— Ты меня не обрадовал, — хмыкнул Станислав. — Честно говоря, столько времени твою Марию знаю, а привыкнуть не могу. Для нормальной жены она слишком красива… и умна. — Согласен, я сам не привыкну, но думать следовало раньше. А вообще каждый мужик имеет такую жену, какую заслуживает. — Гуров победно рассмеялся. Станислав схватился за грудь. От наглости друга у него перехватило дыхание. — Наглец и хвастун! — после паузы выпалил он. — Хочешь докажу? — улыбнулся Гуров. — Пробуй, интересно послушать. — Мария красива, умна, и у нее имелся выбор, примерно как в ГУМе. Согласен? — Ну? Предположим… Изящная, хрупкая женщина. Да ты ее просто задавил, — не сдавался Станислав. — Скажи ей об этом, схлопочешь по физиономии. — Гуров усмехнулся. — Полагаешь, что это я, покоритель секретарш и продавщиц, сумел задавить такую женщину, как Мария Строева? Даже не смешно. На каждой ступеньке нашего романа все решала только Мария. Я лишь держался. Достойно. И видит бог, сколько сил мне потребовалось. Скажу как другу — экзамены сдаю ежедневно, но стоит мне пару раз промазать — она уйдет. — Черт побери! И ты считаешь такую жизнь нормальной? — вспылил Станислав. — Временами. Но в принципе я живу той жизнью, какая у меня есть. Мария такая, какая есть, ей уже под сорок, смешно и глупо переделывать ее. К тому же она любит меня, а тебе известно, что жить со мной — без преувеличений каторга. — Это точно. — Станислав припарковал машину у подъезда Гурова. — Каждый раз останавливаю и думаю: угонят… — Не думай. — Гуров кивнул на двух парней, которые неподалеку торговали маслами, лаками и прочей дребеденью по уходу за машинами. — Я им выбил это место, а без их разрешения не тронут ни одну машину в округе. — Ты обыкновенный мафиози. — И ты данный факт установил на третьем десятке лет знакомства? Значит, ты не сыщик, а заурядный фраер. Гуров открыл дверь подъезда, пропустил друга. Они вошли в лифт. На условный звонок Мария открыла почти мгновенно, чмокнула мужа в щеку. — Привет, Стас! — сказала очень громко. — Проходите на кухню. — И убежала в спальню приводить себя в порядок. Гуров начал накрывать на стол. Кухня была просторная — этакая кухня-столовая. Хозяин расставил тарелки, разложил приборы. Достал из холодильника сыр и колбасу, бутылку водки, показал на нее Стасу. — По одной, чисто символически. — Знаю я вашу символику, — со смехом произнесла Мария, появляясь в кухне. На ней был джинсовый костюм, подчеркивавший тонкую талию и иные достоинства ее великолепной фигуры. — Стасик, рада тебя видеть, пропал, словно избегаешь меня. — Он тебя боится, — наябедничал Гуров. — Здоровые инстинкты. — Мария нарезала сыр, разложила на тарелке. — Наливайте, чего тянете, и колитесь: куда и надолго ли? — По России, на неделю-две, — ответил Гуров. — Два важняка разом, по-моему, такого еще не бывало. — Мария пристально посмотрела на мужа. — Будете стрелять? — Маша! — Гуров едва не пролил водку. — Мы никогда не стреляем, только отстреливаемся. — Старова небось? Да что это я — все равно не скажете! — По Старовой работают в Москве и Петербурге, а мы едем в глухомань, — сказал Гуров. — Хороши наши правители, — усмехнулся Станислав. — О Президенте не говорю — с больного человека какой спрос? Но Премьер! Вчера по ящику на встрече с силовиками выдает: «Я требую покончить с преступностью и коррупцией. Сегодня, когда произошел такой обвал…» и так далее. Лев Иванович, вот ты нам скажи, когда произошел такой обвал? — Когда?.. — Гуров потер переносицу. — Думаю, серьезно началось в день ввода наших танков в Грозный. Двигается по нарастающей — и конца не видно. Все у нас кончается, всего маловато, а патроны всегда в достатке. — Лева, давно хочу спросить: как ты относишься к Березовскому? — рассеянно произнесла Мария, взяла рюмку. Встала, вдруг посерьезнев. Сыщики тоже поднялись. — Светлая ей память. Думаю, хорошая женщина была, — вздохнула Мария. — Много хороших людей погибло в последнее время, — сказал Гуров. — Я не только об отце Мене, Диме Холодове, Листьеве, вот теперь о Галине Старовой… Каждый человек — целый мир. Нас держат за руки и плюются в лицо лозунгами. Все! Выпили и замолчали. После долгой паузы Гуров вздохнул: — Как я отношусь к Березовскому? Да никак. Какая у нас о нем информация? Очень умный, хитрый финансист и политик, следовательно, чистоплотен… по обстоятельствам. Когда нужно — совестливый, а потребуется — так безжалостный и коварный. Я бы с ним рюмку не поднял! — Тебе и не грозит. — Мария попросила Гурова налить по второй, заметила протестующий жест Станислава, резко сказала: — У жен свои права. Думаешь, Стас, ждать тебя очень интересно? Я пью за ваших жен, мальчики, за женское терпение и умение прощать. Мыли посуду, говорили о постороннем. Мария рассказала об очередной премьере в театре, скромно заметив, что, кроме дьявольски красивой примадонны, смотреть в ней нечего. Стас осмелел и спросил: — Мария, а тебе не противно, что сотни мужиков разглядывают тебя и, как это сказать, с совершенно определенными мыслями? — Профессия, привыкла. — Она рассмеялась. — Признаюсь, Стас, недавно играла на подмену, подруга заболела. А эта героиня — дурнушка. Я выхожу, зал не реагирует, проходит несколько минут, играю во всю силу — тот же эффект. Переживания мои никого не интересуют. Цветов не дарят, взглядом мажут… Я ужасно расстроилась. Понимаю, что дура, а сделать ничего не могу. — Из тебя можно сделать некрасивую женщину? — удивился Станислав. — Запросто, даже без грима. Мария, расставив вымытую посуду, повернулась, и Стас увидел другого человека. Актриса ничего не делала с лицом, но оно разительно изменилось — глаза потухли, стали маленькими, бесцветными, один глаз слезился, движения стали неловкими, угловатыми, грудь как бы исчезла, а живот выпятился. Тяжело задышав, она спросила: — Так вы, значится, уматываете? Работа, работа, лапшу не вешайте, к девкам собрались, а признаться не могите. — Хватит, верю, — ошарашенно произнес Станислав. Мария на глазах изменилась, вздохнула: — Гуров, ты что наденешь? Может, погладить надо? — спросила прежняя Мария, красавица-жена. — Спасибо, Машенька, обойдусь. — Вспомнил! — Станислав вдруг придвинул к себе телефон, набрал домашний номер. — Лютик, это я, будь другом, взгляни на мою парадную форму. Я завтра уезжаю. Ну, раз о форме говорю, значит, инспекционная проверка, и беречь мне следует только печень. Мария и Гуров тебя целуют, я буду скоро. — Тебе тоже форму? — спросила мужа Мария. — Мне, дорогая, все наоборот. Я сам выберу, — ответил Гуров и пошел провожать друга. Остаток дня Мария и Гуров посвятили уборке квартиры. И не оттого, что она была грязной, а чтобы занять руки, не говорить о последнем убийстве, о политике, о том, что с каждым днем все труднее дотягивать от получки до получки — слава богу, в Москве ее платили. Наконец они все переделали, сели, выключили телевизор. Мария поставила на стол флакон духов и с вызовом сказала: — Приняла в подарок от мерзейшего человека. — Хорошие? — спокойно спросил Гуров. — Замечательные. Ты мне не даришь духи почти год. — Я знаю. — Гуров пожал плечами. — На какие шиши ты собираешься жить в поездке? — В голосе Марии прозвучали тревожные нотки. — На взятки. Я был в Котуни, еще до твоего нашествия. У меня там должник остался, если он жив и не вступил в компартию, что сомнительно, я не пропаду. — Ты не врешь? — Мария прошлась по гостиной, уже спокойнее продолжала: — Извини. Ты никогда не врешь, ты молчишь. Интересно, как это получается, куда ты ни толкнешься, у тебя должники. — Я, Машенька, занимаюсь своим делом почти четверть века. Сыщик, если он действительно сыщик, обязан при любой возможности обзаводиться должниками. Хотя не обязательно они остаются должны ему деньги, чаще совсем даже не деньги. Иногда человек обязан жизнью, иногда ты помог ему спасти честь, сохранить близких. Да мало ли что… Услуга за услугу называется. Это как вино — чем старее, тем ценнее. — Но для такой жизни необходима уйма сил, терпения, самоотверженность, — пробормотала Мария. Вошла на кухню, взяла бутылку с остатками водки, прихватила два кружочка маринованного огурца. — А ты знаешь, что действуешь на людей подавляюще? — Лишь защищаюсь, — задумчиво произнес Гуров. — И каждый это делает по-своему. У тебя своя метода, у меня — своя. — Сказки. Ты мастер на мистификации в жизни. А у меня только театр. — И дом, и я, — добавил Гуров. — Знаю, характер у меня сложный, но ты потерпи, пока меня не убьют. — Тьфу, тьфу! — Мария наполнила рюмки. — Если ты позволишь себе что-либо подобное, я тебя никогда не прощу. — Учту, — ответил Гуров. — И постараюсь тебя не огорчать. — Сейчас ты вроде бы едешь с простой инспекторской проверкой… Хотя мне не нравится, что вы едете вдвоем и ты в штатском.