Фризе встал с кресла и подошел к телевизору. Он уже поднял кулак, чтобы стукнуть по ящику, но тут же отдернул руку: нынешняя «плазма» не была приспособлена для воздействия мускульной силы. Это советские «Рубин» или «Электрон» можно было, используя последний аргумент, ударить по крышке и вновь увидеть на экране картинку. — Ребята! — Владимир постучал костяшкой указательного пальца по черному экрану: — Ребята! Вы что, решили поиздеваться над бедным сыщиком? Фризе машинально отметил, что экран в полном порядке: конверт с документами не нанес ему никаких повреждений. — Телепортация, телепортация, — пропел на мотив неизвестной миру песенки сыщик. — Креативная ситуация! Точного смысла слова «креативная» Владимир не знал, все собирался спросить у Светки — по части современных словечек она была докой, — но постоянно забывал восполнить пробел в своем образовании. Стоило журналистке «нарисоваться» в его квартире, у них появлялись другие приоритеты. Он вдруг вспомнил, что несколько минут назад, общаясь с Джеймсом Бондом, испытывал дикие похмельные муки. А сейчас голова не болела и пол не качался, как корабельная палуба. «Лечение шоком, — подумал Фризе. — Интересно, используют ли такой шок в вытрезвителях?» Он снова вернулся в свое уютное кресло и с облегчением вздохнул: «Все, что ни делается, к лучшему. Теперь я могу сказать любому “фантомасу” из Зазеркалья, что они сами завалили это дело». А еще он вспомнил одну историю, то ли вычитанную в книжке, то ли услышанную от умного человека: если перед тобой стена, которую ты не в силах преодолеть, садись перед ней и жди. Пройдет время, и стена исчезнет. Если не разрушится физически, то перестанет существовать в твоей голове. «Хреновина, — усмехнулся сыщик. — Сколько ждать-то? До греческих календ? Не подходит. У меня поезд сегодня. До портового города Киля, где меня ждет миллиард. Это, во-первых. А во-вторых, кто этому самоуверенному Бонду при первом знакомстве представился Штирлицем? Владимир Петрович Фризе». Он снова взял паспорт и полчаса изучал его на «вшивость». Отыскал в одном из ящиков письменного стола лупу с пятидесятикратным увеличением. Она пылилась там невостребованная уже долгие годы. За время своей частной практики Владимир ни разу лупой не воспользовался — характер расследований изменился. Многократно увеличенное лицо на фотографии уже не показалось его обладателю «приятным во всех отношениях». «Откуда они раздобыли эту карточку? Таким упитанным я никогда в жизни не был. Надо же, даже ямочки на щеках! А взгляд? Куда я смотрю? На небо, что ли? Какие-нибудь шенгенские пограничники могут придраться». А в остальном к паспорту у него не было никаких претензий: где искать липу, Фризе знал не хуже любого пограничника. «Да, постарались ребята. Небось смастерили ксиву у коммандера Бонда на службе. На службе Ее Величества! — сделал вывод вопреки всякой логике сыщик. — Только зря старались. Наследство-то получить должен Фризе, а не Штирлиц!» Он побродил по квартире, казалось бы бесцельно, но всякий раз маршрут его пролегал неподалеку от телевизора. «Черные дыры, белые пятна», «черные дыры, белые пятна», — твердил он, как заклинание. Больше ничего в голову не лезло. Голова была пуста, и это вызывало у Фризе какую-то приятную легкость, неосознанную эйфорию. Минут пятнадцать он шатался по квартире, пока «неосознанная эйфория» не превратилась во вполне конкретное желание выпить холодного пива. Фризе почувствовал, что похмелье закончилось и он ничем не рискует, выпив пару бутылочек «хейникен». Пиво было холодное и ароматное, так бодрило, что Владимир отправился на кухню за третьей бутылкой. Но у холодильника круто затормозил, осудив свою слабость: «Дурак дураком! Мне еще в дорогу собираться, а я тут в расслабуху впал!» Мысль о том, что надо в дорогу собираться, оказалась такой естественной, как будто он уже давно твердо и бесповоротно решил отправиться за своим миллиардом с паспортом на имя Штирлица. А ведь только что он даже не допускал такой возможности! И очень разумно поступал: чего делать Штирлицу в Киле? Полюбоваться на верфи, когда-то принадлежавшие его предкам? А потом заглянуть в район красных фонарей и забыться на груди у дородной немки? «Нет, не у немки, — фантазия у Фризе разыгралась. — У негритянки. У меня еще никогда не было негритянки». Но тут же он забыл и про негритянок, и про немок, представив, в какую глупую ситуацию можно попасть, приехав в Германию с паспортом на имя Штирлица! Вполне могут возникнуть серьезные проблемы с несерьезными гражданами немецкой национальности. На свете есть немало глупцов, которые путают героев книг и фильмов с реальными людьми. Кто для них Штирлиц? Супершпион и виновник поражения Германии! Фризе поежился. «Позвоню-ка я Лизавете, — подумал сыщик. — Может быть, она найдет время и встретится со своим старым другом?» Среди знакомых молодых немок Лизавета была самой любимой немкой Владимира Петровича. Других знакомых немок у Фризе просто не было. Лизавета служила в Интерполе и в душе у сыщика теплилась надежда на то, что сотрудница такого серьезного ведомства найдет способ, как ему помочь. Как? «Как-как… Откуда я знаю? — сердился на свой оптимистический порыв Владимир. — Встретимся, а там видно будет». — Володя! Едешь к нам? Ну, наконец-то! Я так рада, так рада! И папа нарадуется. Он сейчас в отпуске от свой… Как это по-русски? Большой марширен. «Рада мама, рад и папа, Фрица приняли в гестапо, — мысленно продекламировал сыщик. — И Фризе тоже». Хотя, если быть точным, Штирлиц в гестапо не служил. Но для Владимира сейчас было несущественно — абвер, гестапо или еще какая-нибудь зловредная контора Третьего рейха. — Когда твой самолет будет в Гамбурге? — спросила Лизавета. У Фризе с кончика языка уж готов был сорваться ответ: «Еду поездом». Но сердце тревожно екнуло, и он ответил: — Как только прибуду, позвоню. — Я тебя отслежу, майн либер Володька, — отозвалась девушка очень серьезным тоном. И Фризе понял — сотрудники Интерпола зарплату получают не зря. «Так-то оно так, — подумал — сыщик, — но отслеживать Лизавета будет Фризе, а не Штирлица!» Звонить в аэропорт, отказываться от билета, Владимир не стал. Подумаешь, какая-то мелочишка потеряна, — решил будущий миллиардер! СИРЕНЕВЫЙ ТУМАН Почему-то, Фризе все время подмывало запеть песенку «Сиреневый туман». В полный голос. Может быть, потому, что перед выходом из дома, он выпил две рюмки коньяка? «Все-таки впервые еду за границу под чужой фамилией. В сиреневый туман! А вдруг и правда задержат как русского шпиона? Что будет, что будет!» Но тут же он себя осудил: «Вам бы все ерничать! Что Фризе, что Штирлиц — не могут эти господа после двух рюмок коньяка оценить свое положение серьезно. А на самом-то деле, смешного мало. Пересечение государственной границы по чужому или поддельному паспорту — уголовное преступление!» Но пока он сам себя стращал, перед ним возникла молодая черноволосая проводница и взяла из его рук паспорт и билет: — Тоня, посмотри, какой пассажир поедет у нас во втором купе! — почти пропела она, проверяя документы Владимира. Ее напарница молча выглянула из тамбура и укоризненно посмотрела на черноволосую. Наверное, осудила за легкомысленность. — А фамилия какая знаменитая! Господин Штирлиц. — Правда? — Куда только подевалась строгость в голосе напарницы. Теперь это было неподдельное любопытство. — Максим Максимыч? — Владимир Петрович. — И правда! Какой Максим Максимыч! Это ж в кино было. — Она спустилась на платформу, взяла из рук Фризе легкий баульчик. — Пойдемте, я покажу ваше купе. А паспорт и билет останутся у Татьяны. На границе вас никто беспокоить не будет. Отоспитесь. — Спасибо, спасибо, — поблагодарил Владимир. И подумал о том, что отоспаться ему необходимо. Под стук колес. Прежде чем войти в вагон, он бросил взгляд на платформу: пассажиров было мало — наверное, уже давно разместились в своих купе. Сиреневый туман над перроном не проплывал и полночную звезду не было видно. Перрон был крытый. «“Еще один звонок…” Как она догадалась, что я подшофе? Неужели коньяком попахивает?» Поезд еще не тронулся от перрона, а Фризе уже спал, удобно вытянувшись под белоснежной прохладной простыней. Время от времени он просыпался, с блаженным чувством прислушивался к мягкому перестуку колес и снова сладко засыпал. Один раз его разбудил тихий ласковый голос: — Господин Штирлиц! Господин Штирлиц! Не хотите выпить чайку? По голосу Владимир узнал черноволосую проводницу. Но ему было лень даже ответить «нет». Проводница постояла несколько секунд молча. Потом сказала: — Мы вам приготовим чай, когда вы пожелаете. — И удалилась, осторожно задвинув дверь. Фризе слышал, как она предлагает чай пассажирам следующего купе. Сыщик с удовлетворением отметил, что голос у девушки по-прежнему доброжелательный, но не такой ласковый, каким она обратилась к нему. По поездному радио мужской голос задушевно запел «Сиреневый туман». Душа Владимира наполнилась тихой радостью и умиротворением. Сколько бы он ни слушал эту песню, она никогда ему не надоедала. Он замечал даже странное совпадение: стоило ему подумать про «Сиреневый туман», как тут же он слышал знакомую мелодию! «Вот бы еще Шевчук спел свою вызывающую озноб “Осень”», — подумал Фризе. Но вместо «Осени», умудренные жизненным опытом молодые радиокомментаторы начали обсуждать вопрос о Сталине. «О Господи! — вздохнул Фризе-Штирлиц. — Не пора ли наконец похоронить мертвецов и взяться за живых? Всеми этими обсуждениями давно выясненных истин, людей только отвлекают от главного: хорошо ли сегодня-то мы живем?!» Он сам считал, что о Кобе лучше всех почти пятьдесят лет тому назад написал в своих стихах Андрей Вознесенский: Ты не пой, пластинка про Сталина, Эта песенка не простая, Не проста усов седина, То кровава, а то добра… Улыбка еще не сошла с его лица, как он снова уснул. Следующий раз он проснулся оттого, что убаюкивающее движение прервалось. Поезд стоял. Слышалось постукивание молоточка обходчика по колесным тележкам, «мычание» электровозов, невнятное бормотание диспетчера в станционных громкоговорителях. А из-за перегородки, из купе проводников, доносился приглушенный разговор. К двум женским голосам присоединился мужской. Фризе прислушался. — Я хотела сказать, когда он проходил мимо нашего купе: «а, вы, Штирлиц, останьтесь!» — рассказывала черноволосая.