В загородном особняке Бунича, который занимали приезжие полковники да местный майор Шаров, разговор велся почти аналогичный. Сидели за круглым столом, играли в подкидного дурака, но мысли их были далеко от карт, потому игра не складывалась. Стас взял валета, которым хотел отбиться майор, кинул ему обратно, заметил: — Ты, Семен, второй раз козырей путаешь. Найди другую картинку. Майор сгреб карты, ответил: — Я не ваш Юлий Цезарь, который мог одновременно несколько вопросов решать. — Точно, ты не Юлий, и уж совсем не Цезарь, коли не можешь узнать, кто из боевиков Акулы перед убийством Старовой уезжал на несколько дней из города. — Я мент, кто мне чего скажет? — горячился Шаров. — Так звонить Николаю Тишину, звать его на обед или пустая затея? — неожиданно спросил Гуров. — Ты, Лев Иванович, голову нам не морочь, — сказал Стас. — Ты вопрос уже решил, я с тобой согласен, действуй. — Прост ты, Стас, как оглобли, — усмехнулся Гуров. — Тебе все годится, только чужими руками. — В чем-то я тебе не уступаю, Лев Иванович, а в чем-то и получше, но закрытый разведывательный допрос лучше тебя даже Петр не ведет. И не прикидывайся Красной Шапочкой. Решил — действуй. — Ну, ежели ты приказываешь, — якобы неохотно протянул Гуров, достал из кармана сотовый телефон, набрал номер. — Слушаю вас, — ответил грубоватый женский голос. — Добрый день, Варвара Никитична, — сказал Гуров. — Меня зовут Лев Иванович, могу я поговорить с Николаем Николаевичем? — Здравствуйте, Лев Иванович. — Варвара старалась говорить мягко. — Николай еще не оклемался, дремлет. Очень нужен? — Добрый день, полковник, — прозвучал уверенный мужской голос. — Я слушаю. Однажды я назвал Варвару домоправительницей, так она запомнила, очень ей такая должность по душе. — Извините, Николай Николаевич, если вам удобнее обращаться ко мне по званию, не сочтите за труд, добавляйте слово «господин». А стремление женщины к власти — нормальное явление. Ну, ближе к делу. Мой друг приглашал вас к нам на обед. Как вы к этому относитесь? — Можно, господин полковник. — Чувствовалось, что Акула улыбается. — Когда и где? — Остановились мы в особняке господина Бунича. Сейчас двенадцать, обед приготовить следует, так что давайте часиков в шестнадцать. — Форма одежды парадная? — рассмеялся Николай. — Удобная, господин Тишин. — Гуров тоже улыбнулся. — Если не возражаете, возьмите с собой супругу. Красивая женщина придает застолью определенный шарм, сильно сокращает количество выпитого и исправляет нашу мужицкую речь. — Значит, в шестнадцать? — Николай выдержал паузу. — И никаких сюрпризов? — Что за праздник без сюрпризов? — удивился Гуров. — Мы люди русские, не немцы какие-нибудь. Поклон Мефодию Сильверстовичу. Ждем. — Он отсоединился. — Ну, ребята, вы занимаетесь столом, я отъеду на часик-другой. Гурову не давала покоя мысль о судьбе бывшего директора цирка Алексея Ивановича Колесникова по прозвищу Капитан. Рассказ циркового клоуна Классика о беспробудном пьянстве и близкой кончине общего друга казался сыщику чудовищным. В таком состоянии с человеком и профессиональные наркологи справляются с большим трудом, а порой и не справляются. Наука наукой, а возможности человеческого организма не беспредельны, но я обязан сделать все от меня зависящее, решил Гуров, и выехал со двора. Где живет Колесников, сыщик помнил прекрасно. Три года назад он ночью, спасаясь от преследования, нашел квартиру Алексея. Теперь сам бог велит. И точно, дом и квартиру он отыскал без труда, дверь была открыта, но дома — пусто. Гуров не ужаснулся — подобные лежбища он видел неоднократно, они походили друг на друга как две капли воды. Потеки на стенах, застывшая еда на полу, темные окна, неубранная кровать, на которой валялись тапочки. И везде: на столах, на полу — грязная посуда и пустые бутылки. Главное же — воздух. Таким воздухом нормальный человек дышать не может. Он был не только невообразимо вонюч, но и физически осязаем, казался какой-то субстанцией, имеющей высокую плотность. Гуров распахнул окно и услышал за спиной женский надрывный голос: — Взять тут уже нечего! Пошел отсюда, вурдалак! Добили мужика окончательно! Гуров повернулся и увидел в дверях женщину лет тридцати, некрасивую и лохматую, но определенно трезвую. Она стояла, вооружившись половой щеткой, и воинственно наступала на незваного гостя. Разглядев его, соседка остановилась и несколько растерянно спросила: — Вы кто будете? Квартиру хотите забрать? Давно не плачено? — Я друг Алексея Ивановича, — ответил Гуров. — Из Москвы приехал, не был давно. А вы соседка? Женщина отставила щетку, облизнула губы, провела ладонями по нечесаным волосам, попыталась одернуть мятое платье. — Соседка. Машей зовут. Я с Лешкой всю ночь воевала, к утру он заснул, я к себе ушла. Нету его? Значит, в магазине побирается, денег у него давно нет, продал все. — Женщина заплакала. — Его в больницу бы срочно. Так кто за лечение заплатит? А если без денег, там еще хуже. — Маша, квартиру в божеский вид бы привести… Не возьметесь? Я заплачу. — Так сколько же можно? Я ее разов десять мыла. Его дружки, этот хромоногий и худющий, что из цирка, уж и платили мне, и жили тут, все без толку. — Маша снова заплакала. — А мы в последний раз все заново сделаем, — уверенно произнес Гуров. — А магазин где? — Он протянул женщине двести рублей. — Хватит? — Да бог с вами! — Маша хотела отпихнуть деньги, не удержалась, взяла. — А магазин направо, через дом. — Маша, вы квартиру приберите и заприте. Алексей ночевать не будет, я его уведу. — Да он уже почти не ходит… — Значит, унесем. Я не прощаюсь, днями зайду. — Гуров кивнул и вышел. И магазины такие Гуров видел, раньше их было в Москве предостаточно. И посетителей знал. Лица серые, зеленые, красные, ну и запах, конечно. Люди, не люди, словно из фильма ужасов. Он прошел сквозь «тройки» и «четверки», которые, дрожа, распивали красное вино. Сыщик двигался медленно, оглядываясь, на него налетел небритый детина, тяжело выдохнул: — Дай червонец. — Не дам. — Гуров отстранил пьяницу, но тот вцепился в руках. — Жалко, да? — Отстань, не жалко. — Гуров хотел идти дальше, думая враз и об Алексее, и обо всех этих людях, и о правителях. — Коли не жалко, чего не даешь? — не отставал алкаш. — Лешку Колесникова знаешь? — спросил Гуров. — А то. Но у Лешки нету, он сам с похмелья загибается. — Отведи к Лешке — получишь червонец, — отрезал Гуров. — Обманешь, — гундел алкаш. — Ты хочешь по харе или червонец? — Гуров железной рукой схватил алкаша за отвороты куртки. — Веди, сука! Иначе в этой жизни ты опохмелиться не успеешь. Алексей Колесников, бывший директор цирка, грозный Капитан, сидел в подсобке и, обхватив стакан двумя руками, пытался отхлебнуть жидкий чай. — Глотай, милок, полегчает, — говорила стоявшая рядом уборщица. — А на портвейн у меня нету. — Она перекрестилась. — Разве ж я бы отказала божьему человеку? Я щас тебе валерьяновку достану. Гуров приятеля узнал, тряхнул за плечо. — Здорово, Леша! Глаза у Алексея заплыли, и, чтобы взглянуть на человека, ему приходилось запрокидывать голову. По бессмысленной мути в глазах Гуров понял, что Колесников его узнать не способен. Он оставил приятеля в покое, пошел в отдел, где торговали водкой и коньяком, здесь не было ни покупателей, ни продавца. Лишь один браток с литой шеей и бритым затылком грохотал кулаком по прилавку и выплевывал разные слова. Гуров молча встал рядом. Неизвестно откуда выскочила дородная женщина в халате. — Витун! Милок! Тута я! Ну отошла на чуток. Тебе чего? — А ты не знаешь! Подшипники горят, а тебя, стерва, на месте нет! — Он шлепнул на прилавок сотню, прижал грязной ладонью. — Мою персональную! И откроешь, я глотну! И смотри, если самопал задвинуть захочешь, удавлю. — Бог с тобой. — Продавщица нагнулась, вытащила из-за ящиков бутылку коньяка. Мальчонка сорвал пробку золотыми зубами, глотнул, на секунду застыл, затем снял руку с сотенной купюры, довольно кивнул, глотнул еще. Гурову надоело ждать, но он стоял молча, зная: здесь могут порвать на куски, и никакая сила и ловкость тебе не помогут. Наконец Витун забрал сдачу, сунул бутылку в карман и отошел. Сыщик не умел разговаривать грубо, но знал, что иначе его не поймут и начнется базар. Он так же прилепил ладонью сотню и, глядя мимо продавщицы, сказал: — Коньяк из того же ящика, смотри не ошибись. Продавщица быстро глянула на незнакомого мужика, на его застывшее лицо и недобрую улыбку, запричитала, но вновь нагнулась, подала бутылку, торопливо отсчитала сдачу. Гуров кивнул, забрал сдачу, сгреб мелочь, сунул бутылку за пазуху и вернулся в подсобку. Колесников уже одолел половину стакана чая, глаза его слегка приоткрылись. Уборщица куда-то исчезла. Сыщик забрал у приятеля стакан, выплеснул жидкий чай, взял Колесникова под руку, поднял, удивившись, насколько человек стал легок, и повел к выходу. — Нальешь? — еле слышно спросил бывший директор. — Обязательно. Гуров распахнул дверь, доволок приятеля до машины, усадил на переднее сиденье, сам сел рядом за руль и, проехав два квартала, остановился. Он открыл бутылку, плеснул в стакан граммов пятьдесят, помог Колесникову выпить. Тот задышал тяжело, но глубоко, отер выступившие слезы, посмотрел на Гурова и равнодушно произнес: — Мент объявился. Никак с нашими бандитами вновь драться решил?