«Ништяк, я скоро тоже до горячего песочка доберусь!» — подумал Егор. Приморский пляж и палящее солнце — вот был его «пунктик». Лапушкин все время мерз. Он родился в Ленинграде и ненавидел долгие и промозглые питерские зимы. Как и Фризе, Лапушкин рано осиротел. Редкий случай — оба его родителя были заядлыми любителями лова. Однажды ярким солнечным днем мать с отцом отправились на лед Финского залива ловить корюшку. Днем подул сильный юго-восточный ветер и отколол огромное ледяное поле с рыбаками. Спасатели сняли с льдины сотни «рыцарей крючка и мормышки». Ленинградские газеты написали на следующий день, что операция по спасению прошла успешно, все рыбаки сняты с льдины. Но родителей Лапушкина среди спасенных не оказалось. Игорю было шесть лет. Его определили в детдом. Уютная квартира Лапушкиных на Скороходовой улице словно растаяла в зимней питерской мгле. Попав в детский дом, он замкнулся и все время думал о родителях. Приходил в библиотеку, просил дать ему атлас и подолгу вглядывался в очертания Финского залива и Балтийского моря. Представлял, как родители плывут среди ночи, отец зажигает кругляшки сухого спирта — они всегда были в его вещевом мешке — и они с мамой греют руки. Маленький огонек в ночи замечают с большого лесовоза и посылают за родителями спасательный катер. Но у лесовоза свой курс, он не может повернуть назад, и родителям придется плыть до порта назначения. А после этого они вернутся. Мысль о том, что существует радиосвязь, не приходила мальчику в голову. И не было никого, кто мог бы ему это подсказать: Игорь никому не рассказывал о своих мечтах чудесного спасения папы и мамы. Лапушкин не торопясь доел свой гамбургер, а потом, шуганув официантку, попытавшуюся убрать тарелку с котлетой, к которой едва притронулся загорелый посланец, доел и его порцию. Андрей вальяжно устроился на скамейке и беззастенчиво разглядывал проходивших мимо девушек. Вышедшего из ресторана Лапушкина новый знакомый даже не заметил. Или сделал вид, что не заметил. — Не выбрал подходящую? — спросил Игорь, остановившись перед Андреем. — Они все подходящие. Да жизнь у меня такая — скороговоркой. И от дела не бегаю, и дела не делаю, — усмехнулся парень и вскочил со скамейки. — Пройдемся? Большие часы на здании ресторана, показывали половину шестого, но окутанное мглой небо ни на градус не сбавило знойного напора. «Сейчас бы на яхту, — с тоской подумал Лапушкин. — Окунулся бы пару раз». Они медленно пошли по бульвару. — «Еще не поздно, уже не рано, идем мы с другом из ресторана…» — неожиданно пропел Андрей, склонив голову и в упор, разглядывая Лапушкина. Глаза его давили, словно глаза следователя на допросе. Егор внутренне усмехнулся: «Тоже мне артист! Меня на понт не возьмешь!» — И о чем базар? — спросил он с ленцой, стараясь не выдать любопытства. — Если без скороговорки? Пока они прогуливались под худосочными липами, Андрей рассказал Егору о том, что ему заплатят сто тысяч баксов, если он пронесет на «банкетоход» десять не слишком больших коробок и спрячет так, что «ни одна сволочь» не найдет. «А уж тем более, служебная собака», — добавил он жестко. — Понятно, — пробормотал Лапушкин. — Понятно. Пройдя долгую и жестокую тюремную школу, он, как «Отче наш», усвоил неписаный воровской кодекс. Правило: «не будь любопытным», числилось в нем не на последнем месте. — Первый взнос получишь, не отходя от кассы. Сию минуту, — Андрей потянулся к заднему карману, но Лапушкин остановил его. — Не гони лошадей! Мой ответ — двести пятьдесят. Посредник не показал своего удивления, не разразился бранью. Спокойно сказал: — Это меняет дело. Мне надо подумать. «Подумать! — внутренне усмехнулся Егор. — Доложить своему шефу нужно. Если шеф пацан деловой — торговаться не станет. Чую — дело серьезное». — Днями свяжусь. Андрей отсалютовал поднятой ладонью и подошел к обочине шоссе. Как на заказ рядом затормозило такси. «Посредник» сделал вид, что расспрашивает таксиста, потом сел в авто и укатил в сторону центра. Лапушкин посмотрел вслед машины: номер у нее был заляпан грязью. Как будто в городе лили дожди, а не палило второй месяц испепеляющее солнце. «Серьезные мужики», — прошептал он с уважением и пошел к остановке автобуса. Парень, назвавшийся Андреем, позвонил на следующий день, рано утром. Лапушкин успел искупаться и драил яхту, убирая обильную росу с хромированных поручней и с зеркальных окон кают-кампании. Роса — штука неприятная, особенно смешанная с торфяной взвесью, наседающей на город с Шатурских пожарищ. Пропустишь момент — потом надорвешь пупок, орудуя тряпкой с полиролью. — Узнаешь? — спросил Андрей. Лапушкин даже не посчитал нужным ответить. «Как баба, ей-богу» — покачал он головой и сказал: — Ну? — Мы согласны. Встретимся сегодня на том же месте. Только на час раньше. — Заметано. Когда мужик отключился, Лапушкин сел на днище такого же щегольского, как и сама яхта, ялика и долго не мог унять охвативший его озноб. Никогда в жизни его не била такая предательская дрожь. А уж в каких только передрягах он не побывал! «Неужели это правда? — твердил он, как заклинание раз за разом. — Неужели это правда? И мечты о теплом крае могут сбыться?» Деньги, словно в насмешку, были уложены в большой фирменный полиэтиленовый пакет супермаркета «Копейка». — Ты не подумай ничего плохого, — предупредил Андрей, кивнув на упаковку. — Там еще пара пакетов для верности. «Седьмой континент», кажется. Это не я, кстати, паковал. — Ништяк. Сойдет и «Копейка». Она, говорят, рупь бережет. Они снова прогулялись по бульвару с чахлыми липами и договорились о деталях. Андрей поставил условие: когда Лапа разместит «груз» на «банкетоходе», он должен показать ему место. А несколько дней спустя Лапушкину поступил новый заказ на тротил. Теперь уже без всяких намеков, прямо и без обиняков его попросили перепродать ящики с взрывчаткой. За триста тысяч баксов. И деревенский дурачок бы догадался, что мужик, сделавший Лапушкину предложение, каким-то непонятным образом оказался в курсе событий. Знал, что в трюме «Ивана Сусанина» мастерски упрятаны десять снабженных детонаторами и двумя мобильными телефонами ящиков. Стоит только подсоединить разъемы — и чудовищное устройство будет готово по звонку из любой точки планеты превратить «банкетоход» в гору мусора. Новый заказчик пожаловал к Лапушкину в гости на яхту без всякого звонка. А можно даже сказать, что это сам Лапушкин пожаловал к нему в гости. Когда бывший зэк с огромной миской дымящихся пельменей в одной руке и упаковкой сметаны в другой вышел из сверкающего хромом камбуза в салон, там, на удобном кожаном диванчике, восседал незнакомый мужчина. Первое, что отметил Лапушкин — нахлобученную по самые брови, кепку и сразу окрестил незваного гостя «кепариком». «Грузинец, — подумал Лапа, инстинктивно скосив глаза на другой диванчик, под одной из подушек которого он хранил “Макарова”. — Или чеченец? Или…» — Да ты садись, Игорь Гаврилович. Пельмешки остынут, — предложил мужчина так непринужденно, словно он был на яхте хозяином. Лапушкин сел, торжественно водрузил миску на плетеную подставку и медленно стал открывать пакет со сметаной. Эта синяя, с облупленной эмалью миска выглядела на шикарном полированном столе чужеродной замарашкой. Пан Пилсудский разрешал Лапушкину пользоваться любой посудой, водившейся на судне в избытке. Но эта миска прошла с ее хозяином столько трудных лет… И утренний чифирь он заваривал в помятой алюминиевой кружке, которая была, пожалуй, постарше самого Лапушкина: она досталась ему от бывалого вора, «доплывшего до края», когда они ни за что ни про что отбывали по две недели в карцере. Да, с этой посудой столько было связано в скитаниях бывшего зэка! Но самое-то главное: и миску и кружку можно было после еды просто бросить в раковину и не заниматься нудным мытьем! «Уж слишком я стал популярным в последнее время, — рассуждал Егор, старательно разжевывая жестковатые пельмени. Аппетита гость ему не испортил. — То на “стрелку” приглашают, то без приглашения в гости заявляются. И все по имени-отчеству величают. Хорошо это или плохо?» — Может, не побрезгуешь пельмешками? — спросил он «кепарика». — Сварил две пачки. Как знал, что гость пожалует. — Спасибочки вам. Не надеялся, что хозяин такой хлебосольный, поел загодя. А ты на меня не обращай внимания, питайся. Лапушкин пытался раскусить гостя: небритый, как Абрамович и все кавказцы. Держится просто, не пытается выдать себя за блатаря. Но от опытного уха Егора не укрылся легкий лагерный налет в его речи. Так даже самого образованного жителя Иванова всегда выдаст пара-тройка невольно проскользнувших в разговоре словечек, ударений. А кавказца, хочет он этого или нет, подведет то, как он строит фразу. С сидельцами — похожая история. И, как бы ни пытался мужик в кепарике скрыть, по непонятной причине, свое пребывание на зоне, Лапушкина ему провести не удалось: земко приглядываясь к гостю, он понял, что человек этот — кавказец и опытный вор, не раз побывавший «за речкой». — И долго будешь молчать? — поинтересовался Лапушкин. — Да, боюсь, чтобы ты пельмешкой не поперхнулся. — Выкладывай, зачем пожаловал? — На огонек завернул, — усмехнулся гость. — Из Испании. Эта улыбка — то ли она есть, то ли ее нету — разрешила сомнения Егора. «Чеченец он. Точно, чеченец». — Хочу перекупить у тебя, Игорь Гаврилыч, тот товар, что ты прячешь на «банкетоходе». Меня не интересует, сколько капусты тебе отвалили прежние заказчики, я выкладываю триста. — Тонн? — с замиранием сердца уточнил Лапа. — Мы же серьезные люди! — с хорошо упрятанной иронией ответил гость. «Вот пруха, так пруха! — порадовался Лапушкин. — Грех не воспользоваться». О том, что придется держать ответ перед прежними нанимателями, он даже в голову не взял. Решил, что к тому времени, когда придется отчитываться, его и след простынет. И совсем уж к месту пришла в его кудрявую голову запоздалая мысль: убрав взрывчатку с теплохода, он спасет уйму народу. О том, кого собирается пустить «в расход» «гость из Испании», Лапушкин сейчас не думал. Триста тысяч баксов мешали. — Забирать «товар» предпочитаю ночью, — сказал «кепарик». — Нечего светиться лишний раз. Есть другие предложения? — Да нет… — Егор помедлил несколько секунд. В нужный момент он соображал быстро. — Подойду к Речному вокзалу на яхте, ошвартую ее где-нибудь в сторонке, а сам на ялике подгребу к трапу. Заныкаю коробки потом на этой красавице. Возьмете их в любой момент. Человека, который вот-вот отсчитает ему триста тысяч баксов, назвать «на ты» у Егора язык не повернулся. — Коробки не трож! Оставь там, где заныкал. «Начинку» переложишь в кофры… — Какие еще кофры! — удивился Лапушкин. — Новенькие. Я их в кокпит засунул, пока ты утренним купанием занимался. По моим расчетам, в эти кофры все поместится. Ты их не особо загружай, а то ненароком «неудача»[12] приключится. — Ну и дела! — удивился Егор. Он не любил показывать свои эмоции, но «кепарик» озадачил его не на шутку. — Да ведь я, пока саженками бухту мерил, с яхты глаз не сводил! — Да ты тут ни при чем. Это я такой ловкий, — улыбнулся гость. «Нет, не чеченец, — вынес окончательный приговор Егор. — Но сиделец — это точно. Выдал он себя «неудачей». — Когда свои кофры заберешь? — Как только товар прибудет, прибудет и покупатель. — Кто-то другой? — испугался Лапушкин.