— Обманывать вас не буду, — отвечает хозяин. — Живу здесь уже триста лет, но привидений ни разу не встречал. Виктор Макаркин посмеялся сдержанно, а сам подумал: «Неужели Ольга выложила ему все без утайки про “бугра” из ящика? Это вряд ли. Мамка баба не глупая. Ни разу не прокалывалась». У батюшки был только один недостаток: он всего год назад закончил Духовную академию в Сергиево-Посадской лавре, и время от времени вворачивал какое-нибудь латинское изречение. Когда Ольга попыталась выспросить у него, стоит ли искать смысл в советах приснившегося незнакомого мужика, Константин Иванович изрек: — Qui rationem in omnibus quaerrunt. rationem subvertunt. И тут же, перевел: — Те, кто во всем ищут смысла, подрывают его. — Вот это по-нашему! — обрадовался Стах. — Ты, Костя, мировой мужик! Священник совсем не обиделся на такое обращение и улыбнулся Макаркину тепло и с пониманием. В конце обеда Ольга сварила кофе и поставила перед каждым креманку с мороженым. Какао Стах не получил. Он понял, почему, и не стал возникать. Но к кофе не притронулся. Зато попросил добавки мороженого. На прощание батюшка, проникновенно глядя Макаркину в глаза, посоветовал на ночь читать «Отче наш». — Помните, там есть такие слова: «И не введи нас во искушение, но спаси нас от лукавого, ибо Твое есть Царство, и сила Твоя и Слава во веки веков». Лукавый постоянно держит нас на прицеле, из-за плеча заглядывает. Макаркин «Отче наш» ни разу не читал, но признаваться в своем церковном невежестве не стал. Зато он имел практический опыт общения с лукавым. — Верно, верно, — согласился Стах с батюшкой. Ему сразу представился глазок в дверях камеры и хмурое лицо надзирателя Тишко, припавшее к этому глазку. Отцу Константину было приятно, что хозяин дома, непростой, видать, мужчина с пугающе холодными глазами, согласился с ним. — Да, — произнес священник весомо, с большим нажимом. — Можно правильно думать, если ты неправильно жил. Сам того не ведая, по наитию или по собственному опыту, он повторил слова одного знаменитого автора детективов, которого папа Пий XI назвал «Защитником веры». По утрам, принося Макаркину какао, Ольга теперь спрашивала: — Ну, как, Витюша, спал хорошо? Помог батюшка? На третье утро, услышав, ставшие традиционными вопросы, Стах осторожно поставил чашку на столик, поманил подругу пальцем и, когда она, как всегда в распахнутом халатике, подалась к нему всем телом, врезал ей в челюсть короткий хук правой. На несколько дней он лишился утренних утех и какао, но перенес эти неудобства стойко. Снов он больше не видел, спал, как и раньше, «в одно касание». Но имелось обстоятельство, которое Макаркина раздражало: по всему выходило, что избавил его от дальнейших визитов незнакомого блатяка батюшка Константин. А Стах всегда старался, чтобы последнее слово оставалось за ним. Поэтому он отнес почти новенький телевизор в комнату, где несли вахту старушки дежурные по подъезду и дал Ольге, все еще закрашивающей синюю скулу густыми кремами, денег на новый. — Выбери, какой получше. Сейчас все про плазму галдят. Может, и правда, хороший. На этом вопрос с непрошеным ночным гостем был закрыт. Стах и думать забыл о его советах, о каком-то там Фрунзе или Фризе, пока не столкнулся с этим типом почти нос к носу. ТЕРЗАНИЯ СЛЕДОВАТЕЛЯ НАДЕЖДИНОЙ От коллег не ускользнуло, что все последние недели Дюймовочка пребывает в глубокой задумчивости. Мало улыбается, не смеется над «солдатскими» анекдотами старших и младших следователей и прокуроров. И прохождение дел у нее замедлилось. Как движение на Третьем транспортном кольце. Виной всему этому был конечно же Владимир Фризе. А кто же еще? Разве можно забыть его наглую шутку с предложением сменить место проживания? Больше всего девушку угнетало то, что это предложение странным образом появилось на экране выключенного телевизора! «Вполне в духе Владимира Петровича! — считала Дюймовочка. — Выдумщик, каких мало. И, главное, не звонит!» Тут, она была не совсем права. Через несколько дней после того, как девушка покинула квартиру приятеля, он позвонил ей на мобильный. Но, увидев его имя на дисплее, Дюймовочка телефон отключила. А потом и вовсе выбросила. В Москву-реку. «Ты меня опозорил, — прошептала она сердито, а теперь собираешься просить прощения! На тебе! На!» И зашвырнула новенькую «нокию», кстати, подаренную Фризе, чуть ли не на середину мутной реки. Зашвырнула вместе с симкой и остатком в тридцать один рубль на счете. Потом она об этом очень жалела, но из упрямства покупать новый мобильник не стала. Не стала, и восстанавливать сим-карту. Коллеги заметили и отсутствие мобильника, и отсутствие звонков от приятеля. — Куда твой Фризяк сказился? — спросил однажды сосед по кабинету. — Бывало, ты с ним бубубу, а теперь — молчок? Ответа он не дождался. Наконец Дюймовочка переборола себя и решила: «Сегодня вечером позвоню Владимиру Петровичу!» А в конце рабочего дня к ней зашел прокурор, молча положил на стол «Файненшел Таймс» и удалился. В маленькой заметке под заголовком «Привалило!» сообщалось, что простой российский частный сыщик Фризе Владимир Петрович получил в наследство миллиард евро. Да еще какие-то фабрики в придачу. И публичные дома. В конце заметки безымянный автор задавал глупый вопрос: «В России на одного Абрамовича стало больше?» «Так вот почему меня попросили на выход… — с горечью прошептала девушка. И ничего более остроумного не придумала, кроме затертой фразы: — Богатые люди — особые люди!» Да и откуда ему взяться, остроумию, в таких экстремальных обстоятельствах? ГОРОД КИЛЬ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ Пока Фризе ехал по вечерней Москве на такси домой, его не покидало чувство тревоги. Нет, это была даже не тревога, а легкое опасение, что его любимое жилище, его квартира, в которой он прожил почти всю жизнь, разочарует его. После запущенных, но великолепных апартаментов почивших в Бозе немецких родственников, она покажется уже не столь уютной, милой сердцу, как раньше. Одно дело — взгляд частного сыщика Фризе, хорошо обеспеченного, даже богатого, но совсем другое — придирчивая оценка миллиардера. Когда в Киле завершились тягучие, выматывающие процедуры вступления в наследство и Владимир понял, что отныне волен распоряжаться состоянием по своему усмотрению, он подумал, что следует сменить квартиру. Подобрать просторный пентхауз в новой высотке на Ленинских горах. Чтобы из окон была видна вся Москва, чтобы, не выходя из дома, можно было попасть в плавательный бассейн, а любимая бэмвэшка не стояла как сиротинка во дворе, где любой оболтус мог нацарапать на дверце неприличное слово. Но едва мысли Фризе с местоположения будущего пентхауза переключились на интерьеры его нескончаемых помещений, как он оборвал разгулявшуюся фантазию: «Надо же быть таким придурком? Где вы, господин Фризе, видели уютные пентхаузы? — От всех подобных квартир, в которых ему довелось побывать, веяло холодком показной роскоши, а уж никак не уютом. Для того чтобы жить в пентхаузе, надо было иметь особый склад души. Или пренебречь уютом ради непомерного тщеславия. — Это все от лукавого! “Бред куриной души”, как писал один классик». Оттого что недавно он так легко — хотя и ненадолго, — отрекся от своих пенатов, Владимир потерял душевный комфорт. Это чувство вернулось к нему, как только он открыл входные двери, снял квартиру с охраны и, оставив легкий чемодан и кейс в прихожей, уселся в свое любимое потертое кожаное кресло. Окинув придирчивым взглядом гостиную, Владимир улыбнулся. Он был дома! Он по-прежнему любил свой дом! И эта любовь не остыла даже на одну сотую градуса. Засветился экран телевизора. — С прибытием, Штирлиц! — поприветствовал Фризе старый знакомый с самодовольной ухмылочкой. — Полет перенесли нормально? Я знаю, что летательные аппараты — ваше слабое место. Увидев на экране гостя, сыщик хотел поблагодарить его за нешуточный куш, но эта ухмылочка… Что бы она значила? С благодарностью Владимир решил не торопиться. — Ну и правильно! Я тоже не люблю рассусоливать, метать мелкий бисер. — За время немецкого вояжа Фризе гость ничуть не утратил своей способности читать чужие мысли. — Тем более, что предстоят большие дела, Володя! И, главное, пробиться сквозь плотные ряды алчущих. Кстати, а с Штирлицем удачно все получилось. Тебе не кажется? — А у меня седины прибавилось, когда этот Барбос мне паспорт на имя Штирлица подбросил! — проворчал сыщик. — Это ты о коммандере так неуважительно? Напрасно. Если бы не эта ксива, недоброжелатели настигли тебя где-нибудь на перегоне между красивыми фрицовскими городками. И зашвырнули в угольный карьер. Или закатали по старой доброй традиции в бетон на строительстве автобана. И твоя немецкая подруга вовек тебя там не отыскала. Владимир засмеялся. — А почему вы меня такой самодовольной ухмылочкой встретили? — А как же? Ты все же наш крестник. Взглянул на твой пополневший лик и подумал: красавец! — Ну а как там у вас Харон? — спросил сыщик, чтобы скрыть смущение. — Вышел из запоя? — Ну что за привычка наступать на больную мозоль! — нахмурился гость. — Теперь один тип из города Гори подарил ему сто бутылок паленого грузинского коньяка. А старик привык только к чистому, подлинному продукту. У него с этого пойла совсем разум помутился. Бросил якорь посреди Леты и горланит целыми днями песни. Бывает, что не очень приличные. А по ночам воет от боли. Печень у Харона больная. Все его жалеют. — Да он же у вас коррупционер! С какой стати его жалеть? — Всех надо жалеть. Мы и тебя жалеем и себя жалеем. Из-за ваших взяточников на реке такое творится! Лезут все, кто ни попадя! Приходится самим поддежуривать. Вчера, например, коммандер Бонд ватагу экстремалов-сплавщиков выловил. — Вы издеваетесь надо мной? Спивающийся Харон, экстремалы-сплавщики, бормотуха от Саакашвили…