* * * Стратег велел ей рисовать, и Майка добросовестно попыталась это сделать. Она села за стол, положила перед собой лист бумаги и уже хотела взять в руку карандаш, но задумалась. Карандашей было столько, что Майка даже растерялась, твердые и мягкие, с широким грифелем и узким. Одни оставляли на бумаге жирный и яркий след, от других оставалась лишь еле заметная узенькая линия толщиной с волосок. А их цвета! Мало того что Майка не знала, как большинство из них называется, некоторых цветов она прежде даже и не видела. В конце концов, она выбрала карандаш, который Стратег называл простым. Он рисовал на бумаге линии такого же цвета, как и тот маленький карандашик, что подарила Майке женщина-кошка. К незаточенному концу этого карандаша кто-то прикрепил маленький кусочек резины, которым эти линии можно было стирать, что показалось Майке очень удобным. Теперь у нее было все что нужно. Но что нарисовать? Стратег ясно дал понять, что его интересуют картинки будущего. Если бы еще Майка умела отличать будущее от прошлого. Она закрыла глаза и попробовала разглядеть, что произойдет завтра, но ничего не увидела. Наверное, у нее просто нет настроения? Может быть, если думать о чем-нибудь приятном, у нее все получится? Майка представила, как они с женщиной-кошкой сидят на кровати рядом друг с другом и разговаривают. Возможно, уже сегодня или завтра, когда женщина-кошка найдет человека, которого ищет, она вернется сюда, и они вдвоем усядутся на кровать и снова будут разговаривать. Но это было неправдой! Майка вдруг ясно поняла, что ни сегодня, ни завтра, вообще никогда женщина-кошка не сядет с ней на эту кровать, потому что… Ее рука с зажатым между пальцами карандашом вдруг сама собой начала двигаться по бумаге, рисуя закручивающиеся линии. С каждым движением линий становилось все больше, они притягивали взгляд, не позволяя Майке отвести глаза, а рука с карандашом двигалась все быстрее и быстрее. Карандаш уже не рисовал – он царапал бумагу, пока его грифель не проткнул дыру в центре бумажного листа. Из дыры пахнуло смрадом паленой шерсти и тухлого мяса. Майка попыталась отшатнуться, но не смогла даже пошевелиться. А дыра на листе все росла и росла. В мгновение ока поглотила весь лист, потом стол, окружила Майку со всех сторон и быстро заполнила собою всю комнату. Темнота вокруг наполнилась жуткими звуками: рычанием, лязганьем зубов, треском горящего пламени, грохотом железа, выстрелами, а затем криками и стонами людей. Потом темнота расступилась, и Майка увидела женщину-кошку, лежащую на спине. В руках у женщины-кошки была какая-то палка, нет, не палка – ружье! А прямо на нее мчался здоровенный и очень страшный зверь с выпученными глазами и оскаленной пастью. – Стреляй! Что же ты?! Стреляй! – изо всех сил закричала Майка женщине-кошке. И та услышала ее, направила ружье на разъяренного зверя и… Ружье дало осечку. – Нет! – в ужасе вскрикнула Майка и закрыла глаза ладошками. А когда отняла их от лица, женщина-кошка лежала не на спине, а на боку. Ружья или хотя бы палки у нее в руках уже не было, руки больше не двигались, и сама она не шевелилась. А на разорванной одежде, словно кляксы на бумаге, расползались багровые пятна крови. Увидев их, Майка снова начала кричать и не могла остановиться. * * * Когда фюрер и Гончая в сопровождении егеря вернулись из зверинца на полигон, стрелков на галерее заметно прибавилось. Фюрер тут же закрутил головой по сторонам – то ли искал знакомых, то ли выбирал для себя наиболее удобное место для стрельбы с широким обзором. Воспользовавшись моментом, Гончая снова заговорила со звероловом. – Браминов Полиса очень интересует история Полежаевской. Они готовы щедро заплатить за информацию. А ты, как я поняла, единственный очевидец трагедии. – Их плата мне не нужна, – покачал головой Рубец. – Зачем деньги человеку, которому завтра умирать? Можешь сама рассказать им и забрать все себе, я не обижусь. – Зачем же умирать, если можно избежать смерти? А на полученные деньги ты сможешь устроиться на любой станции. Егерь снова мотнул головой. – Нет для меня места в метро. Ни в Полисе, ни здесь. Нигде нет. Да и жена заждалась. Гончая хотела возразить, но Рубец опередил ее: – Прощай. Даже не обернувшись в ее сторону, он быстро зашагал прочь. – Куда это он? – удивился фюрер, проводив взглядом удаляющуюся фигуру зверолова. Гончая не ответила. Она вдруг задумалась, каково это – знать, что не сегодня-завтра умрешь. Вот Рубец узнал, и что? Он принял это известие, отказавшись от борьбы. Смирился с неизбежным. Хотя какая тут к черту неизбежность?! Дело даже не в том, что Рубец собрался на поверхность вопреки предупреждению. Он сдался! Он идет туда умирать, идет за собственной гибелью. Тогда уж честнее приставить ствол к виску и спустить курок. Бывший сталкер, потерявший на Полежаевской всех своих родных и близких, вызывал жалость, но не уважение. Гончая решительно тряхнула головой. Она никогда не станет такой. Никогда не сдастся. Будет сражаться, будет бороться за жизнь, пока не иссякнут силы. До самого последнего вздоха. – Ну, чего ты? Гончая обернулась на голос. Фюрер нетерпеливо смотрел на нее. – Чего застыла? Идем, вот-вот начнется. Или увидела кого? – Нет, мой фюрер. Все в порядке, – промурлыкала Гончая, снова натянув маску Валькирии, которую сняла, разговаривая с бывшим сталкером. – Не зевай, а то пропустишь самое интересное. Несмотря на кажущуюся заботу, тон фюрера оказался совсем не дружелюбным. Да и истинный смысл его предупреждения переводился несколько иначе: «Следи за обстановкой и не отвлекайся». – Да, мой фюрер, – Валькирия почтительно кивнула и в знак того, что она все поняла, положила руку на пристегнутую к поясу пистолетную кобуру. – Тогда за мной. Фюрер взмахнул рукой, Гончая вспомнила, что точно таким же жестом он подзывал к ноге сторожевых собак, и начал подниматься по лестнице на стрелковую галерею, где в предвкушении крови азартно шумели собравшиеся на стрельбище «охотники». Большинство из них не знали вождя Рейха в лицо, однако диковинный карабин с ложем и прикладом из натурального дерева и особенно то, что его сопровождает вооруженная женщина – любовница или телохранитель, выделяли его из толпы прочих стрелков. При приближении фюрера голоса затихали, стрелки сами отступали в сторону, освобождая путь, и ему это нравилось. Наконец фюрер остановился в центре галереи, откуда стрельбище было видно как на ладони. Впрочем, то же самое относилось и к самому фюреру. Его фигура представляла собой отличную мишень, особенно когда он встал у края галереи и оперся руками на барьер, как на край трибуны во время публичных выступлений. – Мой фюрер, пока охота не началась, вам лучше присесть, – обратилась к своему кумиру Валькирия. – Так будет безопаснее. Но тот в ответ вызывающе вскинул голову. – Никогда вождь Рейха не прятался и не будет прятаться от своих врагов! Гончая не стала спорить, хотя могла напомнить несколько эпизодов из прошлого, опровергающих это утверждение. – Как вам угодно, мой фюрер. «Дело твое. А пристрелят – невелика беда. Никто горевать не будет». Несмотря на вызывающе крамольные мысли, Валькирия переместилась за левое плечо фюрера и пробежала взглядом по лицам собравшихся на галерее стрелков, но тех, похоже, занимала только предстоящая охота. Наконец лучи прожекторов сошлись в одной точке, и в центр освещенного круга вышел главный распорядитель охоты, которым оказался уже знакомый Гончей старший четверки егерей, остановивших дрезину фюрера на подъезде к охотничьему полигону. При появлении распорядителя стрелки на галерее одобрительно загудели. Фюрер тоже присоединился к ним. За общим гомоном десятков глоток Гончая не расслышала, что сказал распорядитель, да ее это и не интересовало. Она нашла интересующего браминов человека, выяснила у него все, что следовало, и теперь все ее мысли были только о предстоящей встрече с Майкой. Гончая решила, что сначала повидается с девочкой, а уж потом отправится к браминам в Полис. Ничего с ними не случится – подождут. Тем временем шум на галерее усилился. Орущие стрелки затопали ногами, а самые нетерпеливые и возбужденные еще зачем-то принялись стучать прикладами по ограничительному барьеру. Они и сами напоминали сейчас стаю беснующихся зверей. Выпусти их на полигон, и последние различия с хищниками окончательно исчезнут. Гончая посмотрела вниз. Распорядитель, объясняющий правила охоты, уже исчез. Теперь лучи прожекторов беспорядочно метались по полигону, еще более раззадоривая стрелков. Гончая подумала, что самые одуревшие и нетерпеливые из них когда-нибудь свалятся с галереи прямо на головы мутантов и из охотников превратятся в добычу. В этот момент со стороны нежилого туннеля, где располагались клетки с отловленными монстрами, взлетела красная ракета, являющаяся сигналом к началу охоты. Вокруг защелкали затворы, стрелки вскидывали оружие, приникая к прицелам. Фюрер не составил исключения, слившись в одно целое со своим роскошным карабином. И никто, кроме Гончей, не обратил внимания, как что-то пошло не так. Ракета, которая должна была взлететь вертикально вверх и там разбиться о потолок станции, прочертила косую дугу и врезалась в решетчатое ограждение галереи, забрызгав искрами ближайших стрелков. Вслед за ракетой на стрельбище хлынули выпущенные из клеток хищники – два, пять, шесть… Потом Гончая перестала считать, почувствовав, что настил галереи дрожит у нее под ногами. Вокруг гремели выстрелы. Фюрер тоже выпалил из своего замечательного карабина, но судя по отсутствию радостных воплей, ни в кого не попал. А галерея раскачивалась все сильнее. Теперь Гончая с трудом держалась на ногах, балансируя, чтобы не упасть. Охотникам это удавалось хуже. Несколько человек попадали на настил. Кто-то от тряски всадил заряд картечи в бок соседу, крупная дробь зацепила и другого стрелка. Тот пронзительно завизжал, первый, с развороченным боком и прошитыми картечью внутренностями, не успел даже вскрикнуть. Гончая бросилась к фюреру. – Надо уходить! Но охваченный азартом «любовник» не внял ее словам, да еще и оттолкнул фаворитку плечом. По стрельбищу от укрытия к укрытию металась бледная человеческая фигура с куском шкуры на бедрах – пойманный егерями дикарь! Именно его фюрер безуспешно пытался поймать на прицел. – Сейчас здесь все рухнет! – попыталась докричаться до фюрера Гончая. Но ее голос заглушил грохот падающих опор, на которых держалась галерея. – Отвали! Я должен достать этого урода! Фюрер навалился всем телом на выгнувшееся под его весом ограждение, только так он мог сохранить равновесие, и снова выстрелил. Гончая почти не услышала выстрела – вокруг трещало и гремело падающее железо разваливающейся галереи, лишь заметила вспышку вырвавшегося из ствола пламени. Однако скачущий по стрельбищу дикарь вдруг споткнулся на бегу, неуклюже подпрыгнул на одной ноге и упал. – Есть! Готов! – во весь голос заорал фюрер. Но его радость оказалась преждевременной. Уже через секунду дикарь снова вскочил на ноги, по-звериному хищно оглянулся и выбросил пустую руку в сторону фюрера. Нет, не пустую! В луче прожектора перед глазами Гончей что-то мелькнуло, а в следующее мгновение брошенный дикарем камень ударил фюрера в лоб. Последнему повезло, что их разделяло не менее двадцати метров, иначе дикарь почти наверняка проломил бы вождю Рейха голову. Фюрер взвизгнул от боли и отшатнулся от ограждения. Воспользовавшись моментом, Гончая схватила его сзади за ремень с патронташем и изо всех сил потянула на себя. – Бежим! Да шевелись же ты! Наконец-то он обратил на нее внимание и оглянулся! И в этот момент настил содрогнулся от мощного толчка и исчез у них из-под ног. «Как во время обвала», – успела подумать Гончая. Она поняла, что оказалась в воздухе и вместе с фюрером куда-то летит. Потолок станции и часть обрушившейся галереи промелькнули перед глазами, потом все заслонила стремительно надвигающаяся бетонная стена, изрытая глубокими трещинами. Гончая врезалась в эту стену, так что в груди затрещали ребра, и покатилась в сторону, судорожно пытаясь сгруппироваться и уберечь от ударов лицо и голову. Через какое-то время ей удалось остановиться. Стена оказалась не стеной, а полом платформы, превращенной в стрельбище. И сейчас здесь властвовали выпущенные на свободу хищники! Кого-то из них охотникам удалось подстрелить – в нескольких метрах от себя Гончая увидела сраженного выстрелами монстра, лежащего в луже крови, кажется, это был мутировавший волк. Гончая редко выбиралась из метро на поверхность, только при крайней нужде, и плохо разбиралась в тварях, заселивших обезлюдевшую Москву. Но большинство отловленных егерями чудовищ были еще живы и, как и охотившиеся на них люди, жаждали крови. Внезапно Гончая поняла, что почти не слышит стрельбы. Начавшаяся в первые секунды охоты беспорядочная канонада сократилась до нескольких одиночных выстрелов. Она не строила иллюзий. Те из «охотников», кто успел удрать до обрушения галереи, давно покинули полигон. О том, что случилось с так же сорвавшимися вниз, не хотелось даже думать. Выжить здесь можно было единственным способом – как можно скорее выбраться с захваченного монстрами стрельбища. Гончая вскочила на ноги и тут же с криком опрокинулась на спину. Правая нога взорвалась такой болью, что глаза едва не вылезли из орбит. «Неужели перелом?!» – пронзила сознание ужасная мысль. Ни крови, ни вздутия от разошедшихся костей она не видела, но боль в ноге не проходила, наоборот, только усиливалась. Справа раздался стон. Обернувшись, Гончая увидела фюрера. Он сидел на полу и очумело тряс головой. Половина лица у него была в крови, но фюрер, похоже, не замечал этого. Рядом лежал его роскошный охотничий карабин, который можно было использовать не только как оружие, но и в качестве костыля. Гончая решила, что карабин – это ее реальный шанс остаться в живых и выбраться с полигона, и, перевернувшись на бок, чтобы не травмировать поврежденную ногу, быстро поползла в сторону фюрера. Она почти добралась до цели, до карабина оставалось не более метра, когда за спиной раздался протяжный звериный рык. Гончая изо всех сил рванулась вперед, схватила карабин и, перевернувшись на спину, оказалась прямо перед этим обладателем грозного голоса. Чудовище, которое она увидела перед собой, походило на застреленного волка, но оно было больше, много больше убитого хищника. На вздыбленном загривке мутанта торчали не то иглы, не то костяные пластины, как у древних ящеров, а вытянутая и немного сплюснутая с боков голова оказалась размером с чемодан. С раскрытый чемодан! Потому что монстр оскалил пасть, полную кривых, но явно очень острых зубов. И он больше не рычал! Чудище царапнуло когтями бетон, оставив на нем еще несколько длинных борозд, и ринулось на свою жертву. Гончая привычно задержала дыхание, поймала на мушку приоткрытую пасть зверя и нажала на спуск. Ничего не произошло. Вообще ничего. Боек даже не щелкнул, а перезаряжать карабин она уже не успевала. Гончая отшвырнула никчемное оружие и рванула из кобуры купленный на Краснопресненской пистолет. «Надо было проверить», – мелькнула запоздалая мысль. Она так торопилась к Майке, что не только ни пристреляла приобретенный пистолет, но даже не убедилась в его исправности. Пока мозг анализировал допущенные ошибки, руки механически делали свое дело. Левая ладонь превратилась в упор, правая обхватила пистолетную рукоятку, указательный палец лег на спуск. Досланный в ствол патрон и автоматически отключаемые предохранители позволяли открыть огонь практически мгновенно. В теории! Гончая потянула на себя спусковой крючок.