— Спасибо, товарищ актер, налейте, пожалуйста. Закончу это дело, — он зашелестел бумагами, — и выпью. Вы у меня последние сегодня. Домой иду. Итак, читаю приметы, будьте внимательны, товарищи. «Мужчина. На вид около сорока лет, рост примерно сто семьдесят шесть — сто семьдесят восемь сантиметров. Плотного телосложения, волосы темно-русые, причесывается на пробор. Лицо овальное, с сильным подбородком и скулами, нос короткий, прямой. Уши небольшие, прижатые…» — Михаил Алексеевич, — перебил лейтенанта Семин, — приметы совпадают с внешностью мнимого профессора? — А почему вы спрашиваете именно меня? — спросил Зотов и медленно повернулся к Семину. — Потому что именно вы… — Семин сделал паузу, затем повторил: — Именно вы, Михаил Алексеевич, играли с профессором в шахматы. Глава 6 Я СЧИТАЮ ТАК, А ВЫ? — Я остановился на общественной опасности подсудимого. Зачем ему понадобились деньги? Подсудимый украл, чтобы иметь возможность покинуть Родину и ворованные деньги заложить в качестве фундамента своего безбедного существования в чужой стране. Любовь к Родине — чувство, естественное для любого нормального человека. Подсудимый лишен его, мы его можем осуждать, но не судить. Нелюбовь к Родине, если она не выражается в конкретных, преследуемых по закону действиях, неподсудна. И оставим данный факт как печальный, если не сказать, позорный факт биографии подсудимого… Прокурор делает паузу. — Товарищи судьи! Вы слышали показания свидетелей и заключения экспертов. Доказательств вины подсудимого более чем достаточно, и я не хочу возвращаться к ним. Своей единственной задачей я считаю более полное раскрытие личности подсудимого, раскрытие огромной общественной опасности данной личности и в связи с этим применение к подсудимому самых строгих санкций, какие предоставляет нам закон. Он освободил себя от каких-либо морально-этических норм и даже здесь, в судебном заседании, цинично объявил свое кредо: «Сила смеется над всем». Свастикой и напалмом попахивает от данного высказывания. Сила, как вы видите, подсудимый, на нашей стороне. Мы не смеемся над вами. Мы жалеем. Конечно, не вас. Мы жалеем человека, которого теряет общество. Мы теряем своих собратьев ежедневно и ежечасно. Одних уносит болезнь, других — зло, ничтожный процент вычеркивает из жизни исключительная мера наказания: расстрел. Вернуть вас обществу так же безнадежно, как воскресить мертвого. Вы умышленно убили человека. Умышленное убийство во все времена и у всех народов считалось тягчайшим преступлением. Убить не защищаясь, убить умышленно, с заранее обдуманным намерением, точно рассчитать и десятки раз проверить каждый свой шаг! Убить, чтобы доказать правильность своего кредо. Я его повторю: «Сила смеется над всем». Участковый ушел. Все молчали. Зотов ловко и сосредоточенно убирал номер. Открыл форточку и дверь, вытер стол, оставив только рюмки и бутылки. Грязную посуду он собрал и унес в столовую. Миронов изучал свои руки, он сгибал пальцы и удивленно смотрел на ладони, при этом лицо его оставалось неподвижным и неестественно серьезным. Семин стоял у балконной двери. Марина вспомнила, что делал и говорил лейтенант милиции, пыталась анализировать. Неожиданно она вспомнила, что один раз поймала лейтенанта на лжи. Когда он вошел и вытирал ноги, Марина, глядя на его мокрые сапоги, вспомнила, что забыла вымыть боты. А некоторое время спустя он сказал, что уже заканчивает обход гостиницы и поэтому может выпить бокал шампанского. Тогда она отнесла его ложь за счет желания выпить, подумала и забыла. — Воздух уже приличный, — сказал вернувшийся Зотов и закрыл дверь. — Вы знаете, сейчас я рассказал бы всю историю несколько иначе. — Миронов выпрямился, закинул ногу на ногу и обхватил длинными пальцами колено. — Я бы тоже, — сказал Зотов, зашел в ванную, и Марина услышала шум воды. — Я могу рассказать за вас, Сергей Иванович. — Семин отошел от окна, плеснул коньяку в рюмку и, зажав ее между ладонями, сел на краешек тахты. — И за меня? — прошепелявил Зотов и вышел из ванной, изо рта у него торчала зубная щетка. Он взглянул на Марину, вынул щетку и переспросил: — И за меня, Валентин Петрович? А хотите, я отгадаю, что вы расскажете? — А ужин в «Арагви» с вином? — спросил Семин, разглядывая рюмку. — С коньяком, — ответил Зотов насмешливо. — Вы участвуете? — Семин пригубил коньяк и повернулся к Миронову. — Я никогда не выигрываю. — Актер взял рюмку и чокнулся с Мариной. Зотов вернулся из ванной, сел за стол и сказал: — Я никогда не отказываюсь от своих слов. Записываю вашу версию. — Он достал из кармана блокнот и карандаш. — Ужин за мной. — Он написал в блокноте два слова, вырвал листок и передал его Марине. — После выступления, Валентин Петрович, вы сможете проверить. Семин посмотрел на бумажку, которую Марина держала в руке. — Ваш вариант слишком короток. — Боитесь? — сочувственно спросил Зотов. — Смешно. — Семин поднял рюмку. — Сергей Иванович, мне принимать пари доктора Зотова? — Идите к черту! — ответил Миронов. — Что вы ко мне пристали? — Действительно? — спросил Семин, спросил скорее себя, чем кого-либо, потом спокойно посмотрел на Зотова, который хлопнул в ладоши и сказал: «Вперед. Первый раунд». — Преступник был один, — сказал Семин, — никакого слепого в пансионате не было, преступник исполнял две роли. — Первая — обыкновенный отдыхающий, вторая — очки, палочка и, видимо, парик и легкий грим, то есть роль слепого. Это ясно? Марина смотрела на Семина с удивлением. Миронов чуть снисходительно улыбался, а Зотов засунул палец за тугой крахмальный воротничок и откашлялся. — В роли слепого преступник, естественно, прописался под вымышленным именем, по липовым документам. Совершив кражу — как это ему удалось, мне пока неизвестно, — он перестал существовать во второй ипостаси и толкнул уголовный розыск на поиски якобы исчезнувшего слепого. Сейчас он проживает в пансионате и через некоторое время спокойно уедет с деньгами всеми уважаемого администратора. Уедет, и даже тень подозрения не падет на благопристойного гражданина. — Сдаюсь. — Зотов поднял руки. — Недооценил фантазию Валентина Петровича. — А если все это правда? — спросила Марина. — Если это правда, то преступника не найдут? — А вы сомневаетесь? Марина взглянула на Семина и поняла, что многое, если не все рассказанное, — правда. Мужчины знают что-то большее, но не хотят говорить. — Успокойтесь, преступника найдут, Марина Сергеевна, — сказал Семин. — Уголовный розыск не попал в ловушку, о чем свидетельствовал визит лейтенанта. Он трижды не очень ловко соврал, слишком напирая на всесоюзный розыск и многое другое. Вы согласны, Михаил Алексеевич? — Черт возьми. — Зотов встал и расправил плечи. — По-вашему, милиция хочет убедить преступника, что он может спокойно уезжать? Возьмет его с деньгами, то есть с поличным? — Я считаю так, а вы? — Семин взглянул на часы и встал. — Уже восемь, пора собираться. — Действительно. — Зотов прошелся по номеру. — Я уже собрался. Вы проводите нас? Ба! — Он посмотрел на всех недоумевающе. — Как мне раньше не пришла такая мысль? Валентин Петрович, если вы так здорово разгадали хитроумный план уголовного розыска, то почему не разгадает преступник? Он не возьмет с собой похищенные деньги, и улик против него не будет. — Верно, вы абсолютно правы. И знаете, что я решил, Михаил Алексеевич? Я остаюсь еще на неделю, хочется посмотреть финал. — Оригинальная мысль, Валентин Петрович. За ее оригинальность вы и угостите всех присутствующих ужином. Прочтите вслух, Марина Сергеевна. — Зотов показал на листок, который Марина, забывшись, смяла и бросила на стол. Все посмотрели на мятый клочок бумаги. Марина взяла его, расправила и прочитала: «Мы остаемся». Глава 7 ЗАЩИТНЫЕ РЕФЛЕКСЫ — Я прошу у суда чрезвычайной меры наказания. Я закончил. — Прокурор закрывает лежащую перед ним папку и садится. Председательствующий объявляет: — Слово предоставляется адвокату. Прошу. — Закон обязывает меня, как представителя интересов подсудимого, предложить вашему вниманию все те обстоятельства и доводы, которыми опровергаются возведенные против подсудимого обвинения и смягчается его ответственность. Заранее предупреждаю суд: я не могу облегчить вашу задачу, наоборот, я боюсь ее затруднить. Адвокат выходит из-за стола. — Только что мы слышали речь прокурора. Он был справедлив и логичен. И пусть меня не сочтут алогичным, но я, полностью принимая все его доводы, считаю возможным не согласиться с его выбором меры наказания. В своем выступлении хочу ответить моему уважаемому процессуальному противнику. Товарищ прокурор, вы зря отсекали мне возможность искать оправдание обвиняемому в пагубном влиянии его воспитания и сегодняшнего окружения. Я ни слова не скажу о его покойных родителях, школе, комсомольской организации и товарищах. Мой подзащитный шел к своему сегодняшнему положению самостоятельно, сознательно и не находился, насколько мне известно, ни под чьим влиянием. Поэтому он несет ответственность за содеянное единолично. Речь прокурора — сплав гнева и презрения, гнева и возмущения образом жизни подсудимого. Не гнев, не презрение, а обыкновенная человеческая жалость наполняет меня с того дня, как я познакомился с делом и жизнью подзащитного. Жалость и боль, потому что с черствостью, цинизмом и равнодушием этого человека может сравниться только его несчастье. Возможно, что в моем выступлении излишне много эмоций, но я не скрываю, что моя цель — причинить вам боль. Когда вам станет больно, нестерпимо больно, когда вам станет жаль обвиняемого, когда вы заглянете в бездну его падения, поймете все его ничтожество и несчастье, то не сможете вынести приговора, которого требует представитель обвинения. Нельзя убить мертвеца! Компетентная судебно-психиатрическая экспертиза дала заключение о полной вменяемости подсудимого. Я не оспариваю этого заключения. Более того, я уверен, что оносоответствует последнему слову науки. Не уверен, что завтрааналогичный случай наука оценит так же. Грань нормального и ненормального в человеческой психике — область еще не изведанная. Сегодняшние медицина и закон справедливо считают моего подзащитного человеком, полностью ответственным за свои поступки. Но существует еще человеческая логика, к которой я и обращаюсь в своей речи. Каждый человек от природы наделен определенными качествами. Одни имеют музыкальный слух, другие его не имеют. Одни могут любить сильнее, другие от рождения люди сухие и неэмоциональные. В данном конкретном случае мы имеем перед собой человека, который лишен чувства любви совсем. Он никого не любит, совсем никого. У него нет друзей, жены, близкой женщины. Как вы уже слышали, он не любит Родину. Я вас спрашиваю: это нормально? Обвинитель назвал моего подзащитного зверем, но звери живут парами, у них есть инстинкт продолжения рода, привязанности, своеобразная любовь. У моего подзащитного этого нет. Он нормален? Люди рождаются слепыми, и мы не осуждаем их, что они не видят красоты голубого неба. Мы их жалеем. Этот человек не умеет, не может любить. Для него нет понятия добра и зла, он, как слепой, не различает цветов. Вы презираете его? Ненавидите? Простите, я не верю этому. Разбудил Марину телефонный звонок. Она заспанно сняла трубку и услышала веселый голос Семина: — С добрым утром. Как вы относитесь к завтраку? — С добрым утром, Валентин Петрович. — Она проснулась окончательно, взглянула на часы и села на постели. — Значит, вы не уехали? Очень мило с вашей стороны, — говорила она, застегивая халат и стараясь ногами найти домашние туфли. — Мне за вами зайти? — Не стоит. — Она надела туфли и, взяв телефон, подошла к зеркалу. — Я немного зачиталась и не совсем готова. — Что же вы читаете? — спросил Семин. — «Преступление и наказание»? — Журнал «Наука и жизнь», — Марина кончиками пальцев разглаживала кожу под глазами, — статью с интригующим названием «Время — важнейший фактор нашего века».