Поезд дернулся, и перрон за окнами медленно поплыл назад. – Ой, девчата, – Соня мечтательно подняла глаза к потолку, – как ждала этой поездки, вы не представляете! Оторвусь теперь по полной программе, а то дома муж задолбал: ревнует к каждому столбу. Где была, почему задержалась на пять минут, что за мужик звонил! Соня славилась на всю капеллу повышенным интересом к противоположному полу. И в оркестре, и в хоре у нее имелась тьма любовников. Непонятно было, как терпел такое поведение ее супруг, коренастый, плотный молчаливый мужик, работающий в какой-то охранной фирме и частенько встречающий супругу после репетиций. – Вы ведь знаете, у меня натура такая, – добродушно проговорила Соня, – сверх-эмо-цио-нальная, – по складам произнесла она и весело рассмеялась. Карина переглянулась с Сашей. Та молча сидела в углу у окошка и сдержанно улыбалась. В обществе раскованных подруг-певиц обе чувствовали себя неловко. – Дай налью тебе еще, сверхэмоциональная ты моя. – Галина ласково потрепала Соню по беленьким кудряшкам и плеснула ей в стаканчик новую порцию. – Ну а ты чего? – Она с осуждением глянула на Каринину полную стопку. – Прямо монашка какая-то. Не курит, не пьет… – Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, – громко перебила Соня, в чью голову явно уже шибанула бабкина наливка. – Тихо, – цыкнула на нее Галина и продолжила, обернувшись к Карине: – Я вот спросить хотела: мужик-то у тебя есть? Ты девушка видная, интересная, только какая-то замкнутая. Не понимаю таких, хоть убей! Мы вот они, все как на ладони. У Соньки – эмоции, у меня – Павлик. – Галина на секунду умолкла, опустив глаза. С контрабасистом Павлом Шмелевым у нее уже пару месяцев крутился страстный роман. У обоих были семьи, они имели детей, тем не менее все в оркестре знали об их связи и в какой-то мере сочувствовали пылким любовникам. Про Шмелева было известно наверняка, что жену свою он не бросит и из дому не уйдет, хоть и увлекся Галиной сильно и всерьез – младшая дочка Павла была больна церебральным параличом. Соня нежно обняла Галину за плечи. – Гал, оставь Карину в покое. Не хочет она с нами обсуждать свое, личное, ну и фиг с ней! Это, знаешь ли, дело хозяйское. Пойдем лучше подымим. – Она достала из сумочки пачку сигарет. – Ну пошли, что ли, – со вздохом согласилась Галина, поднялась и, не глядя на Карину, вышла из купе. – Вот свиристелки, – покачала головой Саша. – Мало того что рот не закрывают, так еще и голос свой не жалеют, смолят как чумовые. Ну Галку-то я еще понимаю, жалко ее, втюрилась на старости лет на полном серьезе. А Сонечка – та еще шалава, прости господи. Со всеми перепуталась и по второму кругу пошла. А в гостиницах она что творит, тебе и не снилось! – Там по сколько человек в номерах? – спросила Карина, пользуясь тем, что речь зашла о проживании на гастролях. Ее давно беспокоил этот вопрос, от него зависело, смогут ли они с Олегом видеться наедине. – По-разному, – Саша неопределенно пожала плечами, – когда по два, когда по три. Иногда, но редко, и по четверо бывает. Смотря какая гостиница. Если будут двухместные номера, поселимся вместе? – Давай, – с готовностью согласилась Карина. Ей совершенно не улыбалось делить комнату с Галиной и Соней. Саша глянула в темное окно и встала. – Спать пора, а не хочется. – Она потянулась, разминая затекшие мышцы. – Давай пройдемся по вагонам, ноты занесем Михалычу. Заодно развеемся немножко. – С удовольствием. Карина и сама хотела под предлогом доставки нот наведаться в соседний вагон, где ехал Олег. За то время, что они не виделись, она успела ужасно соскучиться. Девушки покинули купе, прошли по длинному коридору и, миновав тамбур, оказались в вагоне оркестрантов. Дирижерское купе было плотно закрыто. Саша тихонько постучала в дверь – ответа не последовало. Она дернула за ручку, но купе оказалось запертым. – Все ясно, – Саша многозначительно улыбнулась, – там наша Любовь Константиновна с визитом. – На последнее слово она сделала особое ударение. Карина невольно поразилась, насколько вокруг все просто: Соня откровенно объявляет, что едет в Суздаль гулять от мужа, Галина спокойно афиширует свои отношения с Павлом, а теперь и самому начальству бес в ребро ударил. – Что будем делать с нотами? – спросила она у Саши. – Подождем, – невозмутимо ответила та, – только отойдем подальше, вон туда, например. – Она указала рукой в середину вагона. Карине не терпелось увидеть Олега, но в целях безопасности она решила не заглядывать к нему в купе, а дождаться, пока тот выйдет в коридор сам. – Подождем, – согласилась Карина. Они прошли вглубь вагона и остановились у одного из окон. – Никогда не была в Суздале, – Карина попыталась всмотреться в темноту за стеклом, – интересно, что за город. – Хороший город, – тихо проговорила Саша, – я оттуда родом. – Серьезно? – удивилась Карина. – У тебя ж там, наверное, родственники есть? – Мама. И брат. Скорее всего, я у них и ночевать буду, а номер возьму так, на всякий случай. У Карины радостно екнуло сердце. Значит, она сможет оставаться совершенно одна! Чего еще желать! – Давно дома не была? – поинтересовалась она у Саши. – Шесть лет. – Ого! – Карина изумленно глянула на девушку. – Что ж так долго? Неужели не соскучилась по своим? – Я бы и еще столько же не приезжала, если бы не гастроль. – Саша опустила голову. Карине показалось, что та пытается скрыть слезы. – Что-то случилось? – мягко произнесла она, осторожно дотрагиваясь до Сашиного плеча. – Неприятные воспоминания? – Очень. – Девушка кивнула, поднимая на Карину сухие глаза. Она поколебалась секунду и решительно произнесла: – Хочешь, расскажу? Никому не рассказывала, тебе первой. Давит что-то вот тут. – Она положила ладонь на грудь. – Знаешь, будто бы кирпич. Чем дальше от Москвы, тем сильнее. Если не заговорю, не вытерплю больше. Карина молчала, не в силах оторваться от Сашиного лица, искаженного страданием и болью. – Давно все это случилось. Ровно семь лет назад. Мне тогда как раз семнадцать стукнуло. Красивая была – себе на беду, коса длиннющая. – У тебя и сейчас… – начала Карина. – Не то, – Саша махнула рукой, – больше была. Я ее обстригла, эта уже после выросла. Ну ее, о другом речь. – Она постепенно перешла на шепот, быстрый, горячий, тот, каким обычно произносят самые сокровенные молитвы. – Парень у меня был, Виталик. Росту высокого, плечистый, глаза карие, волосы надо лбом вот так, – Саша быстро показала рукой, – чубчиком, пшеничным. Одно слово, красавец-хлопец. Мы в школе на вечере познакомились, он на год старше был. Добрый, ласковый, никогда слова мне поперек не сказал. Ну и я… – Она прерывисто вздохнула, точно захлебнувшись ледяным ветром. – Любила его как безумная. Как было такого не любить? Понимаешь меня? – Да, – тихо произнесла Карина. Саша сглотнула и зашептала еще быстрее, почти скороговоркой: – Друг был у него. Имя не хочу называть… а впрочем… Максим его звали, Макс. Закадычный, неразлейвода, еще с детского садика. Мы в кино или на дискотеку, и его с собой берем, обязательно. Виталька Макса ценил, уважал за оборотистость – тот действительно умел дела устраивать, как никто другой. Например, билеты дефицитные достать на концерт или в кафе договориться, если нет свободных мест. И вот я замечаю – смотрит на меня этот Макс. Не по-хорошему смотрит, а как-то… настойчиво, будто сказать что-то хочет, но не смеет, не решается. Всюду ловлю на себе этот взгляд, даже ночью он мне сниться стал. Я возьми да и выложи все Витальке. Тот рассердился, первый раз в жизни голос на меня повысил: мол, клевещу на его лучшего друга. Незачем ему на меня смотреть, у него и девушка любимая есть, только она сейчас в отъезде. Ну я послушала, послушала и не поверила. Как-то дождалась, пока мы одни с Максом сидели, Виталика ждали – тот куда-то по делам родительским ездил. Я его и спросила начистоту: что так смотришь, говори. А он… – Саша с силой сжала ладонями поручень под окном, – как кинется на меня. Обнимает, целует, чисто сумасшедший стал. У меня аж голова закружилась, еле вырвалась от него, бежать собралась. И он тогда на колени передо мной бух: «Люблю тебя, жить не могу. Витальку ненавижу, он у меня счастье отнял. Говори, что хочешь, все для тебя сделаю, достану деньги любые, сам не заработаю, у отца украду: он у меня богатый». Много чего еще плел, всего и не запомнила. Мне и жалко его, и противно, а больше всего гнев взял, что он друга своего продает, как Иуда последний. У Виталькиных родителей денег мало водилось, семья средняя, чтоб не сказать бедная, а этот папенькин сынок чужим кошельком бахвалится. Ничего я ему не ответила, ушла молча, а он на скамейке сидеть остался, голову так вот опустил и руками закрылся. С тех пор старался он с нами не ходить: то одну причину найдет, то другую. Виталик верит, а я-то знаю, в чем дело. Окончили они школу, в институт экзамены сдали. Макса, ясное дело, отцовы денежки выручили, а Виталька провалился. Может, и я в том виновата – вместо того, чтобы за книжками сидеть, он со мной время проводил. Забрали его в осенний призыв в армию. Обещал, как вернется, в загс отвести. Я сначала ревела, после успокоилась немного, письма стала слать по месту его службы. Я – ему, он – мне. И все бы неплохо. Полгода проскочили, у меня на носу выпускные экзамены. И тут вдруг Виталик писать перестал. Нет писем неделю, другую, месяц. Что такое? Я к его матери – та молчит, от меня отворачивается. Ничего не пойму. Говорю своим: «Так и так. Поеду в Покров, разбираться». Мама мне отвечает: «Езжай». Ей Виталька нравился, она уже в нем зятя своего видела. Я собралась. В школе отпросилась на три дня. Накупила гостинцев полный рюкзак. Кофту новую связала, мохеровую, за две ночи. – Саша остановилась, принялась внимательно разглядывать свои руки, будто они были исписаны невидимыми знаками. Карина терпеливо ждала. Наконец Саша заговорила вновь, но теперь ее речь звучала медленно, точно пластинку переставили на другое количество оборотов. – А в день отъезда получаю письмо. На конверте штемпель – Виталькина часть, рота его. А почерк чужой. Помню, когда вскрывала, руки тряслись, не могла бумагу надорвать. Разорвала, вынула письмо. Стала читать – не понимаю ничего. Строчки прыгают, буквы сливаются, в голове будто молот стучит – «тук-тук», помолчит немного, остановится и снова «тук-тук». Перечитала несколько раз, постепенно стала понимать. Да только лучше бы я читать не умела. – Саша коротко всхлипнула, но ее огромные, темные глаза оставались по-прежнему сухими. – Было там вот что. Друзья моего Виталика писали мне, что я стерва, шалава и дрянь, потому что обманула человека, который меня любил. Виталик прочитал в письме, что я вот уже полгода встречаюсь с другим парнем, сплю с ним за подарки, а ему мозги вкручиваю. А через месяц после этого… – Сашин голос задрожал и сорвался снова на шепот: – Виталик мой вскрыл себе вены. Спасти его не успели. Саша снова замолчала. Мимо бесшумно прошел проводник, неся поднос с чаем, и скрылся в последнем купе. Через пару секунд он снова появился в коридоре и, так же легко ступая, зашагал обратно. Из купе, куда занесли чай, раздался громкий хохот. Сашины губы покривились, глаза заморгали. Видно было, что она силится заплакать и не может. Карина не знала, чем помочь девушке, как облегчить ее давние и мучительные страдания. – Если хочешь, не надо дальше рассказывать, – мягко проговорила она. – Не трави себе душу. – Нет, я расскажу до конца. – Саша упрямо наклонила голову. – Слушай, ладно? Ты хорошо слушаешь, помогаешь говорить. Знаешь, что потом было? Держу я письмо, а перед глазами все чернеет, исчезает, словно проваливаюсь в яму. Очнулась – рядом мама. В руке листок, лицо все в слезах, что-то говорит мне, а я не слышу. Отвела она меня в комнату, уложила в постель. Выпить чего-то дала, свет погасила. Я заснула и спала долго, как мне после сказали, почти сутки. Проснулась – за окном светло, на душе – пусто, а в голове – мысли недобрые. Встала я с постели, оделась во все черное – и к Максу. Он дома был, увидел меня, и глаза забегали. Гляжу на него – лицо белое, осунулось, сам сгорбился, будто ростом меньше стал. Видно, все уже ему рассказали про друга. Подошла я к нему так близко, что дыхание его услышала, сбивчивое такое, словно воздуха не хватает. Спрашиваю: – Кто письмо про меня прислал? А он: