— Он политик, в прошлом спортсмен, должен понимать: хочешь нокаутировать — обязательно раскрываешься, рискуя налететь на встречный удар… Желаю вам твердости и смелости. Буду звонить. — Да что я… Гуров положил трубку и передразнил абонента: — «Да что я»… Каждый прикидывается муравьем, оправдывает свое бездействие. — Лев Иванович, вы кого уговариваете? — спросил Классик. — А вас троих чтобы я больше не слышал и не видел. Вы составляете смету, получаете деньги, карабкаетесь, цепляетесь, кусаетесь. У тебя в госпитале поклонницы остались? — Если только медсестра, — неуверенно протянул артист. — На уровне главврача я решу, мне нужны две, лучше три медсестры, — сказал Гуров. — Как ты догадался? — удивился Станислав. — Ты противный мужик, я тебя не люблю. — Я не девка, меня любить не обязательно. Еще один звонок, и поехали. — Гуров вновь взялся за телефон. Примерно месяц назад Гуров уже разговаривал с супругой популярнейшего телеведущего. Маша, так звали жену звезды, даже по телефону произвела впечатление интеллигентной, обаятельной женщины. На этот раз он не мог долго пробиться в Москву, затем был занят московский номер. В конце концов, когда, казалось бы, все препятствия преодолены, строгий женский голос произнес: — Здравствуйте, я не могу позвать к телефону Машу, она больна. Извините. Но сыщик успел сказать, не дал строгой даме положить трубку: — Простите, вас беспокоит не поклонник Марии или ее знаменитого супруга, а из милиции, по неотложному делу. — Неотложное дело — это разбитое окно, — язвительно заметила дама. — Участковый заходил, стекло мы давно вставили. — Рад за вас. Говорит полковник Гуров. Вы не можете позвать Марию, я понимаю, но отнести к ней аппарат вас не затруднит? Видимо, звание и безукоризненная вежливость произвели впечатление, но не сломали оборону окончательно. — Да поймите, полковник, у девочки температура, горло… — Клянусь вам, — перебил сыщик, — Маша не станет разговаривать. Она лишь меня выслушает и положит трубку. — Пять минут, и я вас разъединю, — смилостивилась дама. — Здравствуйте. — Голос у Маши действительно сипел. — Лев Иванович, это вы? — Виноват, не разговаривайте, слушайте, надеюсь, скоро поправитесь, — быстро проговорил Гуров. — Вскоре к вашему мужу обратятся из думской фракции с просьбой об интервью. Это крайне серьезно. Заверьте супруга, просьба продиктована отнюдь не желанием одного из кандидатов в начинающейся гонке покрасоваться на экране. Вопрос крайне серьезный и далеко не безынтересный для вашего супруга. — Он не нуждается в рекламе, — суховато сказала Маша. — А я рекламы так просто боюсь. Я работаю на земле, есть у нас такое выражение: мне только и не хватает, чтобы меня видели по телевизору, а затем подстрелили на улице. Желаю вам скорейшего выздоровления, и передайте поклон супругу. Сыщик положил трубку, отер платком лицо. — Все, что можно сделать языком, сделано. Осталось лишь храм поставить. — Он прошел к ширме. Глаза Капитана смотрели осмысленно, беззлобно, даже с некоторым сочувствием. — Я рассчитываю на тебя, Алексей Иванович, будь другом, не подведи. — Сыщик пожал его худую руку. — Может, и свидимся. — Это ты брось, мент! Не дави на жалость. — Капитан сел. — На таких, как ты, только и пахать. — Спасибо, за это не волнуйся: пашут, даже не распрягают. — Гуров пожал руку Сильверу, показал кулак Классику, кивнул Станиславу на дверь. Сыщики вышли на улицу и остановились — казалось, перед лицом опустили черный бархат. Они немного постояли, темень рассеялась, глянули подслеповатые окошки домов на другой стороне улицы. Справа шевелились фигуры, слышался шепот. Гуров снял машину с сигнализации, сел за руль, врубил фары. Несколько женщин стояли у забора, прикрывая лица от резкого света. — Никак нашего дозорного пришибли? — спросил Станислав. Гуров не ответил, ощущая беду, вынул из ящика мощный фонарь, выбрался из автомобиля, направился к собравшимся. — Изверги, мужиков вам не хватает, детей кончаете? — Голос звучал высоко, отчаянно. Гуров подошел, чиркнул лучом по ногам, выхватил лежавшее на тротуаре маленькое тело и быстро отвернулся. Он осветил себя и подошедшего Станислава, который с ходу напористо и зло сказал: — Ясное дело, никто ничего не видел и не слышал! — А пошел бы ты, смельчак херов! Сейчас коромыслом перекрещу, враз поумнеешь. — У моложавой крепкой женщины в руках действительно было коромысло. — Я, сестренка, крещеный, — ответил Стас. — В милицию, конечно, не звонили? — Он присел, положил ладонь на лоб Петра. — Примерно с час, сразу, как вышел. — А тебе больше других надо? — одернул друга Гуров. — У них своя жизнь, свои счеты. — У тебя, командир, детей нет, партбилет отобрали, в церковь ты не ходишь, — поняв друга и подыгрывая ему, резко говорил Стас. — Бабоньки, схороните по-людски, пацан еще, божий человек. — Его ко мне в сад кинули, — начала объяснять худая старуха. — Он бутылки собирал, я его видела. Стас сунул старухе сто рублей, перекрестился. — Схороните да помяните. — Стас пошел догонять Гурова, когда услышал: — Ты случаем не ошибся, мил человек? — старуха ковыляла следом, показывала стольник. — Много дал. — Ошибся, — кивнул Стас. — Но я, мать, человек верующий, а деньги обратно брать грешно. — Он широко перекрестил женщину, сел в машину. — Как последний фраер, — шептал Гуров. — Я ублюдку этому на обувку дал, пожалел змею. — Торопимся, думать не успеваем, — сказал Станислав. — Считай, пустой крючок словили. Лоху последнему понятно: не мог Мефодий придурка в рваных кедах за нами пустить. Старик палку перегнул, а мы сломали, и парня зарезали. Гуров дернул с места так резко, что Стас поперхнулся, через некоторое время спросил: — Я сам-то не перегнул, святым прикинулся? Ведь, если по делу, у нас к нищему интереса нет, мы менты. Я ломался, желая артистов защитить. Слух пойдет, что мы вроде переживали, и тогда бандиты артистов спалят. — Заткнись. Мир Петрухе, он сейчас в раю, слава богу, его не сгребли, в подвал не затащили, легко умер. — Я из своих «легких» покойников могу себе дорогу в ад вымостить. Куда едем? — Тебя домой подброшу, сам к Мефодию подамся. Тяжелый разговор предстоит. Нам письмо Иуды и горячие стволы необходимы, — ответил Гуров. — А убийцы? — спросил Станислав. — Этих покойный мальчонка фактически назвал. Завтра поутру подашься на базар, уточнишь, — сказал Гуров. — С Мефодием, ясное дело, они уже переговорили… Может, звонили, понятно, что у них в местной спецслужбе верный человек имеется. — И нас заказали, а ты в топку лезешь. — Станислав длинно выматерился. — Я тебя не пущу. — Правильно, ты меня, Стас, не пущай. Молодая девка в такое время должна у материного подола сидеть, а не по бандитскому городу шастать. Но ты за меня не переживай. Мефодий хитер и осторожен, он на такую мокруху не пойдет. Я ему исход дела толково объяснил, главное, чистую правду сказал. А матерый зверь такую правду очень тонко чувствует. Он нам до крайности мешать будет и гадить, но край не перешагнет, повязан. У него на руках Никола, Настя да Варвара. Был бы Мефодий один, я бы за наши жизни рубля не дал. Сейчас расклад иной. Он притормозил машину у ворот усадьбы Бунича. Стас вышел, дверцу не закрывал, хотел что-то сказать. Гуров ему подмигнул: — Нет, дружище, со мной ехать не надо, — перегнулся через сиденье, захлопнул дверцу и уехал. Не веря в бога, Стас непроизвольно перекрестился. Вскоре сыщик остановился уже у ворот в садик Николая Тишина, где его встретили два ладных парня с автоматами. — Здравствуйте! — Один шутливо козырнул. — Что так поздно, может, хозяева легли? — Тебе поговорить не с кем? — Гуров засигналил. — Открывай, неси службу, береги здоровье. — Отчаянный вы мужик! — Парень открыл ворота, и сыщик въехал на просторный двор. У крыльца стояла машина Мефодия, в которой сидели парни с автоматами, что Гурову не понравилось, но он хлопнул ладонью по капоту, взбежал по ступенькам, позвонить не успел, как дверь открылась. На пороге его встречала Варвара, смотрела в глаза, преграждала путь. — Добрый вечер, Варвара Никитична. — Сыщик поклонился. — Может, в столице и вечер, в нашей деревне ночь уже. Коль приехал, проходи. — Варвара уступила дорогу, лязгнула тяжелым засовом. Молодые хозяева и Мефодий чаевничали. — Добрый вечер, приятного аппетита. — Гуров без приглашения снял куртку, положил на табуретку, сел к столу. — Варвара Никитична, будьте ласковы, налейте мне покрепче. — Достал портсигар, вынул таблетку тонизирующего американского снадобья, названия которого не хотел запоминать, положил под язык. — Добрый вечер, — запоздало и чуть слышно прошептала Настя, поднялась из-за стола, поклонилась и ушла к себе. Мефодий смотрел на незваного гостя с прищуром, Николай вертел в стакане ложкой и взгляда не поднимал.