— Помимо моей воли фильм начинает заниматься самоуправством. Диктует режиссеру свою волю… — И навязывает вам Гарденского на роль плохого парня? — Фризе не стоило большого труда догадаться, ради чего творец блокбастеров разыграл перед ним эпизод с покаянием. — Да! Теперь я понял, что Владик Гарденский, и только он, должен сыграть главаря налетчиков! Ради вашей странной прихоти я смалодушничал, взял его на роль борца за справедливость. И что же? Владик вял и не выразителен в этой роли! Ему в ней тесно! Первые же отснятые эпизоды… А! Вы же ничего в этом не понимаете! Режиссер резко поднялся со стула и гордо прошествовал к стойке бара. Фризе почувствовал, что посетители кафе, сидящие неподалеку, смотрят на него с осуждением. Владимиру вдруг тоже захотелось встать и обратиться ко всем сидящим в кафе любителям кофе и сосисок с короткой речью: — Хоть я и профан в вашем высокоинтеллектуальном занятии, просто рядовой потребитель кинопродукции, но даже я признаю, что актер Гарденский прирожденный исполнитель самых зловещих и мерзких ролей. И прав уважаемый мэтр Забирухин, решив нарушить подписанный со мною контракт и дать волю Гарденскому проявить свой криминальный талант в будущем блокбастере всех времен и народов. Но в этом-то и вся закавыка… Не успел Фризе додумать до конца свой спич, как на стул, только что покинутый Семеном Семеновичем, бочком присел кругленький молодой человек. На затылке у него висела жиденькая косичка, глаза были белесые и какие-то очень прилипчивые. — Вы ведь олигарх Владимир Фризе? — спросил молодой человек шепотом. — М-м-м… — только и смог выдавить из себя Владимир. Так его еще никто не величал. Выходило, что для присутствующих в кафе он не был инкогнито. И вопрос обладатель косички задал чисто риторический. Ответа ему не требовалось. — У меня есть блестящий сценарий, — продолжал молодой человек. — Без всяких преувеличений, блестящий. Если вы согласитесь быть спонсором, можно рассчитывать, что фильм завоюет «Большую пальмовую ветвь» в Каннах. Вы почитаете сценарий? — Диомид, ты занял мое место! — пророкотал Семен Семенович. Он принес из бара еще две чашки кофе и смотрел на молодого человека свысока и с осуждением. — И помни: перебегать коллеге дорогу — скверная привычка. Обладатель косички вскочил как ошпаренный, хотя Фризе не заметил, чтобы Забирухин плескал ему на штаны кофе: — Вы не смеете приватизировать всех олигархов! — запальчиво выкрикнул он. — Сначала заарканили Фризе, теперь протянули свои жадные ручонки к кошельку Некваса! Наш корифей вышел из берегов! И он, круто развернувшись, бодро зашагал к выходу. Только жидкая косичка смешно болталась по плечам. — Диомид Степаныч! — окликнула его статная черноволосая буфетчица. — Вы забыли расплатиться! — Через час загляну! — буркнул Диомид Степанович и скрылся в дверях. Забирухин сел и поставил на столик чашки. Сыщик почувствовал, что режиссер слегка смущен. Наверное, посчитал, что информация о спонсорстве Некваса всплыла преждевременно. Подвинув Фризе одну из чашек, он доложил: — Решил побаловать вас хорошим коньячком. Давно уже на студии продавали коньяк «в открытую», во время рабочего дня, но некоторые «творческие единицы» считали особым шиком выпить его из кофейной чашки. Как во времена всенародной борьбы с алкоголизмом. Коньяк оказался таким же поганым, как и новость, которую преподнес Владимиру режиссер: — Знаете, Владимир Петрович, я вовсе не искал нового спонсора. Так уж получилось: Петр Григорьевич со своей Ксэной, — он всегда называл супругу олигарха не Ксенией, а Ксэной, — подсел ко мне за столик на одном банкете — кажется, по случаю вручения каких-то статуэток… — Не «Оскаров»? — Да нет! Кто бы его туда пригласил? Наши статуэтки, наши. «Лолита», что ли? Фризе не стал возражать. «Лолита» так «Лолита». Важно, что в их деловые отношения встрял Неквас! Вот откуда взялась у Забирухина смелость отказаться от самого важного для Фризе условия их договора: Гарденский должен играть в фильме роль положительного героя! Сыщику не терпелось услышать, о чем же договорился Семен Семенович за его спиной с этим щелкунчиком. — Ну, вот, подсел… Я спросил его про мировой кризис, он меня про будущий блокбастер. — Забирухин не торопился выкладывать свои козыри. — Вы знаете, Владимир Петрович, у Некваса очень оригинальный взгляд на мировой спад экономики. — Не тяните волынку, — прервал Фризе собеседника. — Он так элегантно, так ненавязчиво предложил свою супругу на одну из ролей в фильме, что я не нашел аргументов для отказа… Владимир внутренне усмехнулся: «Уж не в качестве ли антикризисного средства?» Но сказать вслух поостерегся. — Тем более, что Ксэна все время давила на мою ногу своей изящной туфелькой. — А Щелкунчик предложил пополнить бюджет вашего блокбастера. — Да он мне противен, этот Неквас! Просто противен. Может статься, я и грошика не возьму из его «капусты». — А Ксэна? — Что Ксэна? — Возьмете ее в картину? — Уже взял. Очаровательная женщина. Остренький подбородочек… Ну, при современной компьютерной графике это легко поправимо. — Забирухин вдруг вспомнил, ради чего они встретились в шумном студийном кафе: — Вы только не подумайте, что новая роль Владика Гарденского как-то связана с появлением еще одного спонсора. Это сугубо творческое дело. Однажды просыпаешься среди ночи и видишь картину по-новому. Но может снизойти благодать и днем. Удел художника — тяжкая ноша! — И без перехода, без секундной паузы, спросил: — Так вы не лишите нас финансовой поддержки из-за такой мелочи, как амплуа, если уж говорить серьезно, очень посредственного актера? Владимир растерялся, что случалось с ним крайне редко. Напомнить Забирухину о том, что в их соглашении Гарденскому определена роль главного положительного героя! Но в самом начале разговора Фризе уже сделал это. Семен Семенович даже бровью не повел. Появление нового спонсора развязало ему руки. Стукнуть кулаком по столу и уйти из проекта? Сыщик был так раздосадован, что мог бы использовать свой кулак и более эффективно, но дракой делу не поможешь. Он потеряет всякий доступ к съемкам! А он ведь обещал помочь тем бедолагам за речкой. Интересно, закончились ли запасы джина у перевозчика? Или он по-прежнему в запое? Фризе взглянул на чашку с недопитым гадким коньяком, одним глотком опорожнил ее и уставился на голубой экран телевизора, подвешенного к стене над баром. Там привычно бегали мужики с пистолетами. Потом на экране возникла симпатичная старушка в интерьере уютной кухни и сказала, укоризненно глядя на Фризе: — Там, где каждый хочет прийти первым, опаздывают все. Не торопитесь принимать решение… Владимир не дослушал, от чего собиралась предостеречь доверчивых телезрителей старушка. А, может быть, она просто рекламировала чистящие средства «Доместос»? — Не выпить ли нам еще чего-нибудь за продолжение сотрудничества, Семен Семенович? — весело предложил он, напряженно ожидавшему вынесения вердикта режиссеру. — Конечно, выпить! — с энтузиазмом отозвался Забирухин. — Я мигом доставлю коньячок. — Ну уж нет! — испугался Фризе, содрогнувшись при упоминании о гадком коньяке. — Теперь мой черед. Он пошептался с молодой брюнеткой-буфетчицей, и через пять минут она принесла поднос, на котором стояли бутылка виски «Джонни Уокер», «Швепс» и тарелка бутербродов с красной икрой. — Семен Семеныч, — спросила она с очаровательной улыбкой, — картина вступает в новую стадию? — Уже вступила, Ирочка. Пробы идут полным ходом, — с тревогой глядя на бутылку виски, ответил режиссер. На лице брюнетки промелькнула едва заметная гримаска разочарования. — Похоже, милая Ирочка имеет на вас серьезные виды? — спросил Владимир, когда буфетчица удалилась. — Или я ошибаюсь? — Все имеют виды на бедного еврея, как только он начинает снимать хорошее кино, — меланхолично пробормотал Забирухин и, тут же встрепенулся, заметив, как его стакан наполняется янтарной жидкостью: — Володя! Володя! Умерьте свой пыл. Вы же знаете, что я много не пью! Фризе знал. В день, когда началось их деловое сотрудничество, они выпили по бутылке текилы, а потом весь вечер пели революционные песни. И сыщику пришлось долго уговаривать режиссера не садиться за руль своей машины, а ехать домой на такси. ГЛАВНОЕ — НАЙТИ В ЖИЗНИ ГЛАВНОГО [13] Пообещав режиссеру Забирухину спонсировать его будущий блокбастер и не ставить никаких условий в выборе актеров, Фризе захандрил. Он привык держать слово, чего бы это ему ни стоило. Теперь же складывалась такая ситуация, что при любом развитии событий он оказывался, если прибегнуть к высокому стилю, клятвоотступником. А если проще — дурак дураком: он же дал слово гостю с экрана не допустить участия молодого супергероя Владика Гарденского в этом самом блокбастере! Ему бы крикнуть «пришельцу», как крикнул залаявшей под окном собаке, Иоганн Вольфганг Гёте: «Ухищряйся, как хочешь, ларва[14], а меня ты не захватишь в плен»! Но Фризе был всего лишь частным сыщиком, хотя и имеющим степень кандидата юридических наук. Он вспомнил слова «небожителя» уже после того, как слова легковесного обещания слетели у него с языка. Он даже вспомнил, что Мефистофель в «Фаусте» вышел из черного пуделя. Просыпаясь ночью от тревожных снов, Владимир подолгу не мог уснуть. Лежал в темноте и размышлял о том, как ему разрешить возникшие проблемы. Ночью они казались ему неразрешимыми. Но и утро не приносило радости. Прокрадываясь мимо занавешенного куском плотной ткани телевизора на кухню, сыщик уже не думал с вожделением о чашке горячего крепкого кофе. Он думал о том, что в любой момент может услышать хрипловатый окрик: — Эй! Володя! Остановись, поговорим! Казалось бы, чего проще: послать непрошеного гостя куда подальше и «закрыть тему». Но если про слова Веймарского небожителя сыщик вспомнил слишком поздно, то «отечественные истории» «закрытия тем» он помнил прекрасно. Чего нам стоило одно только «закрытие» кибернетики! Фризе оправдывал свое вмешательство в потустороннюю историю словами небезызвестного среди театралов персонажа по имени Гамлет: «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам». Когда Фризе сделал замечание на неправильное ударение в имени одному своему приятелю-милиционеру, тот отмахнулся: — Да мне без разницы! Когда я оформляю показания очередного преступника, у меня нет времени на то, что бы выяснять, где ставить ударение в его фамилии?! — Ты прав, — сказал тогда Владимир с сарказмом. — Где уж тут обращать внимание на такие мелочи. Приятель сарказма не заметил. Есть явления непознанные, а есть — непознаваемые. Владимир Петрович был согласен с такой постановкой вопроса. Придет срок, и человечество их познает. А вместе со всем человечеством и он, Фризе. Вон, адронный коллайдер, доказал практически, что параллельные миры существуют! Скоро люди начнут туда «гулять», как с Тверской на Пушкинскую! На счетах сыщика в нескольких европейских банках лежало больше миллиарда евро. Неплохой аргумент, чтобы поверить призраку, который пообещал снабдить сыщика «капустой» и свое обещание выполнил. Да еще в таком количестве. Поэтому, стряхнув с себя вселенскую грусть, Фризе постарался расслабиться и получить удовольствие от утренней чашки кофе. Получилось. Кофе наконец-то обрел свой прежний замечательный вкус и аромат. После завтрака он пошел в гостиную, сдернул с телевизора плед и включил его: на экране лихие парни пели песенку про «банкетоход». Он нажал на пульт управления. Экран погас. Владимир разглядел в нем смутное отражение человека в белой рубашке и вишневой домашней куртке. На большой голове топорщились непричесанные волосы. Фризе постучал по отражению лохматой головы кончиком указательного пальца, словно хотел сказать: думай, Чапай, думай! Но думать ни о чем не хотелось. Если бы сыщик читал «Дневники» Льва Толстого, то, наверное, вспомнил одну запись: «Я вижу в зеркале человека, слышу его голос и вполне уверен, что это настоящий человек; но подхожу, хочу взять его за руку, и ощупываю стекло зеркала, и вижу свой обман».