— В чертоге так душно, — услышала Серсея собственный голос. — От дыма у меня заслезились глаза. — У меня тоже, ваше величество. — Леди Мерривезер, ростом не уступавшая королеве, рядом со светлой Ланнистер казалась особенно темной — черные волосы, оливковое лицо. И была лет на десять моложе. Она подала Серсее платок из бледно-голубого шелка, обшитый кружевом. — Я сама мать и знаю, что буду плакать в три ручья, когда моему сыну придет время жениться. Серсея вытерла щеки, злясь на то, что ее все-таки видели плачущей, и промолвила холодно: — Благодарю. — Ваше величество… — понизила голос мирийка, — есть нечто, что вы должны знать. Ваша горничная подкуплена и докладывает леди Маргери обо всем, что вы делаете. — Сенелла? — в порыве ярости воскликнула королева. Неужели в этом мире никому нельзя доверять? — Вы уверены? — Я велела за ней последить. Маргери с ней сама никогда не встречается. Воронами, переносящими вести, ей служат ее кузины — то Элинор, то Элла, то Мегга. Маргери они все равно что сестры. Они ходят в септу будто бы помолиться. Поставьте своего человека утром на галерее, и он увидит, как Сенелла шепчется с Меггой у алтаря Девы. — Если так, почему вы говорите об этом мне? Вы ведь одна из компаньонок Маргери — зачем вам ее предавать? — Отцовское воспитание сделало Серсею до крайности подозрительной. Ей мерещилась здесь ловушка, уловка с целью посеять раздор между львом и розой. — Длинный Стол присягнул на верность Хайгардену, — ответила ее собеседница, тряхнув черными волосами, — но я мирийка и обязана верностью только своему мужу и сыну. Я пекусь об их благе. — Понимаю. — В тесноте коридора пахло чужими духами, дикими цветами с примесью мха и сырой земли. Из-под них отчетливо пробивался запах честолюбия. Эта женщина показывала против Тириона на суде, вспомнилось вдруг Серсее. Она видела, как Бес положил яд в чашу Джоффри, и не побоялась сказать об этом. — Я рассмотрю это дело, — пообещала Серсея, — и если ваши слова подтвердятся, вознагражу вас. — Если же ты солгала, я лишу тебя языка, а твоего лорда-мужа — земель и золота. — Как вы добры, ваше величество. И как прекрасны. — Белые зубы блеснули в улыбке между полными, темными губами мирийки. Королева вернулась в Малый Чертог, где беспокойно расхаживал ее брат. — Да, он просто поперхнулся вином. Но и меня напугал, признаться. — У меня живот так свело, что куска проглотить не могу, — проворчала в ответ она. — А вино отдает желчью. Напрасно мы затеяли эту свадьбу. — Это было необходимо. Мальчик в полной безопасности. — Дурак. Опасность грозит всем, кто носит корону. — Она оглядела зал. Мейс Тирелл смеялся, окруженный своими рыцарями. Лорды Редвин и Рован тихо толковали между собой. Сир Киван думал невеселую думу над своей чашей, Лансель беседовал с септоном. Сенелла, двигаясь вдоль стола, наполняла кубки фрейлин невесты красным, как кровь, вином. Великий мейстер дремал. Ни на кого из них, даже на Джейме, я не могу положиться, мрачно говорила себе Серсея. Надо убрать их всех и окружить короля своими людьми. Когда унесли сласти, орехи и сыр, Маргери с Томменом пошли танцевать. Зрелище вышло пресмешное. Маргери на добрых полтора фута возвышалась над мужем, а Томмен плясал куда как неуклюже — от изящества Джоффри ему ничего не досталось. Однако все коленца он проделывал вполне серьезно, не понимая, как потешно выглядит со стороны. Как только дева Маргери упорхнула, в пару с ним начали становиться ее кузины одна за другой. Они его совсем закружат, возмущенно думала Серсея, и половина двора будет втихомолку смеяться над ним. Пока Элла, Мегга и Элинор отплясывали с Томменом, Маргери прошлась с отцом и со своим братом Лорасом. Рыцарь Цветов был великолепен — весь в белых шелках, пояс из золотых роз, плащ застегнут хризолитовой розой. Их можно принять за близнецов, думала, глядя на них, Серсея. Сир Лорас на год старше сестры, но у обоих те же большие карие глаза, те же густые каштановые кудри, ниспадающие на плечи, та же гладкая, без единого изъяна кожа. Жаль. Пара прыщиков могла бы научить их смирению. Лорас выше, и на лице его темнеет пушок, а у Маргери женственные формы, но в остальном они схожи друг с другом больше, чем Серсея и Джейме. Еще один повод для раздражения. Размышления королевы прервал ее собственный брат. — Не окажет ли ваше величество честь своему белому рыцарю? Она испепелила его взглядом. — Чтобы я опиралась на твой обрубок? Ну уж нет. Можешь, однако, налить мне вина. Если способен сделать это, не проливая. — Вряд ли убогий калека справится с этим. — Он снова оправился в обход зала, и пришлось ей самой себе наливать. Мейсу Тиреллу она тоже отказала, и Ланселю. Прочие поняли намек, и никто больше не подходил к ней. Наши преданные друзья и верные лорды. Даже западным жителям доверять нельзя, воинам и знаменосцам отца. Если уж родной дядя сговаривается с врагами… Маргери танцевала теперь со своей кузиной Эллой, а Мегга — с сиром Талладом Высоким. Третья кузина, Элинор, пила вино из одной чаши с молодым, красивым Бастардом из Дрифтмарка, Аурином Уотерсом. Королева не впервые останавливала взгляд на этом стройном зеленоглазом юноше с длинными серебристо-золотыми волосами. При первом знакомстве с ним ей на миг показалось, что это Рейегар Таргариен восстал из пепла. Все дело в его волосах — он ведь и наполовину не столь красив, как Рейегар. Лицо у него слишком узкое и подбородок раздвоен. Однако Веларионы происходят от старого валирийского рода, и некоторые из них унаследовали серебристые волосы древних королей-драконов. Томмен, вернувшись на свое место, уплетал яблочный пирог. Сиденье дяди Кивана пустовало. Серсея отыскала его в углу, где он оживленно беседовал с Гарланом, сыном Мейса. О чем они могут разговаривать? Пусть Гарлана в Просторе прозвали Галантным — Серсея верила ему не больше, чем Маргери или Лорасу. Она не забыла той золотой монеты, которую откопал Квиберн под судном тюремщика. Золотая рука Хайгардена. А Маргери шпионит за мной. Подошла Сенелла, чтобы налить ей вина, и Серсея едва подавила желание схватить ее за горло и придушить. Нечего улыбаться мне, сучка, предательница. Ты еще будешь молить о милосердии, прежде чем я покончу с тобой. — Думаю, ее величеству на сегодня вина довольно, — услышала она голос Джейме. Ошибаешься. Всего вина на свете не хватит, чтобы помочь мне пережить эту свадьбу. Серсея резко поднялась с места и чуть не упала. Джейме подхватил ее под локоть. Вырвав у него руку, она хлопнула в ладоши. Музыка смолкла, разговоры затихли. — Лорды и леди, — громко сказала Серсея, — если вам будет угодно выйти со мной наружу, мы зажжем свечу в ознаменование союза между Хайгарденом и Бобровым Утесом. В ознаменование нового века, сулящего мир и процветание нашим Семи Королевствам. Темная и покинутая стояла Башня Десницы с зияющими дырами на месте выломанных дубовых дверей и ставен. Полуразрушенная, оскверненная, она по-прежнему подавляла своей высотой все строения внешнего двора. Гости, выходя из Малого Чертога, попадали в ее тень. Серсея посмотрела вверх — зубцы на башне вгрызались в полную луну осеннего равноденствия. Сколько же королевских десниц обитало здесь за последних три века? Королева остановилась в ста ярдах от башни, глубоко вздохнула, перебарывая головокружение, и сказала: — Можете начинать, лорд Галлин. Пиромант, откашлявшись, махнул факелом. Лучники на стенах прицелились и послали в разверстые окна около дюжины огненных стрел. Башня, охнув в ответ, осветилась изнутри красным, желтым, оранжевым… и зеленым, зловещей темной зеленью, цвета желчи, жадеита, пиромантовой мочи. Алхимики именуют это вещество «субстанцией», но в народе оно зовется «диким огнем». В Башне Десницы установили полсотни горшков этой самой субстанции, переложив их дровами, бочками со смолой и имуществом карлика по имени Тирион Ланнистер. Королеву овеял жар зеленого пламени. По словам пиромантов, только три вещи на свете горят жарче его: драконий огонь, подземный огонь и летнее солнце. Дамы заахали, увидев в окнах первые языки пламени, длинные и зеленые. Мужчины вскричали «ура» и подняли вверх заздравные чаши. Как он красив, этот огонь, думала Серсея. Красив, как Джоффри, когда его впервые приложили к моей груди. Ни один мужчина не доставлял ей такого наслаждения, как этот нежный ротик, прильнувший к ее соску. Томмен смотрел на пожар круглыми глазами, завороженный и напуганный одновременно. Маргери сказала ему что-то на ухо, и он засмеялся. Рыцари бились об заклад, скоро ли обрушится башня. Лорд Галлин мурлыкал что-то себе под нос, покачиваясь на каблуках. Серсея вспоминала всех десниц, которых знала на своем веку: Оуэна Мерривезера, Джона Коннингтона, Карлтона Челстеда, Джона Аррена, Эддарда Старка, своего брата Тириона. И отца, лорда Тайвина Ланнистера. Отца прежде всего. Горите, с тайным ликованием повторяла она про себя. Горите ярким пламенем со всеми своими секретами, заговорами, изменами. Это мой день. Мой замок и мое королевство. Башня внезапно издала стон, заткнувший рты болтунам. Часть ее верхушки грохнулась наземь, подняв столб дыма и пыли. От проникшего в брешь воздуха огонь взвился ввысь, в самое небо. Томмен попятился, но Маргери, взяв его за руку, сказала: — Смотри, он танцует. Как мы с тобой, моя радость. — Да, — с трепетом произнес мальчик. — Посмотри, матушка, как пляшет огонь. — Я вижу. Как долго он будет гореть, лорд Галлин? — Всю ночь, ваше величество. — Славная свечка, надо сказать. — Леди Оленна, опираясь на трость, стояла между Правым и Левым. — Чтобы добраться до постели, другой уже не понадобится. Старые кости устали, а молодые достаточно повеселились на эту ночь. Пора проводить короля с королевой в опочивальню. — Да, верно. Лорд-командующий, — сказала Серсея Джейме, — проводите их величества на покой. — И ваше величество тоже? — Нет нужды. — Серсея не чувствовала сонливости. Дикий огонь очищал ее, выжигал гнев и страхи, наполнял ее свежей решимостью. — Я хочу еще немного полюбоваться этим великолепным зрелищем. — Вам не следует оставаться одной, — настаивал Джейме. — Со мной останется сир Осмунд. Ваш брат по оружию. — Как вашему величеству будет угодно, — сказал Кеттлблэк. — Мне угодно, чтобы меня охраняли вы. — Она оперлась на его руку, и они вместе стали смотреть, как бушует огонь. Падший рыцарь Ночь выдалась необычайно холодная даже для осени. Ветер свистал в переулках, вздымая дневную пыль. Северный ветер. Сир Арис Окхарт поднял свой капюшон, чтобы скрыть лицо. Если кто-то узнает его, будет худо. Две недели назад в теневом городе убили купца, совершенно безобидного человека — он приехал в Дорн за финиками, а нашел свою смерть. Вся его вина состояла в том, что он прибыл из Королевской Гавани. Сира Ариса могли счесть еще более тяжким преступником, но он встретил бы нападение почти с радостью. Его рука скользнула по рукояти меча, наполовину скрытого под складками полотняных одежд. Сверху на нем была надета длинная туника с бирюзовыми полосками и рядами золотых солнц, под ней другая, оранжевая. Дорнийская одежда весьма удобна, но его покойный отец ужаснулся бы, увидев сына в таком наряде. Отец, житель Простора, в дорнийцах видел заклятых врагов, о чем свидетельствовали гобелены Старой Дубравы. Арису стоило только закрыть глаза, чтобы вновь их увидеть перед собой. У ног лорда Эдгеррана Отверстая Длань высится пирамида из ста дорнийских голов. Три Листка лежат, пронзенные дорнийскими копьями, на Принцевом перевале, и Алестер на последнем дыхании трубит в рог. Сир Оливар Зеленый Дубок, весь в белом, гибнет бок о бок с Молодым Драконом. Дорн — не место для человека из рода Окхартов. Еще до того, как умер принц Оберин, рыцарь чувствовал себя неуютно, выходя из замка в теневой город. Все пялили на него глаза, и взирали на эти черные дорнийские бусины с плохо скрытой враждебностью. Лавочники норовили его надуть, трактирщики, вполне вероятно, плевали в его вино. Мальчишки-оборвыши как-то раз забросали его камнями и разбежались, лишь когда он выхватил меч. А после гибели Красного Змея дорнийцы распалились еще сильнее. Правда, когда принц Доран заточил песчаных змеек в башню, страсти на улицах поутихли, но появляться там в белом плаще значило напрашиваться на стычку. Плащей он привез с собой три: два шерстяных, один легкий, другой тяжелый, а третий — из тонкого белого шелка. Не имея одного из них на плечах, рыцарь казался самому себе голым. Ничего, голым быть лучше, чем мертвым, думал он на ходу. В плаще или без него я остаюсь рыцарем Королевской Гвардии, и она должна отнестись к этому с уважением. Должна понять. Напрасно он дал втянуть себя во все это, но, как сказал певец, любовь кого угодно делает дураком. В знойные часы дня теневой город казался покинутым — лишь мухи жужжали на его пыльных улицах, — но к вечеру оживал. Из-за решетчатых ставен струилась музыка, и быстрый ритм танца с копьями, отбиваемый кем-то на барабане, звучал как пульс самой ночи. В месте, где под второй из Кривых Стен встречались три переулка, Ариса окликнула с балкона перинница. Одежду ей заменяли драгоценности на блестящей от масла коже. Горбясь и пригибаясь от ветра, он прошел мимо. Человек слаб. Натура предает даже благороднейших из мужей. Король Бейелор Благословенный изнурял себя постом, чтобы укротить похоть. Может, и ему, Арису, следовало бы соблюдать пост? В арке какой-то коротышка жарил ломти змеиного мяса, поворачивая их деревянной рогулькой. От запаха острого соуса у рыцаря заслезились глаза. Он слышал, что в такой соус добавляется капля яда наряду с горчичным семенем и драконьим перцем. Мирцелла привыкла к дорнийской еде столь же быстро, как к своему принцу, и сир Арис, желая сделать ей приятное, тоже пробовал здешние блюда. Пища обжигала ему рот и заставляла хвататься за вино, а при выходе жгла еще злее, чем при входе. Но маленькая принцесса была довольна, а это главное. Он оставил ее и принца Тристана за игорным столиком двигать точеные фигуры по клеткам из яшмы, сердолика и ляпис-лазури. Мирцелла ушла в игру целиком — пухлые губки оттопырены, зеленые глаза точно щелочки. Игра эта зовется кайвассой. Ее завезли в Дощатый город на волантинской торговой галее, а сироты разнесли ее вверх и вниз по Зеленой Крови. При дорнийском дворе все помешались на ней. Сира Ариса она приводила в бешенство. Десять фигур, каждая из которых ходит по-разному, а доска меняется с каждой игрой, смотря как игроки перемешают свои квадратики. Принц Тристан быстро ей обучился и Мирцеллу научил, чтобы она могла с ним играть. Ей еще нет одиннадцати, а ее жениху тринадцать, но в последнее время она частенько стала выигрывать. Тристана это как будто не обижает. Двух таких несхожих детей еще не бывало на свете — он оливково-смуглый, с прямыми черными волосами, она беленькая, с целой копной золотых кудряшек: свет и тьма, королева Серсея и король Роберт. Арис молился, чтобы девочка со своим юным дорнийцем обрела больше счастья, чем ее мать со своим штормовым лордом. Уходил он с тяжелым сердцем, хотя Мирцелле в замке ничего не грозило. В ее покои в Солнечной башне ведут только две двери, и у каждой сир Арис поставил двух часовых — домашних гвардейцев Ланнистеров, приехавших вместе с ним из Королевской Гавани, закаленных в боях и преданных до мозга костей. Кроме них, Мирцеллу опекают ее служанки и септа Эглантина, а Тристана сопровождает его собственный щит, сир Гаскойн с Зеленой Крови. Никто не потревожит ее, говорил себе Арис, а через две недели мы и вовсе уедем отсюда. Сам принц Доран обещал ему это. Арис был поражен, увидев, как немолод и слаб здоровьем дорнийский принц, но в слове его не имел причин сомневаться. «Сожалею, что до сих пор не мог встретиться с вами и с принцессой Мирцеллой, — сказал Мартелл, когда Ариса допустили в его горницу, — но надеюсь, что моя дочь Арианна хорошо приняла вас». «Да, мой принц», — ответил рыцарь, молясь, чтобы его не выдала краска в лице. «Наш край суров и беден, но в нем есть свои прелести. Жаль, что вы не видели в Дорне ничего, кроме Солнечного Копья, но сейчас вам и вашей принцессе небезопасно покидать эти стены. Мы, дорнийцы, люди горячего нрава, скорые на гнев и плохо умеющие прощать. Я был бы рад вас заверить, что войны хотят одни только песчаные змейки, но лгать вам, сир, я не стану. Вы слышали, что кричит народ на улицах, — все требуют, чтобы я созвал свои копья. И половина моих лордов, боюсь, желает того же». «А вы, мой принц?» — осмелился спросить Арис. «Еще моя матушка говорила мне, что только безумец начинает войну, которую не может выиграть. — Если прямой вопрос рыцаря и разгневал Дорана, он хорошо это скрыл. — Но нынешний мир непрочен… он хрупок, как ваша принцесса».