— Мне в Москву уезжать нельзя, — сказал Мефодий. — Я тут должен оставаться, на людях, и якобы с тобой, больным, по телефону калякать. Бабы у нас верные, умрут, но прикроют, ты лежишь с температурой, тебя парят да малиной отпаивают. У меня внешность для такого дела негодная, и документы для любого мента больно завидные — только глянут, и в околоток на проверку. — Не уговаривай, я понял, что ты не со страху назад попер. Билеты необходимо сдать официально, чтобы ни ты, ни я в таких бумагах не числились, — согласился Николай. — Но придется с одним из бойцов договариваться, их нужно уберечь, а без нас ребят замочат в первые сутки. Мефодий долго молчал, грыз трубку, которую вряд ли когда и зажигал, вздыхал, скреб в затылке, если Николай пытался что-то сказать, махал на него рукой. Наконец после почти часового раздумья старый вор заговорил: — С сегодняшней ночи ты болен, у изголовья, не отходя, сидит Настя. Тебя лежачего должны увидеть люди, твоя охрана, и позови Кастро, пусть он знает, что ты хворый, говори с ним без гонора. Все дела я беру на себя. Ты прав, билеты сдадим в кассу, чтобы все было официально, сам поедешь поездом, общим вагоном. Полковник, что был тут, мужик опытный, он наверняка первый рейс проводит, сам полетит вторым, чтобы иметь бойцов на глазах. Мне требуется с одним из них переговорить ночью. Из Москвы мне позвонишь, я тебе пару слов скажу, а теперь прими стакана два, выпей снотворного и отдыхай. Одежонку я тебе подберу, чтобы ты не светился, аки ярмарочный фонарь. У Мефодия был свой верный человек, которого в давние времена старый вор спас от тягчайшего позора, какой творили в зоне. Свисток не то чтобы вечно помнил добро, но, человек бывалый, знал свое место среди воров, понимал: стоит Мефодию мигнуть, как его, Свистка, мигом зарежут. Потому на зов пахана Свисток прибыл немедля. Мефодий не стал говорить о былом, лишь спросил: — Юру Косача знаешь. Где он сейчас обитает, найдешь? — Без вопросов, парень у Семенихи на чердаке обитает, старуха слепая, что старая сова ярким днем. — Возьми его, скажи, у меня к нему базар есть, и волоки к себе. Я часа через два буду. — Велика честь, такая мелочь куда скажешь пристебает. — Тебе сказано, ты сделаешь и забудешь навеки. За мной не заржавеет, — сказал Мефодий. — Как можно, нарисуем в лучшем виде, — ответил Свисток. — Значит, у меня два часа? — и убежал. В условленное время Свисток встретил старого вора еще у оврага, метров за пятьсот от своего дома. — Сидит ждет, дрожит, выпить хочет, только не смеет. — Лады. Стой на шухере, я через час уйду, — сказал Мефодий. Юрок, совсем не соответствовавший ласковому уменьшительному имени, был мужик плотный, длиннорукий, сильный, только не дал бог ему храбрости, и для выбранного дела он подходил мало. Сидел за столом, потел, пил чай, стакан дребезжал о блюдце. Когда Мефодий вошел, Юрок вскочил и быстро заговорил: — Зачем обеспокоились, Сапсан, я бы и сам хрусты принес. Чего я, малолетка, не понимаю, что такие деньжищи не для меня? — Он выложил завернутую в тряпицу пачку долларов. Мефодий лишь глазом зыркнул, достал из-под куртки литровку самогона, круг колбасы, взял с серванта стаканы, один наполнил до краев, другой лишь наполовину, глянул на Юрка, кивнул: — Пей, разрешаю. Юрок едва край стакана не откусил, выпил, дрожь унял. — Ты башку-то не потеряешь? — Мефодий сунул в сухие губы изгрызенный мундштук трубки. — Как можно, Сапсан, не малое дитя, большое дело доверили, такие деньжищи отвалили. — Тебе бы храбрости чуток, — молвил Мефодий. — С детства маюсь, и в кого я таким бздуном уродился? — Юрок тяжко вздохнул: — Разреши, — и указал на бутылку. — Смотри, у меня к тебе базар есть. Окосеешь — деньги заберу и тут закопаю. — Мефодий сам волновался, набил трубку. — Понимаем, мне два стакана в самый раз будет. — Юрок налил, выпил, заел колбасой. — Говори, умру, но сделаю. — В твоем деле самое простое — это умереть. Что плюнуть. Но я на тебя поставил, и Акула тоже. Чуешь? Юрок напружинил грудь. — Режьте, не подведу. — Ты понимаешь, что вас обоих на верную смерть посылают? — спросил Мефодий. — Допер уже, потому и дрожу. Таким малявкам огромадные деньги даже в гроб не кладут. — Выполнишь, что я велю, — живым вернешься, и деньги твои никто не тронет, будешь жить спокойно. Это я тебе обещаю. Знаешь, вор в законе словами не бросается. — Знаю. — Самогон уже достал парня, он осмелел. — Только, Сапсан, тебе не по чину со мной дело иметь. Извини. — Так карта легла. В Москве вам велят кого-то замочить. Какого дня — не скажу, может, суток несколько обождать придется, но после вы долго не проживете. — Это я уже скумекал, — ответил Юрок. — Откажешься — здесь замочат. Верняк. Куда деваться, Сапсан? — Меня слушать. Вас встретят, доставят на хату и сразу повезут на место. Но дела раньше вечера не будет. Ты скажешь, мол, охота тебе Москву посмотреть, главную улицу увидеть. Тебе ответят, мол, после дела и посмотришь. А ты скажешь, после такого дела легко в ящик сыграть, и стой на своем. Скажи, что такова твоя последняя воля, а если нет, так ты в отказ идешь. Спорить с тобой не станут и повезут по Тверской. — Я улицу Горького знаю, бывал, — с гордостью сказал Юрок. — Молодец. Тогда ты и Центральный телеграф знаешь. — А то? Я там раз с бабой встречался. — Еще лучше. Скажешь, что хочешь матери пять тысяч послать. — А коли не позволят? — спросил Юрок. — А кто не позволит, ты тому в харю. У них тогда выбора не будет, разрешат. Но с тобой на телеграф пойдут двое, ты заранее на пачке «Беломора» — ты ведь его куришь? — напишешь адрес и время операции. Когда войдешь в зал, иди к окошкам, где написано «Прием переводов». Увидишь высокого малого в темных очках, он будет деньги считать, толкнешь его и сунешь в карман куртки свой «Беломор». Имей в другом кармане вторую пачку. — Для хитрых, — усмехнулся Юрок. Мефодий посмотрел на него одобрительно. — Цельная операция, — пробормотал Юрок. — Еще не цельная. Вечером вас повезут на улицу или в переулок, где должна быть мочиловка, покажут место, где вас будет ждать машина. Она не у подъезда будет стоять, а метрах в ста, может, ближе. Ваше дело телячье, кого покажут, того и замочите, а когда вы из подъезда выскочите, там другая машина будет стоять, вы как бы со страху в нее и сядете. Если кто мешать станет — мочите. В той машине ваше спасение. — Могут приказать стволы бросить, — рассудил Юрок. Мефодий согласно кивнул. — Обязательно. Когда у вас стволы в руках, вы хозяева. Без стволов вас в машину не пустят, она уйдет, уйдет и ваше спасение. — А водилу в той машине нам слушать? — спросил Юрок. — Может, он скурвится? — Он не скурвится. Когда ты его увидишь, не обмочись. — Мефодий взял со стола завернутые в тряпицу деньги, сунул в карман. — Вернешься — получишь. Когда Мефодий снова явился к Николаю, то застал там троих его охранников, еще троих «быков» из враждующей группировки и самого Кастро, прозванного так за окладистую черную бороду. Николай в одних плавках лежал на тахте. Настя, обливаясь потом, массировала мускулистое тело хозяина. Увидев вора в законе, бандиты сели пристойно, Кастро убрал ноги со стула и, чуть замешкавшись, сказал: — Добрый вечер, Мефодий, вот зашли взглянуть на болящего, узнать, не надо ли чего, ведь свои люди. — У меня такой свой человек грязный половик украл, — пробасила из угла Варвара, где стояла, опираясь на ухват. Кастро ничего не ответил. Мефодий на гостей не взглянул, взял за ухо старшего охранника, резко крутанул. — Хорошо заплатили, сучонок? Почему чужие люди глухой ночью в доме? — Виноват. Серого, что на стреме стоял, оглушили, а нас спящих взяли, — простонал охранник. — Отпусти, больно! — Разве ж это больно? — удивился Мефодий. — Вот когда я тебя за яйца подвешу, будет немного больно. А когда паяльником по тем яйцам проведу, вот тогда действительно больно станет. — Старый вор неторопливо повернулся к Кастро, оскалился: — Хочешь на сходке перед людьми ответ, беспредельщик, держать? В городе тихо, у вас замирение, ты чего желаешь, мальчоночка? Полагаешь, велик вырос? Удавим, ровно на голову и укоротим. Уйди тихо, я с тобой одним поговорю, не желаю авторитета перед его людьми позорить. — Я по-доброму хотел… — забормотал Кастро. — Врет все, меня лапал, деньги сулил! — звонко заявила Настя. Николай охнул и сел, ухват просвистел в воздухе, врезался в широкую спину бородача. В дверях образовалась пробка, через секунду в гостиной никого не было. — Он верно тебя лапал? — грозно спросил Николай. — Ты же, родненький, забыл, откуда у меня ноги растут. А свято место пусто не бывает, — дерзко ответила Настя. — Не было того, — убежденно сказала Варвара. — А ты, девочка, не дразни мужика. — Потом разберетесь, опосля, сейчас идите, — сказал Мефодий. — Варя, дай нам по стопочке водицы твоего изготовления. Когда женщины вышли, Мефодий рассказал хозяину о своем разговоре с бойцом. Николай поморщился: