В Котуни и не ведали, какую громадную волну протеста и ненависти подняло в Москве, Петербурге и некоторых других крупных городах убийство Галины Старовой. А в Москве и Петербурге не знали, что людей в России довели до края, многих и через край, люди голодали, одни озверели, другие впали в спячку, и теперь стреляй, в кого хочешь, пусть даже в депутатов Думы — их не проймет. Вот в Котуни случилась перестрелка, убили самого Кастро и еще троих боевиков, некоторые ушли из города, среди них были Юрий Косач и Петр Фистов. Перестрелку организовали воры, главный, Сапсан, Мефодий Сильверстович, на сходке держал речь, вбивал подельникам мысль: если никто работать не станет и город рассыплется, то мы тоже начнем дохнуть. И пусть люди вернутся и затихнут, работой обеспечим, а кто такой крутой вор, что ему работать западло, пускай ходит и с пустых палаток и нищих налог собирает. Торговцев на базаре не трогать, а то они больше не приедут и мы с голоду пухнуть начнем. Скоро выборы мэра города, следует поставить своего человека — Николая Николаевича Тишина. Он на икону деньги дал, человек понятный, сильный и справедливый. В эти дни и пребывали в городе два сыщика-важняка, которые до сих пор не очень понимали, что им в таком захолустье делать, но своему начальнику верили и уперлись рогом. Гуров хотел встретиться с Акулой, так как его портрет появился на заборах и столбах, предлог для встречи существовал серьезный. Майор Шаров, начальник местной уголовки, отоспался, отъелся, надел купленные Станиславом вещи, не новые, но стильные, и даже прошел по центральной улице, приказал убрать мусор, набил какому-то хулигану морду, отправил его в околоток. Продефилировал по «бродвею» и Станислав в парадной милицейской форме. Проехал в своем джипе Николай Тишин, рядом с ним сидели не «волкодавы» с автоматами, а Настя и Варвара Никитична, которая, как в сказке, скинула лет десять, стати же ей было не занимать. Буквально за несколько дней город ожил, откуда-то донесся гитарный перебор, и пусть не шибко трезвый голос запел не блатнягу, а озорную солдатскую песню. Николай высадил своих женщин у базара, сам поехал в мэрию узнать, какие бумаги нужны для второй линии лесопилки, и решить вопрос с налогами. Стоило Насте с Варварой появиться на базаре, как народ расступился, остался на их пути лишь сверкающий погонами ментовский полковник, который громко возгласил: — Здравствуйте, милые дамы! Привет из столицы и низкий поклон Николаю Николаевичу! — Станислав шутливо козырнул. — Разрешите сопровождать? Женщины растерялись, а чей-то мужской, далеко не ласковый голос произнес: — Пушку отымем, а морду набьем! — До чего же нас, ментов, не любят! — Станислав развел руками. — Вот тебе, говоруну, — сыщик взглянул на оратора, — если бы ты руки вымыл, я бы разрешил сумки дамам поднести. Кто-то рассмеялся, и обстановка разрядилась. Встреча была отнюдь не случайной. Станислав утром позвонил Мефодию и сказал ему, что кандидату в мэры не мешало бы познакомиться с гостями из столицы, что такое приглашение передано было, но Николай Николаевич болел, откладывать знакомство неудобно. И если Мефодий Сильверстович, человек незаурядного ума, поспособствует знакомству, то господин Гуров будет ему премного благодарен. — Красиво поешь, кенарь. А ты знаешь, кто такой мой крестник? — спросил Мефодий. — Так на всех столбах написано, — удивился Станислав. — Но что было, быльем поросло. А господин Гуров, доподлинно известно, в детстве дрался до крови и даже яблоки из чужих садов воровал. Мефодий смеялся редко, но тут сорвался, хохотал до колик, а затем сказал, что Николашка свою красулю с нянькой вывезет на базар, и время назвал, подумал и добавил: — Только ты, кенарь, осторожнее будь, у людей оружия в достатке, да и просто ломом могут перекрестить. — Я уже крещеный, Мефодий, — ответил Станислав. — Я о вас много слышал, а ежели вы своих дружков порасспрашиваете, то вам о полковниках Гурове и Крячко не только плохое расскажут. — Успеха тебе, полковник, однако осторожней держись. — Мефодий хохотнул и положил трубку. Станислав понимал: предупреждение не пустые слова, и, хотя Кастро схоронили и Акула сегодня держит власть, однако мир в городе не устоялся, и получить пулю легче легкого. Он купил две розы, подарил растерявшимся женщинам, сказал, что отлучится ненадолго, и подошел к группе мужиков специфического вида. Сыщик быстро их рассортировал, расставил по ранжиру, выделил главаря — низкорослого мужичонку неопределенного возраста. Услышал, что того уважительно зовут Митрич, а не по кличке, смело подошел, поздоровался: — Привет, люди, желаю здравствовать. Люди молчали, смотрели недобро, косились на Митрича. Стас твердо знал: заговорил со стаей — не допускай перерывов, дави и пытайся рассмешить. — А ты, Митрич, вижу, и не признал меня. — Он посмотрел в блеклые глаза старого вора. — А мы с тобой лет двадцать назад в Москве, на Петровке, беседовали. Я тогда, правда, в штатском был. Я еще тебе сказал: коли улыбнешься, с меня бутылка. Мужики стояли молча, но на лицах появился интерес. Не каждый день мент-полковник с паханом так вольготно беседуют. — Вот по какому делу ты тогда к нам в гости заглянул, я запамятовал, так ведь срок прошел, я в те годы в старлеях ходил, да и тебя Митричем не называли. — Стас лепил втемную, что вор в те годы был на Петровке, сыщик не сомневался, а дело и имя вспомнить не удавалось. И тут Стас увидел на пальцах старого вора давнишние зарубцевавшиеся порезы, которые случаются у карманников, пользующихся бритвой. — Вспомнил! — Стас снял фуражку, ударил ею себя по лбу. — Взяли тебя за карманку в троллейбусе, предъявили сто сорок четвертую, часть первую. А подельник твой лопатник увел, и мы на пустом маялись. Стоял ты, как Степан Разин, напарника не отдавал, через семьдесят два часа мы тебя и выгнали. — Ну и память у тебя, сыскарь! — выдохнул Митрич. — Двадцать с лишним годов прошло. Я сам-то себя уже в те годы не помню. — Митрич, — укоризненно произнес Стас. — Ты кудрявый был, росту — во! — Сыщик показал выше своей головы. — Вот заливает мент! — сказал кто-то восхищенно, и мужики рассмеялись. — Ну что, не западло за такую встречу выпить? — спросил Стас. — Я утром с Мефодием короткий базар имел. Он сказал: ежели к Николаю Николаевичу зайду, Сапсан подскочит, рюмку примет. Упоминание первого в городе авторитета окончательно разрядило обстановку, Стас оглянулся, увидел чебуречную, ткнул пальцем: — Чего в землю врос, бери дружков, пойдем отравимся. Я тут начальника сопровождаю, считай, в отпуске. В чебуречную зашли вместе сыщик и старый вор, остальные не решились, видно, ранг не позволял. Тогда Стас выкинул вольт, который всем доказал, что он настоящий сыскарь, а не мент поганый. Он незаметно вынул из кармана двести рублей и вложил их в нагрудный карман одному из мужиков, которые идти с Митричем не смели. — В законе! — произнес кто-то за спиной. — В законе, — повторили несколько голосов. Выпив с местной воровской элитой, Стас сказал: — Вы, братва, рты не раскрывайте, ловите момент и Николая толкайте в мэры. Предупреждаю, воровать он вам не даст, а хлебную работу подбросит. Станислав быстро обежал небольшой базар, нашел Настю и Варвару, которые торговали баранью ногу. Продавец смотрел пришибленно, называл полцены. — Не придуривайся, хозяин, — вмешался Станислав. — И семью известного в городе человека не обижай. Нога стоит точно полтораста рублей. Варвара схватилась за пышную грудь и сказала: — Мильонщик нашелся. Вот ты и плати за меня. — Заплачу. — Стас пожал плечами. — Только Николай Николаевич может меня не понять. Варвара зыркнула на Стаса, прошептала: — Вот свалился на нашу голову, знает, куда ударить. — Достала деньги, отдала продавцу. — Домой отвези. — Ну, извини. — Стас улыбнулся счастливому продавцу. — Барыня есть барыня, против крови не попрешь. Неожиданно здоровенная лапища потянулась к прилавку, ухватила баранью ногу. Словно с неба свалившийся Николай захохотал, подмигнул Стасу: — Ну что, полковник, пойдем, зажарим? — Спасибо, не могу, начальство ждет. Он, между прочим, вас в гости приглашал. Будем рады, Николай Николаевич, принять, и супругу вашу, и грозную Варвару Никитичну. Еще раньше приглашение в гости Николаю передал Мефодий. Недовольно крякнув, он чертыхнулся: — И так нехорошо, и этак плохо. Как быстро они пронюхали, двух дней не прошло, а сыскари уже в Котунь явились, и живут тут, и нос всюду суют. — Думаешь, по мою душу? — спросил Николай. — Да на кой черт ты им дался? Им нужны исполнители и суки-наводчики из столицы, — ответил старый вор. — ФСБ наверняка и исполнителей, и идейных вождей знает, посредником-то приезжал полковник ихний, — возразил Николай. — Ты полагаешь, они между собой сильно дружат? — усмехнулся Мефодий. — Да и полковник — только сильный опер, фигура не политическая, крупный исполнитель. Знать бы, что таким большим скандалом обернется, надо нам было лезть? Они, видишь, одним ударом сколько мишеней посбивали? Депутат Старова была первым номером на мэра в Питере, значит, поперек горла коммунистам. Братца твоего они теперь сломают, заставят под ихнюю музыку плясать. Да и Котунь город небольшой да истинно русский. Им тут бандитские разборки ни к чему. Они Кастро убрали, ты один остался, часть людишек вообще скрылась. Уже им легче, конечно. В мэры ты не пролезешь, а беспроцентную ссуду на строительство лесопилки дадут. Ты в работе увязнешь, хлопцев за собой потянешь. Тебе в городе порядок требуется и чистота, как они называются… вроде ветеранов. — Инвесторы, — рассмеялся Николай. — Расчет верный, тех же немцев в наш город сегодня не привезешь, напугаются. Значит, улицы требуется почистить, черных в торговле поприжать. Гостиницу обновить или новую построить. — Где ты столько деньжищ возьмешь? — встряла в разговор Варвара. — Мефодий, ты бы женился да забрал у меня эту чертову бабу, — вроде смеясь, но серьезно, сказал Николай. — Ты сам женись, не мучай девку, детей рожай. — Варвара подперла кулаком бока. — Я еще твоих с Настей сопляков растить желаю. А этого старого пня ты мне в мужья не подсовывай. Он сегодня здесь, а завтра в железо обутый. — Тьфу на тебя, ведьма! — Мефодий не шутил уже, смотрел недобро. — Пошла на кухню и дверь прикрой. — Он поднялся с качалки, вынул из холодильника бутылку, с буфета взял рюмку и выпил, не закусывая. — Ты к ментам пойдешь или наплюешь? — Кончай с утра пить, не молодой давно, — огрызнулся Николай. Он не мог найти ответ на вопрос старого вора, спросил: — Ты как считаешь, подозревают они меня? Я ведь, по-ихнему, железное алиби имею. — Я этого Гурова сам не знаю, но слышал, что он самый башковитый мент. Знать точно он не знает, но подозревает точно. Считаешь, сродственника в Москве и тебя сложить очень трудно? А болезнь твоя да наши свидетели — для него два дня работы. Транспорт до Москвы простой, поезд да самолет. Конечно, доказать твое участие он не сможет, но ты ему, по сути, и не нужен. Он старый волкодав, знает: такие, как ты, не стреляют. Ему твой братец нужен да человек, что за полковником стоит. Ну и, конечно, стрелки и стволы. — Все у меня, — ответил Николай. — А до братца-москвича я и сам желаю добраться. Выходит, у нас задача одна. — Одна-одна, да не совсем. Над полковником в Москве начальства больше, а чего они хотят, один бог ведает. Желаний-то много, да все разные. — Идти или не идти? — повысил голос Николай. — Ты на меня не кидайся. Ты мужик гордый, уже решил, пойдешь обязательно, только хочешь, чтобы тебя подтолкнули.