В конце ноября 1586 г., «через девять лет и 14 дней после моего отбытия из Англии с сэром Фрэнсисом Дрейком в его кругосветное плавание», он прибыл в Чичестер на южном побережье Англии. К тому моменту, когда Кардер вернулся, Англия и Испания находились на грани открытого военного столкновения. Казалось, истории незадачливого Кардера суждено было затеряться на фоне этих глобальных интриг, но случилось иначе: «О моих диковинных приключениях и долгой жизни среди свирепых дикарей стало известно достопочтенному Чарльзу Говарду, лорду – верховному адмиралу Англии, и он поспешно известил об этом Ее Королевское Величество и привез меня к ней на аудиенцию в Уайтхолл». Так встретились отбившийся от своей команды моряк и королева. «Ей было угодно долго говорить со мной о моих страданиях и чудесном спасении, а также, среди прочего, о том, каким образом был казнен м-р Даути; затем она даровала мне 22 ангела [11 фунтов стерлингов] и пожелала, чтобы Господь позаботился обо мне». Эта аудиенция внушила Кардеру столь необходимое чувство уверенности. «Со многими любезными словами я был отпущен, и теперь смиренно благодарю Всевышнего за мое чудесное спасение и благополучное возвращение в родную страну». Эпатажные автобиографические записки о приключениях Кардера пришлись по вкусу европейской публике, в то время повально увлекавшейся Новым Светом. Позднее они вошли в огромный сборник путевых заметок под названием «Паломничества Пёрчеса: повествование, содержащее рассказ об истории мира и о странствиях по суше и по морю, совершенных англичанами и другими народами» (1625), составленный Сэмюэлом Пёрчесом, английским священником и любителем путешествовать, не выходя из дома. Несмотря на внутреннюю непоследовательность, рассказ Кардера о своей борьбе за жизнь принес ему славу, противопоставив его, простого обывателя, супергерою в лице Дрейка. В отличие от Дрейка, которым двигало неослабевающее желание исследовать, грабить и покрывать себя славой, Кардер просто хотел выжить. Он столько раз оказывался на волосок от смерти, что его стойкость перед лицом всевозможных испытаний приобрела оттенок героизма. Подобно Одиссею, который провел десять лет в скитаниях, прежде чем вернуться домой, Кардер проявлял изворотливость и находчивость. Но он лгал не потому, что любил обманывать, а потому, что старался выжить вопреки обстоятельствам, и в этом стремлении правда нередко была его врагом, а обман – союзником. Тем временем Дрейк, преодолевая трудности, продолжал плавание. Покинув западное устье пролива и направившись на север, его сократившийся флот (за исключением «Элизабет» и «Мериголд») опасно отклонился от курса. Штормы продолжались и усиливались. Им удалось достичь земли только 7 октября. Попытка подойти ближе к берегу едва не привела потрепанные бурей корабли на грань катастрофы. «Мы надеялись насладиться частицей покоя и вздохнуть свободно, пока буря не уляжется», – писал Флетчер. Но вскоре их поразил «почти смертоносный удар»: Дрейк «не только потерял якорь своего корабля, павший жертвой жестокого шквала, но, уходя с этого места, потерял из виду своих людей вместе с нашим флагманом “Элизабет”». То, что корабли так неожиданно разошлись, Флетчер объяснил «отчасти небрежностью тех, кто ею командовал, отчасти, вероятно, желанием кого-то на борту избавиться от всех этих тягот и вернуться домой». Флетчер намекал на то, что команда «Элизабет» под командованием Джона Винтера подняла второй мятеж. Судя по всему, потеря «Элизабет», а тем более Винтера, не сильно расстроила Дрейка. Даути и Винтер были его главными соперниками. На первых этапах плавания этот вынужденный триумвират – два джентльмена и один рыжеволосый пират из Девоншира – вел свой флот сообща. Теперь, без аристократов, дышащих в затылок, Дрейк остался единственным командиром уменьшившейся армады. Отныне весь риск был на его совести, но и награда должна была достаться ему одному. Если Дрейк потерпит неудачу, его ждут позор и забвение. Но если он добьется своего, то превзойдет Магеллана и, что не менее важно, станет бесконечно богатым. Магеллан отправился в плавание под покровительством Испании, соперницы своей родной Португалии, и даже при самом благоприятном стечении обстоятельств не мог вернуться домой. Дрейк мог – до тех пор, пока на берегу оставалась королева, готовая его приветствовать. Эдвард Клифф, моряк, записавший отчет о плавании «Элизабет» со слов Винтера, сообщает, что она «покинула общество» Дрейка примерно 7 октября. На следующий день, «едва избежав опасных скал, мы снова вошли в пролив, где на 2 дня бросили якорь в открытой бухте и разожгли на берегу большие костры», чтобы Дрейку было легче найти их. Но этого так и не произошло. Тогда под командованием Джона Винтера, члена изначального триумвирата Дрейк-Даути-Винтер, «Элизабет» на три недели бросила якорь в Магеллановом проливе, чтобы дать команде возможность оправиться от тяжелых испытаний. Моряки назвали это место «порт Доброго Здоровья»: «Многие из наших людей, до предела измученных долгими вахтами, холодом и скверной пищей, здесь (хвала Господу) за короткое время чудесным образом смогли исцелиться», в первую очередь благодаря обильному питанию – здесь водились мидии, достигающие в длину 50 см и кроме мяса скрывавшие в себе (приятная неожиданность) множество «жемчужных семян». «Элизабет» снова вышла в море 1 ноября 1578 г., и 11 ноября остановилась на острове Святого Георгия (это название дал ему Дрейк несколько месяцев назад, когда флот в первый раз шел через Магелланов пролив). Затем Винтер направил корабль к восточному устью пролива, и в конце ноября они достигли острова недалеко от устья Рио-де-ла-Плата – ложного пролива, который ранее исследовал Дрейк, а до него Магеллан. К тому времени Винтер окончательно решил вернуться в Англию, отказавшись от мысли следовать за Дрейком: по его словам, это было «полностью противно уму всех наших моряков». К тому же после того, что случилось с Даути, они с Дрейком вряд ли могли сосуществовать как два равноправных капитана. Прежде чем отправиться в этот дальний переход, Винтер сделал остановку на большом острове, который назвал островом Тюленей («Здесь бесконечно много тюленей, что может показаться невероятным любому человеку, который там не был. Некоторые из них достигают 16 футов в длину и совсем не боятся наших людей»), чтобы запастись провизией, особенно водой, и снарядить небольшой пинас, который будет сопровождать их на следующем этапе плавания, вплоть до Англии. Остановка на острове Тюленей длилась 15 дней, и «в это время тюлени приходили и спали рядом с ними… и только угроза смертельного удара заставляла их отступить». 1 января 1579 г. они снова отправились в путь. Клифф сообщает, что на подступах к тропику Козерога они «по причине дурной погоды потеряли пинас и с ним восемь человек, которых с тех пор больше не видели». Тот же шторм чуть не погубил и «Элизабет»: англичанам пришлось встать на якорь у берега, но канат оборвался, и якорь ушел на дно. «Капитан яростно метался по палубе из стороны в сторону, морские волны поднимали корабль все выше и выше, люди срывались за борт, одному вышибло мозги, другой сломал ногу, и еще многие сильно пострадали». В конце концов побитый бурей корабль нашел убежище на острове у берегов Бразилии. Когда люди начали болеть, Винтер отправил отряд моряков на поиски лекарственных трав. Они вернулись с корой дримиса – высокого стройного дерева, растущего в прибрежных вечнозеленых лесах. Считалось, что плотная, мясистая, сероватая кора дримиса может излечивать и предотвращать цингу – это оказалось правдой. Позднее растение получило название Drimys winteri, как раз в честь капитана, сбежавшего от Дрейка. Внезапно на острове появилось трое португальских солдат, потребовавших сообщить, откуда взялось поврежденное судно. Насколько было известно, раньше в эти воды не заходил ни один английский корабль. Затем португальцы отправились обсудить их появление с губернатором, но не раньше, чем Винтер оставил одного из них у себя в заложниках. Вскоре после этого прибыло еще одно каноэ с одним португальцем и «голыми мужчинами, жителями этой страны», которые привезли англичанам «двух небольших волов, одного молодого хряка, несколько кур, гранаты, лимоны, апельсины и другие плоды этих земель». Взамен Винтер предложил им льняное полотно, гребни, ножи и «всякие мелочи». Казалось, обмен прошел вполне успешно, но в этот момент губернатор «прислал известие, что мы ничего не получим, если не доставим наш корабль в гавань». Винтер не собирался соглашаться на это, «поскольку, очевидно, они стремились сделать все, чтобы подвергнуть нас опасности». Внезапная перемена подтвердила подозрения Винтера: надменным португальцам нельзя доверять. Английские моряки направились к берегу, сделав вид, что хотят высадиться и, возможно, атаковать, «хотя на самом деле мы не имели такого намерения». Они вернули своего человека, взятого в заложники, и вернули заложника-португальца. Но этим дело не кончилось. Один из рабов жестами показал, что португальцы скоро придут на своих каноэ, и их будет очень много. Утром Винтер и его люди заметили, что к ним идет более дюжины огромных каноэ – на некоторых умещалось до 40 человек. Большинство англичан бежали на корабль, но португальцам удалось захватить по крайней мере двух моряков, о дальнейшей судьбе которых больше не было никаких известий. 17 марта «Элизабет» на всех парусах удалялась от вероломных португальцев. Направляясь на север, Винтер следовал пройденным ранее маршрутом мимо острова Фернанду-де-Норонья, возвышающегося над морем, словно частица Райского сада. 13 апреля корабль пересек экватор, а через шесть дней команда увидела Полярную звезду. Полярная звезда находится там, где небосвод пересекает линия земной оси, поэтому кажется, что она не восходит и не заходит в ночном небе, а остается примерно на одном и том же месте, в то время как другие звезды вращаются вокруг нее. В начале мая «Элизабет» достигла одного из самых замечательных мест на Земле – Саргассова моря. Это единственное море, границы которого определяет не масса суши, а океанские течения: Гольфстрим на западе, Североатлантическое течение на севере, Канарское течение на востоке и Североатлантическое экваториальное течение на юге. Все вместе они создают в океане систему общей циркуляции, на которую также воздействуют глобальные направления ветров, вращение Земли и расположение массивов суши. Когда ветер летит над поверхностью океана, часть водной массы смещается в том направлении, куда он дует. В то же время вращение Земли отклоняет или изменяет направление ветровых течений. Это отклонение вызывает явление, называемое эффектом Кориолиса (по имени французского ученого Гаспара Гюстава де Кориолиса). В Северном полушарии эффект Кориолиса смещает поверхностные течения под углом около 45° по часовой стрелке. В Южном полушарии происходит наоборот: океанские течения движутся против часовой стрелки. Несколько разнонаправленных течений, образовав так называемую спираль Экмана, просачиваются под поверхность, и в более глубоких слоях отклонение постепенно уменьшается. Спираль опускается примерно на 90100 м ниже поверхности, и вода в этом месте приобретает темно-синий оттенок, наводящий на мысли о медитации и самоотречении. Моряки боялись саргассовых водорослей – они затрудняли движение корабля и, возможно, в них прятались чудовища. На самом деле среди свободно плавающих в Саргассовом море бурых водорослей вида Sargassum находили пропитание и убежище множество морских животных, от черепах и креветок до китов и акул. В 1492 г. Христофор Колумб отчасти приподнял завесу тайны, окутывавшую этот регион. У его моряков было достаточно времени, чтобы изучить оливковые и золотые листья водорослей, тянущихся от горизонта до горизонта, и рассмотреть гроздья наполненных газом пузырьков, которые удерживают водоросли в подвешенном состоянии у поверхности воды. Моряки назвали их Sargazo, потому что они напоминали маленькие гроздья винограда, растущего в окрестностях Средиземного моря. «Элизабет» без происшествий пересекла Саргассово море и 5 мая двинулась на северо-восток в Северную Атлантику. 30 мая моряки увидели на горизонте старинную рыбацкую деревню Сент-Айвс на побережье Корнуолла, а 2 июня 1579 г. благополучно прибыли в Илфорд-Кумб в Девоншире. Эдвард Клифф писал: «И таким образом, испытав множество неприятностей и великих опасностей, мы прошли через Магелланов пролив в Южное море с нашим генералом Фрэнсисом Дрейком и были отброшены вместе с ним к 57-му градусу южной широты, а затем двинулись назад тем же проливом, и Господу было угодно привести нас в целости и сохранности на родную землю и дать нам снова увидеть наших дорогих друзей и родичей. Да будет Ему хвала, честь и слава во веки веков. Аминь». Всего через несколько дней, 10 июня, Винтер приехал в Лондон. Его неожиданное появление произвело фурор на самом высоком уровне. Мендоса, опираясь на свои анонимные источники при дворе, описывал оказанный Винтеру прием со смесью тревоги и изумления. «Капитан прибыл сюда и был принят с необычайной благосклонностью королевой, которая заперлась с ним наедине, чтобы выслушать отчет о его путешествии, – писал он Филиппу. – Точно так же с ним обращается весь Совет в целом и каждый его член в отдельности, так что добраться до него пока невозможно. Королева приказала, чтобы с ним и с его командой обращались очень хорошо, хотя они вернулись, не окончив плавания, и ничего с собой не привезли. О том, что Дрейк казнил джентльмена – злосчастного Даути, – приказано ничего не говорить до его возвращения». Кроме того, Мендоса мог кое-что рассказать о самом Винтере, причем его сведения были на удивление точны: «Капитан утверждает, что вошел на своем корабле в Магелланов пролив и доплыл до 57-го градуса южной широты в Южном море, где нашел остров со следами человеческого житья и виселицу, на которой, как рассказывают, Магеллан казнил одного из своих людей. Описание обнаруженного им пролива совпадает с описанием пролива, который открыл Магеллан; по его словам, в самой широкой части он имеет ширину около семи лиг, а в некоторых местах сужается и едва достигает двух лиг. В самом проливе он обнаружил два острова, на одном из которых водится множество птиц, похожих на гусей [пингвинов], а на другом – большое количество крупной рыбы, выходящей на сушу [тюленей]. Он сообщил, что это сослужило ему хорошую службу, дав пищу для команды. Он ушел от Дрейка десять месяцев назад и один раз подходил к побережью Бразилии, чтобы запастись провизией для обратного путешествия». Обстоятельства возвращения Винтера показались Мендосе очень странными. Почему королева встретила этого дезертира с распростертыми объятиями? Ответ прибыл через несколько недель на каравелле из Индии: «Пришли известия, что Дрейк, о котором я писал, прошел через Магелланов пролив и в Южном море похитил принадлежащего Вашему Величеству золота и серебра на сумму 200 000 дукатов, и на 400 000 дукатов имущества разных купцов. Здешние авантюристы, ссудившие деньги и давшие корабли для его плавания, вне себя от радости». Английский триумф праздновали по всему Лондону: «У людей здесь только и разговоров о том, что нужно снаряжаться и точно так же отправляться грабить». Королю Филиппу II настало время действовать. Над властью и силой испанской короны открыто глумились. «Хотя я отправил курьера специально с одним только этим известием, я в это не верю, поскольку в деле подобной важности, если бы оно было правдой, Ваше Величество предприняли бы предупредительные шаги. Я прилагаю всевозможные усилия, чтобы разузнать, что именно захватили английские пираты у подданных Вашего Величества, хотя я знаю об этом только от англичан, а сами владельцы мне ничего не сообщают». Впрочем, то, что Мендосе уже было известно об англичанах, только подтверждало худшие опасения по поводу Дрейка. «Один из их министров был осужден за ужасное и гнусное преступление – сожительство с собственной дочерью, и, хотя это дело получило громкую огласку, в наказание его всего лишь поставили на некоторое время к позорному столбу. Вы можете судить поэтому, как они будут наказывать за другие, менее значительные грешки». Мендоса напускал на себя вид праведного негодования, возмущаясь нравами англичан, хотя у него на родине в это время свирепствовала испанская инквизиция. Захват Дрейком португальского судна у островов Кабо-Верде привлек внимание португальского посла, который потребовал наказать за это как Фрэнсиса Дрейка, так и Винтера. Но Дрейк был за тысячи миль отсюда, и неизвестно, жив или мертв, а Винтер находился в Лондоне, поэтому его бросили в тюрьму, обвинив в том, что он самовольно покинул капитан-генерала. Младший брат Дрейка, Джон, считал, что Винтера наверняка повесили бы, если бы Фрэнсис Дрейк, вернувшись наконец в Англию, не добился его освобождения. Скандал, разгоревшийся вокруг этого самовольного плавания, отвлек внимание от некоторых важных подробностей. Прежде всего, Винтер успешно прошел Магелланов пролив с запада на восток, что было мореходным достижением первостепенной важности. Мало того, Винтер прошел через пролив не один раз, как Магеллан и Дрейк, а дважды. И, в отличие от предшественников, Винтер не потерял во время перехода ни одного человека. Его опыт доказал, что пролив можно вполне благополучно пройти из конца в конец. Следующие два года Винтер приносил немалую пользу короне, пока министры Елизаветы I пытались понять, как именно Дрейк совершил свой навигационный подвиг. По сведениям активно подслушивающих испанских послов, ждать возвращения Дрейка в ближайшее время не стоило, но Винтер свободно рассуждал о маневрах своего бывшего капитана, и эти данные в Лондоне беспрепятственно получал Бернардино де Мендоса. «То, что случилось с Винтером, подтверждает: проливы действительно образованы островами, – отмечал Мендоса. – После того как он прошел 80 лиг, шторм отнес его обратно в бухту Сан-Хулиан, при этом он вышел не там, где вошел, что заставило здешних космографов думать, будто Винтер вообще не бывал в проливах. Он не раз утверждал, что проливы образованы островами, но ему не верили до тех пор, пока не вернулся сам Дрейк». На самом деле Магелланов пролив образовался в результате столкновения тектонических плит – массивных пластов земной коры. Когда-то в далеком прошлом восточная плита врезалась в западную. Восточная плита приподнялась вверх, а западная зашла под нее, образовав уникальный ландшафт. В этом регионе на вершинах западных гор каждый день в году идут дожди, питающие пышный растительный покров. Там обитают удивительные патагонские казарки – белоснежные самцы и черно-коричневые самки – и растет 30 видов папоротников, размножающихся без цветов и семян, с помощью крошечных спор. Пингвины и дельфины резвятся у берегов, а белые лебеди с черными шеями, слишком тяжелые, чтобы летать, важно ходят по земле. Густой лес начинается всего в нескольких метрах от береговой линии. Крошечные белые орхидеи выглядывают из густой листвы, и все вокруг окутано сумрачным туманом. Там люди Дрейка увидели перед собой первозданные пейзажи с искривленными от постоянного ветра деревьями и маленькие айсберги цвета морской волны, проплывающие по крапчатой поверхности мутно-зеленой воды в извилистых руслах пролива. Продолжающееся кругосветное плавание Дрейка привело в движение шестеренки событий в Европе и в мире задолго до его возвращения. Последствия этого ощущались везде по-разному: Англия, как ни странно, медленно осознавала масштабы готовящегося всемирного перелома, но Испания, уже обладавшая империей, смотрела на вещи совершенно иначе. Купцы, торговавшие с соседними государствами, понимали, что становятся пешками в глобальной борьбе между Испанией и Англией. Мендоса говорил: «Эти торговцы в большой тревоге, как бы Его Величество [король Филипп] не приказал конфисковать английскую собственность в отместку за грабежи, учиненные Дрейком». Мендоса решил лично выяснить местонахождение Дрейка. «Я послал в Плимут человека, испанца, и он поселился неподалеку, чтобы сразу сообщить мне о его прибытии». Попутно Мендоса узнал, что заговор с целью ослабить Испанию распространился намного шире, чем он предполагал. Его источник сообщил, что узнал «по большому секрету от жены одного из тамошних судей, что советники, вложившие средства в это предприятие, разослали всем судьям и губернаторам поручение принять его [Дрейка] и помочь благополучно спрятать добычу, поэтому я опасаюсь, если что-то ценное попадет в Англию, вернуть это будет трудно». Эти разведданные, в свою очередь, позволяют предположить, что Мендоса участвовал в заговоре с целью обмануть англичан, с которыми на самом деле должен был поддерживать любезные отношения. Следующий ход в этой глобальной шахматной партии оставался за Дрейком. «Те, кто хорошо осведомлен об этом вопросе, не ожидают прибытия Дрейка раньше января, поскольку он должен вернуться через те же проливы, и не может сделать этого раньше ноября, когда в тех краях наступает лето. Если это правда, то Совет Индий узнает об этом». Судя по всему, Дрейку сопутствовал немалый успех, и Мендоса, которому пришлось сообщить эти новости своему государю, чувствовал себя крайне неловко. Тем временем сбившийся с курса Дрейк направился на юг, к месту, которое мы сейчас называем мысом Горн, и нашел временное убежище на архипелаге, где он и его спутники с облегчением «увидели жителей этой страны, путешествовавших в поисках пропитания с одного острова на другой на своих каноэ, – там были мужчины, женщины и малые дети, которые висели на спине у матерей, завернутые в шкуры». Англичане отдыхали там трое суток и выменивали у безмятежных местных жителей ожерелья из ракушек и прочие безделушки. Но даже там им «ежечасно угрожали бурные моря и бушующие ветры». Казалось, англичане полностью исчерпали гостеприимство этих мест – налетевший жестокий шквал отогнал их корабль в море. Якорный канат лопнул, и «ветры принялись швырять корабль из стороны в сторону и неустанно наносить ему сильные удары». Дрейк посчитал, что Бог специально посылает им эти тяготы в качестве испытания или предупреждения, чтобы проверить, способны ли они стойко двигаться к цели в творящемся хаосе. Наконец они оказались на «последнем из всех этих островов». Перед ними раскинулся бескрайний простор. «В южном направлении не видно ни большой земли, ни островов, но видно лишь, как Атлантический океан и Южное море [так называли Тихий океан] встречаются на этом огромном свободном пространстве». Они достигли края континента. Мыс поднимался из моря, словно окаменевший хребет вымершего существа. Попав туда, они смогли развеять веками накапливавшиеся мифы и недоразумения. Флетчер писал: «Много сотен лет люди полагали, что на этих островах в открытом море лежит terra incognita (неизвестная земля), где обитают сонмы удивительных чудовищ». Но чудовища существовали только в воображении людей. Ни один путешественник, о котором приходилось слышать Флетчеру, их ни разу не видел. Никакой terra incognita не существовало, и путь вперед, при условии благоприятной погоды, был свободен. Не было в этих местах и сильного течения, как когда-то предполагал Флетчер. Таким образом, пройти туда и обратно из одного великого океана в другой было действительно возможно. «Все это – одно большое и открытое море», – заключил он. А если кто-то не верит, Флетчер советовал этому человеку «воздержаться от суждений, пока он сам не убедится в этом, совершив собственное путешествие». Современные исследователи и ученые называют метод получения информации путем непосредственного наблюдения «проверкой реальности». На мысе Горн Флетчер произвел собственную проверку реальности. В Тихом океане, когда Дрейк попытался пройти вдоль западного побережья Южной Америки, на его корабли снова обрушился шторм. 24 октября 1578 г. Дрейк нашел удобную якорную стоянку у мыса Горн рядом с массивом суши, который он посчитал концом света, «последним островом terra incognita к югу от Америки». Он оставался в этом месте – вероятно, на острове Горн – чуть более недели. Сообщения о его точном местонахождении в этот момент не вполне ясны, а местами даже противоречат друг другу. В тот момент или вскоре после Дрейк решил, что достиг одной из самых изолированных частей земного шара, необитаемой с доисторических времен. Спустя годы, в 1593 г., его кузен Ричард Хокинс вспоминал, как Дрейк рассказывал ему об этом моменте: «Он не смог обогнуть самый южный остров, а потому бросил якорь с подветренной стороны. Взяв с собой компас, он вышел на остров и, отыскав самую южную его часть, распростерся ниц на этом мысу» (вероятно, Хокинс имел в виду «бросился ничком»). Вернувшись к своим людям, Дрейк рассказал, что побывал на самой южной оконечности мира, дальше к югу, «чем любой из них и вообще любой человек». Это была высокопарная мысль, но, очевидно, это было не так. Вскоре на Дрейка снизошло еще одно откровение. Хотя несколько десятков лет назад Магеллан первым проложил маршрут через пролив к Тихому океану, картографы и исследователи до сих пор не могли понять, как взаимосвязаны океаны и массивы суши в крайнем Южном полушарии. Дрейк и его команда с огромным изумлением и чувством благодарности судьбе осознали, что «Западный Оксидент [Тихий океан] и Южное море – это одно и то же!». Связь между морями означала, что их кругосветное плавание может продолжаться. К тому времени (28 октября), как писал Флетчер, их «неприятности кончились, бури улеглись, и всем бедам, за исключением разлуки с товарищами, пришел конец». По его мнению, сам Бог привел их сюда, позволив открыть это место, и теперь хотел, чтобы они задержались здесь на некоторое время, чтобы полюбоваться им. Примечательный факт: в этих крайних южных широтах ночь длилась всего два часа. У них было 22 светлых часа в сутки, чтобы изучать окрестности и отдыхать от тягот плавания. Через два дня Дрейк и его люди отправились на север вдоль западного побережья континента в сторону Чили, по пути остановившись на паре островов, которые при ближайшем рассмотрении оказались «богатым хранилищем самых щедрых запасов продовольствия». Отдохнув и насытившись, они поплыли дальше. Казалось, худшие беды остались позади – они смогли пересечь Атлантику и пройти Магелланов пролив, Дрейк сумел подавить мятеж, и в придачу они до сих пор не умерли голодной смертью. В таком приподнятом настроении моряки прибыли в «плодородное место, где в изобилии водились разнообразные блага: овцы и прочий скот, маис (род зерна, из которого делают хлеб), картофель и подобные корнеплоды; кроме того, считается, что эти места на удивление богаты золотом [золото!], и в общем тут нет нужды ни в чем, что могло бы пригодиться человеку для обеспеченной жизни». Это случилось 25 ноября. Небольшая группа англичан прошла уже тысячу миль к северу от Магелланова пролива. Они даже не подозревали, что самый серьезный кризис еще впереди. «Мы увидели остров под названием Мокко, – писал Флетчер. – И сочли за лучшее отойти от материка, не пытаясь на собственном опыте выяснить, какие опасности там могут таиться». Крошечный Мокко, площадью менее 20 квадратных миль, казался песчинкой в безбрежном и грозном море. Много лет спустя в водах близ острова поселился 20-метровый кашалот-альбинос по кличке Мокко Дик, вдохновивший Германа Мелвилла на создание эпического романа «Моби Дик». Добравшись на веслах до берега, Дрейк и его люди поняли, что они не одни. Летописцы давали местным жителям множество имен, но вероятнее всего, они принадлежали к народу мапуче, а именно к племени лафкенче – «людей моря», обитавших вдоль побережья. Сначала лафкенче вели себя подчеркнуто дружелюбно и, к большому удовольствию англичан, начали охотно меняться с ними. У них были «как раз такие товары, как нам нужно: жирные бараны, куры и маис». Английские матросы знаками показали, что им нужна вода, и лафкенче тотчас «убедили нас знаками… что у нас ее будет сколько угодно». Еда, которую принесли лафкенче, оказалась сытной и необычайно аппетитной. «В тот вечер баранина и курятина показались нам восхитительно вкусными; мы с нетерпением ждали дня, когда сможем выменять у них больше, и едва ли не каждый человек в команде хотел сделаться торговцем в Южном море». Все это время Дрейк изучал туземцев и пришел к выводу, что, в отличие от непредсказуемых патагонских великанов, убивших двоих его людей в бухте Сан-Хулиан, великодушные жители острова Мокко, «не имевшие ни луков, ни стрел», не представляют опасности. Он посчитал лафкенче спокойными, даже безобидными, и какое-то время они действительно вели себя вполне миролюбиво. Они уговорили Дрейка направить корабль в «узкую бухту, по обеим сторонам которой поднимались густые заросли высокого индийского тростника». Убаюканный ложным чувством безопасности, Дрейк последовал за ними. Это был один из редких случаев, когда его подвела интуиция. Дрейк не мог этого знать, но на самом деле «в густых тростниках по обе стороны бухты стояло великое множество кровожадных воинов», готовых к нападению. Беспечные англичане на своих кораблях заходили все дальше, а лафкенче продолжали безмолвно и неподвижно ждать плечом к плечу в тростниках, «когда им представится та возможность, которой они искали». Когда люди Дрейка, все еще не подозревая о нависшей над ними опасности, подошли к указанному месту, их пригласили высадиться на берег, пообещав показать, где можно набрать воды. Двое моряков, скорее всего Томас Флуд и Том Брюэр, сошли на берег с посудой для воды. Один из них «взял с собой канат, чтобы подтянуть лодку ближе к берегу», и бросил его на землю. До этого момента все было спокойно, но после в мгновение ока обыденный поход за водой превратился в противостояние не на жизнь, а на смерть. «Не успел [канат] выскользнуть из его рук, как один индеец перехватил его и начал быстро тянуть нашу лодку к берегу… [а в это время] остальные схватили наших людей, которые высадились на берег, и уволокли их с собой». Тогда из своих укрытий появились воины лафкенче, «хорошо вооруженные луками, стрелами и дротиками из тростника». Взятые в заложники английские моряки не могли «ни защитить себя, ни нанести сколько-нибудь урона врагу» и поэтому «поневоле стали мишенью для стрел, сыпавшихся на них сзади, спереди и со всех сторон». Лафкенче методично расстреляли их, а затем напали на остальных. Спасения не было: англичане не могли ни воззвать о помощи и милосердии, ни сдаться. «Густые тучи стрел летели в них со всех сторон; в своей узкой лодке они оказались словно в западне, и ни один не мог шевельнуться, чтобы помочь себе или другим, ни одному человеку не удалось избежать тяжелых ранений». В итоге почти все получили множество ран – у одного их оказалось десять, у другого 21, «некоторым стрелы попали в голову и лицо». Когда они вернулись на корабль, их окровавленный истерзанный вид привел в ужас остальных моряков. Канонир, датчанин по прозвищу Большой Нил, скончался от полученных ран через два дня. Давний слуга Дрейка, Диего, получил 20 ран, хотя Джон Дрейк, молодой племянник капитана, отмечал, что «стрелы вошли в его плоть не слишком глубоко». Диего прожил еще около года, прежде чем умер по неизвестной причине. Во время этой стычки одна стрела едва не оборвала жизнь самого Дрейка. Согласно описанию Флетчера, ему выстрелили в лицо: стрела вошла рядом с глазом, но не пронзила его. В некоторых случаях роговица (прозрачная поверхность глазного яблока) и склера (белая наружная оболочка) могут оказать достаточно сопротивления, чтобы глаз деформировался и отодвинулся в сторону. Если бы стрела попала прямо в глазницу, она могла поразить через верхнюю глазничную щель внутреннюю сонную артерию, вызвав обширное кровотечение, или застрять в височной доле мозга. Попытка удалить стрелу только усугубила бы травму и привела к гибели. Но Дрейку повезло – стрела попала достаточно далеко от глаза, и ему удалось сохранить и сам глаз, и зрение, отделавшись только заметным шрамом. В миг ужасной опасности «одному из простых матросов хватило присутствия духа схватить свой кинжал и перерезать канат на лодке и тем самым дать всем свободу и спасение». Англичане принялись лихорадочно работать веслами. Вслед им «летели тучи стрел, подобные рою мошкары на солнце; стрелы ложились одна рядом с другой, и борта лодки были плотно утыканы ими изнутри и снаружи». Наконец они оказались в безопасности. Товарищи помогли им подняться на борт, и «ужас их бедственного положения поразил сердца всех людей, увидевших это. Мы вознесли молитвы об их исцелении, чтобы облегчить их страдания и спасти тех, кому Господь предназначил жить, ибо Богу было угодно, чтобы никто, кроме одного человека, не погиб во время этой несчастной случайности». Удача оказалась на их стороне, а находчивость одного матроса сослужила всем добрую службу. Как только раненые были спасены, с корабля высадился новый отряд, чтобы попытаться освободить тех, кого захватили индейцы, «но напрасно – это было невозможно, поскольку, когда наши люди подошли ближе, они увидели, что неприятелей собралось великое множество». Действительно, их встретили две тысячи отлично вооруженных индейцев «с луками, дротиками, копьями, щитами, пиками и другим оружием; у многих были наконечники из чистого серебра, что при свете луны представляло собой чудесное зрелище». Все они были готовы напасть на разношерстную группу моряков, оказавшихся так далеко от дома. Глазам спасательной партии предстала страшная картина. Окруженные лафкенче, двое их соотечественников «претерпевали ужасные муки и казни». Они были связаны и лежали на земле, «а люди окружили их кольцом и танцевали рука об руку, кружась и распевая песни. Тем временем их мучители работали ножами, срезая с их тел куски плоти, и подбрасывали эти куски в воздух, а танцующие подхватывали их и, словно псы, пожирали их самым чудовищным и противным природе образом, и так продолжалось до тех пор, пока они не обглодали их до костей». Зрелище было достаточно шокирующим, но еще более отвратительным было то, что в несчастных «еще оставалась жизнь». Их пожирали заживо. Возмущенные этим ужасным зрелищем, люди Дрейка хотели открыть по индейцам огонь, но ручное оружие подвело их. «Мы могли бы отомстить им в любой момент, сделав выстрел с корабля, но генерал по ряду особых причин не согласился на это». Поэтому корабельная пушка оставалась холодной и безмолвной, хотя приказ Дрейка не стрелять, вероятно, спас их от бойни. Флетчер объяснял чудовищное поведение туземцев следующим образом: «Мы догадались, что эти люди были коренными индейцами, – размышлял он, – и раньше жили на материке, но по причине кровожадной жестокости испанцев были вынуждены бежать из своих родных краев на этот остров, чтобы обрести здесь мир и покой, так же, как бразильцы бежали от португальцев». Там они основали маленькое островное королевство и «постоянно проливали кровь и поедали плоть испанцев, которые тем или иным способом попадали к ним сюда – так же, как народ Бразилии поступает с португальцами, когда побеждает их». Поскольку они не знали других чужаков, кроме испанцев, они убедили себя, «что мы одного с ними племени, и, когда один из наших людей опрометчиво заговорил при них на испанском языке, они решили попотчевать нас тем угощением, которое сберегали для испанцев, что и исполнили, к нашему великому горю и великой опасности для нашего государства». Под «угощением для испанцев» Флетчер, конечно, подразумевал месть. Таким образом, между Дрейком и лафкенче произошло недоразумение, увы, со смертельным исходом – их приняли не за тех. Стремление Дрейка скорее уйти из роковой засады говорило само за себя. Другие на его месте повели бы себя осторожнее, а столкнувшись с враждебным отношением, постарались бы отомстить. Но Дрейк больше всего хотел выжить (мученическая смерть никак не входила в его планы) и был склонен в целом доверять индейцам, а проявление враждебности списал на их неприязнь к испанцам. Его готовность полагаться на добрую волю коренных народов и вести с ними общие дела сослужила ему хорошую службу в прошлом с симарронами. Не было никаких причин считать, что это отношение не оправдает себя снова, по крайней мере, с теми индейцами, которых испанцы еще не успели испортить своим вероломством. В конце концов, целью его плавания были не завоевания, не обращение в христианство и не работорговля. Его интересовало только золото – испанское золото. Когда флот покинул место катастрофы, наступила ночь. Некоторые на борту начали паниковать, опасаясь, что в темноте на корабли нападут островные индейцы или дежурившие на побережье материка испанцы. Нерешенная проблема свежей пищи и воды усиливала «горькое и безумное отчаяние наших раненых, слезно просивших найти какое-нибудь подходящее место для отдыха». Но в течение нескольких дней таких мест им не попадалось, пока 30 ноября Дрейк не зашел в залив Филлипс, где они, как писал Флетчер, «встали на якорь и немедленно снарядили и пустили к берегу нашу лодку [т. е. пинас], чтобы выяснить, может ли это место предоставить нам то, в чем мы столь остро нуждались… однако после долгих поисков мы не нашли никакой надежды на облегчение, ни свежей пищи, ни пресной воды». Вдалеке они заметили «огромные стада белых буйволов», но никаких признаков людей – однако через некоторое время моряки с пинаса увидели в бухте «одного индейца, ловившего рыбу со своего каноэ». Дрейк пригласил его подняться на борт «Золотой лани», вместе с «каноэ и всем, что с ним было». На взгляд англичан, это был «человек вполне миловидный, среднего роста; одетый в белую рубаху, едва доходившую до колен и оставлявшую руки и ноги обнаженными; волосы у него на голове были очень длинные, а бороды не было вовсе, как это по большей части бывает у индейцев». Более того, «он казался человеком очень кротким, мягкого и смиренного характера, при этом проявлял ко всему любопытство и очень благодарил за те вещи, которыми одарил его наш генерал. Глядя на него, мы понимали, сколь прискорбно будет, если и эти люди испытают на себе ту жестокость, которую узнали все, кого испанцы держат в подчинении и над кем имеют какую-либо власть». Наконец-то им удалось найти неиспорченного индейца, которого они так долго искали. После этого они «отослали его с нашей лодкой и его лодкой (сделанной из тростниковой соломы) и высадили его там, где он захотел». На берегу его встретили двое или трое друзей, которым он показал безделушки, подаренные англичанами. Через несколько часов он вернулся с другими членами своего племени и принес ответные подарки: кур, яйца и «жирную свинью» – все это было нагружено на второе каноэ, в котором не было людей. После этого их предводитель отослал прочь своего коня, чтобы гости могли видеть, что он один и безоружен, и предложил проводить их в безопасную гавань, где они могли бы отдохнуть. Однако команда не слишком этому обрадовалась. Люди давно начали понимать, что их втянули в откровенно пиратское плавание, а их капитан не собирается останавливаться ни перед чем. Они пережили множество опасностей: внезапные бури, мятеж на борту, нападения местных жителей, риск отравиться незнакомой пищей, отсутствие пресной воды, цинга, дизентерия – их тело и разум постоянно подвергались суровым испытаниям, и не было никаких гарантий, что кто-то из них сможет снова увидеть Плимут или хотя бы дожить до следующего дня. На нижних палубах зрело недовольство: люди осознали, что Дрейк без колебаний пожертвует их жизнями ради достижения своих целей. Росту этих настроений способствовал, в частности, один из офицеров – Джон Даути, брат казненного Дрейком Томаса Даути, который был тесно связан с придворной кликой, выступавшей против Дрейка, и присоединился к плаванию, чтобы присматривать за выскочкой-капитаном и по возможности пресекать его бесчинства. Вскоре Даути успешно восстановил команду против Дрейка. А чтобы еще больше унизить капитана, Даути заявил, что спал с его женой незадолго до того, как корабль отплыл из Англии. Было это правдой (маловероятно, во всяком случае, независимого подтверждения этот факт так и не получил) или Даути впустую хвастался, чтобы повысить свой авторитет в глазах других мужчин, но подобные заявления могли только разозлить Дрейка. Однако ему пришлось отложить свою месть до тех пор, пока кругосветное плавание не окончилось. 7