Проводив наемников и мальчишек из ФСБ до подъезда, Усков молча поехал через всю Москву в какой-то гараж менять свою тачку. Новый водитель Акуле понравился. Худощавый мужик лет сорока с небольшим, с руками, в которые до могилы въелись масла и металлическая пыль, был молчалив и равнодушен. Он выкатил из гаража неизвестную Николаю иномарку, загнал на ее место «Волгу», подождал, пока Николай и Усков усядутся, и плавно двинулся по выщербленной дороге. Они заехали в большой сверкающий магазин, купили жратву, водку и несколько бутылок воды, подкатили к подъезду, у которого стояла черная «Волга», кинули на пальцах, кому когда спать, а когда дежурить, и начали ужинать. Так как Николаю выпало дежурить в последнюю очередь, с четырех утра, он с чистой совестью выпил стакан водки и лег спать. Около пяти из подъезда вышли четверо, дожевывая на ходу, они сели в машину и поехали. В такое время вести наблюдение было легко, машин на улице мало, но они все же есть, и можно загородиться, спрятаться. Выехали к Окружной, вскоре свернули на грязный проселок, впереди маячил еле различимый в темноте забор стадиона. Чтобы не засветиться, машину оставили в кустах, дальше Николай пошел один, вскоре увидел ангар, подходить не стал, сел на пустые ящики, прикинулся пьяным. Через некоторое время появился дворник, Акула вынул из кармана початую бутылку водки, окликнул мужика с метлой: — Отец, кусочка хлеба не найдется? Тот подошел, окинул загулявшего понимающим взглядом, спросил: — Ты как сюда забрался, парень? Тут и жилья поблизости нету. Николай отхлебнул водки, сплюнул, выругался. — И как ее, проклятую, пьют православные? Загуляли мы, видать, потерялись. — Он указал на ящики. — Вздремнул чуток. Как в Москву добраться? — Ногами. — Дворник достал из кармана целлофановый пакет, вытащил полбуханки черного хлеба, ножку курицы. — Давай делиться. Николай кивнул, они допили водку, съели нехитрую закусь, дворник сунул в ватник пустую бутылку, махнул рукой, указывая направление. — Выйдешь на Окружную, может, и повезет, случаем кто подбросит. — А если туда? — Акула указал на ангар. — За этим здоровым сараем никакой шоссейки нет? — Здесь тир, менты и вояки стрелять учатся, дальше деревенька, с десяток домов, потом поле, увязнешь. — Дворник потерял к забулдыге интерес, вернулся к метле. Николай хотя и выпил, все равно промерз основательно. Добравшись до машины, залез в нее, закурил. — Точно, тир, — сказал без всякого выражения. Усков и его приятель переглянулись. Николай почувствовал, что разговор недавно шел о нем, и разговор недобрый. — Поехали, нам тут больше искать нечего, — веско заявил Усков. — Настреляются, вернутся на свою хату. — Он снова глянул на дружка, который сидел не за рулем, а рядом с водителем, мужик теперь держал правую руку опущенной. Акула понял: приятели решили его в этом подлеске оставить. Молча подвинулся за спину угрюмо молчавшего мужика, который еще вечером понравился ему. Сейчас этот мужик готовился убить его, Николай положил свою руку ему на плечо, положил, как припечатал, и спокойно сказал: — Отдай железку. Вы, мужики, глупость задумали. Оружия у вас нет, а в драке вам меня не одолеть. Ты железо держишь, а замаха у тебя нет, и я шею тебе враз сломаю. — Акула нагнулся, сунул руку между дверцей и сиденьем, вырвал у мужика разводной ключ. Машина остановилась. Николай схватил сидящих впереди за воротники, притянул к сиденью. — А ты, Сергей Васильевич, совсем умом тронулся. Мефодий меня к тебе послал, он с тебя и спросит, сам знаешь, Мефодий мужик не юморной, серьезный. Испугались? Не осуждаю, но вы деньги взяли, не годится, не по-людски так-то, и я, хоть и моложе, да не мальчик. — Держи! — Усков бросил через плечо тряпичный сверток. — Я тебя на ихнюю хату вывел, место нападения определил, тир указал — и все. Я из дела выхожу, дружбан мой — тоже. Провальное ты дело задумал, а Мефодий с годами стал из ума выживать. Тут не то что вышка — до суда не доживешь. Ты уж мне поверь, я понимаю. Молодец, что трехнулся, грех с души снял, давай расстанемся и забудем. — Годится, — сказал Акула. — Поедем в гараж, возьмем «волжанку», отберем у мужика половину. — Он ударил кулаком по затылку молчавшего напарника. Мужик ткнулся лицом в приборный щиток, хлюпнул разбитым носом. — Могу старенький «жигуль»-трешку отдать. Права имеешь? Доверенность сделаем, тачка на ходу. — Едем. — Акула постучал разводным ключом по плечу Ускова. — В гараже договорим. Так и сладили, «Жигули» проверили, «Волгу» опять же в гараже оставили, выехали на улицу. Вылезли из автомобиля, стояли втроем, молчали. Водитель протянул Николаю ключи, техпаспорт и доверенность. — Там только фамилию твою вписать, «жигуль» старенький, в розыске не значится, менты тебя не тронут. — Ты со мной обознался, дядя, — сказал, чеканя слова, Акула. — От меня до могилы куда как ближе, чем от любого прокурора. Икнешь супротив — тебя люди на дне морском найдут, и умрешь ты совсем плохо. Акула ткнул разводным ключом мужика в живот, тот хрюкнул, упал на колени. Николай плюнул ему в лицо, повернулся к Ускову, сказал: — Поехали разбираться. Бывший вор, ныне агент, человек, имеющий семью, запутавшийся и несчастный, согнулся, сел в «Жигули» за руль. Акула устроился рядом, они поехали в центр. В гостинице «Минск» легко получили одноместный, вполне приличный номер. Разделись, расположились, взяли в буфете бутылку коньяку, кофе и конфеты, после чего Акула опустился в кресло, указал пальцем на кресло напротив, велел: — Исповедуйся. — Стареть стал, к покою привык, деньги очень нужны, думал, сдюжу, да понял, что не гожусь. — Усков аккуратно глотнул из рюмки. — Ты парень духовой, фартовый, до сегодняшнего дня тебе карта в цвет перла, только одна в разрез ляжет, и конец тебе. Ты с мозгами, но не оперативник. Допустим, твои лохи дело исполнят и ты сумеешь их забрать. Кого-то прижать хочешь. А кого ты можешь прижать, коли сам соучастник? Как бугаев с места мокрухи взял в машину, так сразу же полностью соучастник. А опытный следак в тебе вмиг организатора определит, и статья твоя конца не имеет. — А ты, значит, в милиции служишь? Стукачом, — сказал задумчиво Акула. — Плохо. Обоим. Тебе хуже. У тебя семья. Николай подвинул к себе столик с телефоном, взял листок с номерами, разобрался, по какому коду звонить, набрал номер. Трубку сразу взял Мефодий. — Никола? — закричал он. — Как дела в столице, как товар и чего не звонишь? — Здорово, отец, — ответил Акула. — Не кричи, все в норме. Вот сидим в гостинице, кое-что посмотрели, твой старый кореш коньяк пьет, а помогать в покупках отказывается. — Дай сюда, я объясню, — зарычал Мефодий. — Не надо, я и сам говорить умею. Он мужик неглупый, сообразит: если меня к стенке не ставить, то я человек нормальный. Ты ему скажи, что меня очень ждешь, и запиши мой телефон. — Акула продиктовал номер, протянул трубку Ускову. — Здорово, старина, — севшим голосом произнес Усков и замолчал, слушал, становился все меньше, словно таял. Акула отобрал у него трубку. — Мефодий, это снова я. В городе порядок? Ну и хорошо. За меня не беспокойся, Сергей Васильевич мужик правильный, мы с ним, уверен, договоримся. Буду звонить каждый день в это время, — и положил трубку. Усков сидел в кресле согнувшись, закрыв глаза, по его впалым морщинистым щекам текли слезы. Николаю стало так муторно, словно он ударил старика или ребенка. Выпил коньяку, другую рюмку сунул в безвольную руку Ускову, но старый вор не удержал, рюмка упала на ковер. Николай разозлился, снова наполнил рюмку, запрокинул голову Ускову и вылил в его кривящийся рот коньяк. Усков поперхнулся, натужно проглотил, пробормотал: — Будьте вы прокляты. — Мы прокляты, а тебя, так живым на небо пора тащить? — зло спросил Акула. — Чего разнюнился, как баба? Чего такого тебе Мефодий сказал? — Он спросил… — Усков икнул. — Он спросил, сколько моим ребятам годков. Акула знал своего крестного, понимал, что это не пустая угроза. Видно, Усков тоже хорошо знал Мефодия. — Я повешусь, он не посмеет тронуть сирот. — Усков утерся, выпил еще, зыркнул с ненавистью. — Ты что, сука, в гестапо попал? — вспылил Николай. — Слушай и запоминай! Пока я живой и на свободе, никто не посмеет и пальцем тронуть твоих пацанят! — Ты не знаешь воров! Аленке уже семнадцать, на сходке ее порвут. — А ты не знаешь меня, — тихо ответил Акула. — Если что, то первым умрет Мефодий. Он мне заместо отца, но убью, как собаку, прежде чем рот откроет. Вот тебе крест! — Он широко перекрестился. — Ты что же, против своих пойдешь? — не веря, спросил Усков. — Тебя же везде найдут. — Держи деньги и не бросайся больше. — Акула сунул сверток в руку старого вора. — Мы сделаем так. Мне показываться на глаза моим бойцам нельзя. Ты прав — сразу соучастник, а то и организатор. Где моя дурья башка раньше была? Но я не отступлюсь. Ты свою «Волгу» перегони в свой гараж. Ездить будем на «Жигулях», они ничьи, от них дороги нет. Вопрос один: как определить момент мочиловки? Машину, так думаю, надо ставить не у их квартиры, а у того дома, что они тогда рассматривали. Нечего за ними кататься, засечь могут. А мочить будут обязательно вечером, поутру народ на работу идет, и машин на шоссе много, можно в затор попасть. Надо встать неподалеку от того подъезда, ждать… — Да я готов ждать всю оставшуюся жизнь! — Усков поднялся, показывая готовность бежать в засаду немедленно. — Сиди, старый пень. У тех людей все рассчитано до минуты. Раз они сегодня стреляли, значит, сегодня на дело не пойдут. Когда к месту приедут, их машина у подъезда стоять не будет, встанет в конце улицы. Эх, знать бы, кого они хотят порешить — бабу или мужика? — Скорее мужика, — сказал Усков. — Скорее, вернее… Нам надо знать точно. Стрелки засядут в подъезде. Машина, а то и две будут стоять поодаль, один филер, может, и больше, встанет в магазине, будет гулять с коляской и радиотелефоном. Когда жертва прибудет, филер даст команду в подъезд и уйдет. Когда мои придурки отстреляются и выскочат на улицу, они должны попасть в твою машину. Если ты вырулишь на площадь — все, тебя не достать. Убийство-то организуют те же бандиты, только государевы люди. Они орать по рациям не могут. — Николай Николаевич, я завтра поутру подъеду к жилью жертвы, встану в сторонке и погляжу, кто из подъезда выходит, на чем ездит. Я так понимаю, раз убивают государевы, то и жертва не простой человек и за ней должна прийти тачка. — Неплохо, завтра с утра и двигай. Дом обычный, там много подходящих людей жить не должно. Подумай, Сергей Васильевич: какую нам для стволов упаковку приготовить. Если все сложится, ты должен моих бойцов сразу отвезти на вокзал, потом я к тебе сажусь, забираю стволы, и дуем в аэропорт. — Две лопаты, общий чехол, — ответил Усков. Можно не поверить, но задуманное убийство депутата Думы Галины Старовой удалось. И дрожавший от страха уголовник не промахнулся, другой уголовник отвез наемников на вокзал. А Николай Тишин по кличке Акула на следующий день с горячими стволами сел в грузовой самолет, вернулся в теплую постель, словно болел, болел и узнал о происшедшей трагедии по телевизору. Но в голодной, затопленной грязью Котуни по убиенной особо не плакали. Когда человеку есть совсем нечего, он черствеет. Да и любой депутат Думы в глазах человека голодного не человек вовсе, а сытый, вороватый прилипала. Люди в большинстве не знают, что среди сотен воров и болтунов работала в Думе добрая, отзывчивая женщина Галина Старова — видимо, за человеческую доброту ее и убили. Глава 5