— А есть разница? — приподнял правую бровь Стах. — Никакой, — легко согласился Алик и поправил небрежным движением начинающую седеть прядь кудрявых волос. Он и кликуху свою получил за то, что педантично следил за своей внешностью: стригся у классной мастерицы, носил неброскую, но стильную одежду. Жемердею даже во время нередких отсидок удавалось сохранять свою шевелюру. — Разницы, я считаю, никакой, но господа называют свои коллективные пьянки корпоративными. Знаешь, Стах, там можно будет грабануть и какую-нибудь заморскую красотку. Эту, как ее… С титьками! За каждую маркоташку по сто миллионов могут дать. — Разогнался. Дженифер Лопес ему подавай! А Воробьиху не хочешь? — Ольга, сожительница Макаркина не пропускала ни одной передачи про голливудских звезд и, несмотря на его энергичные протесты, рассказывала Стаху, кто из них с кем живет, какую диету соблюдает и какой гонорар получил за последний блокбастер. Так что, хотел он этого или не хотел, а кое-какие имена зацеплялись в памяти. Алик понял, что по части заморских и отечественных звезд, ему с Макаркиным не тягаться, и сразу посерьезнел: — Надо поискать, не горбатится ли кто из наших на этих гребанных «банкетоходах». — Вот и я о том же, — тихо сказал Стах. — Надежный братан нужен. — Морячок! — Жемердей подмигнул. И оба засмеялись. Был у них на примете бывший подводник Лапушкин, частенько «ходивший в зону», а нынче крышевавший богатых яхтсменов на Клязьминском водохранилище. — На пароходе братану нельзя светиться. Его в порту каждая собака знает, — озаботился Алик. — Когда шухер начнется… — Ему и незачем на борт соваться. Найдет нам надежного бойца. А лучше и двух. И катер за ним. Помощнее да побольше. — У него яхта есть. — Если яхту, то лучше попросить у Абрамовича, — сердито бросил Макаркин. — Да это я так, шутки ради. — Пошутим опосля. Сейчас, давай, прикинем картину битвы. Сколько кентов нам под ружье потребуется? Они просидели «У брата» еще часа два, выпили по пять кружек светлой «Балтики» и остались довольны собой. «Картина битвы», хоть и подернутая еще легким туманом, начала обрастать реальными деталями. У СЫЩИКА ОТКРЫВАЮТСЯ ГЛАЗА Только после того, как Света убрала со стола и перемыла посуду, а Владимир сварил кофе, гостья, подлив в чашку несколько капель коньяка, спросила: — Ты интересовался работой о клонировании Христа. Это был предлог, чтобы заманить меня в свои сети? — Я хотел совместить приятное с полезным. — Надеюсь, что «приятная» компонента, это я? — Прекрасная Компонента, вы не завели себе бой-френда-ученого? Уж больно по-ученому выражаетесь. — Не нагнетай. Перейдем к Дидье ван Ковелеру. Ты читал его эссе? — Нет. Но слышал, что это забавная вещица. — Забавная вещица! — возмутилась Светлана. — Кто тебе сказал такую чушь? — Один знакомый. — Какой-нибудь нувориш из бывших братков? — журналистка знала, что большинство клиентов сыщика — бизнесмены и банкиры, которых она на дух не переносила. Но понимала, что для приятеля они — основная статья дохода. — Ты можешь кратко и доходчиво пересказать такому профану, как я, суть сочинения этого Дидье? — Могу. Я только что прочитала. Дважды! Для замордованной работой бабы, это что-нибудь да значит. Ты слышал о Туринской плащанице? — Слышал. И про Аржантёйский хитон знаю, и про судариум из Овьедо знаю. — Начитанный профан, — с уважением похвалила Светлана. — О чем же тогда тебе рассказывать? — Автор упоминает про Закон сохранения и превращения энергии? — Вот за что я тебя люблю, Володька… — Светлана посмотрела на него с такой доброй и ласковой улыбкой, что у Фризе заныло сердце. — Ты хотя бы догадываешься, за что? — Нет. — Ладно, проехали. — Она прикрыла глаза и сцепила в замок длинные тонкие пальцы. — Постараюсь быть ближе к тексту. Если и ошибусь, то самую тютельку. «Все формы энергии преобразуются друг в друга; свет в электричество, электричество в движение, движение в тепло…» — Тут чего-то я забыла. Неважно! Цитирую далее: «Если мысль — особая форма энергии, то любовь — особо мощное её выражение. Но для всякого преобразования энергии нужна машина». Дальше автор эссе ссылается на какого-то ученого. Сейчас вспомню… — Ты о сути, о сути! Не надо фамилий, — нетерпеливо бросил Фризе. — «У меня есть подозрение, — сказал тот ученый. — Что человек — машина, которая служит для преобразования любви в какую-то другую форму энергии». — А в какую? — Он, наверное, и сам не знает. Но когда я прочитала эти мудрые слова, то подумала о тебе. И до сих пор они не дают мне покоя. Потому что ты такая машина, которая преобразует мою любовь в северный ветер. А я на этом ледяном ветру мерзну. — Светлана всхлипнула и уткнулась лицом Владимиру в шею. Он почувствовал, как за ворот рубашки поползли ее слезы. Очень горячие. Крепко обняв подругу, осыпав ее лицо поцелуями, Владимир прошептал удивленно: — Светка, с каких пор ты стала сентиментальной? Прежде за тобой такого греха не числилось. — Ты не заметишь, как я в старушку превращусь. Встретишь на улице и не узнаешь, пройдешь мимо. — Све-ти-к! — Он прижал к себе девушку еще крепче. Но не нашелся, что сказать в свое оправдание. Лукавить и говорить о любви у него язык не поворачивался. Слишком высоко оценивал это чувство. Зато нежность своим близким подругам Владимир дарил в избытке. Особенно Светке. Беда состояла в том, что она в отличие от некоторых других могла отличить нежность от любви. Но надеялась, что когда-нибудь нежность перерастет в любовь. В тот вечер она почти поверила, что такая метаморфоза произошла. Владимир был таким нежным, таким пылким и неистовым, как никогда. Светка умирала и воскресала много, много раз. И, придя в себя, продолжала шептать: — Володенька, еще, еще, еще… Наверное, на час или на два они забылись крепким освежающим сном. Фризе проснулся первым. В квартире стояла глухая тишина. Даже с улицы не доносилось ни звука. Тройной стеклопакет, которым заменили старые, еще довоенные рамы, надежно защитил от городского шума. Но неожиданно сквозь тишину прорвались приглушенные звуки: негромкий, сдавленный шепот, непонятное бульканье. Сыщик насторожился. Ему показалось, что звуки доносятся со стороны кладовки, в которую он запихал телевизоры. «Неужели, “фантомасы” могут вещать, не подключаясь к Сети? — недовольно подумал Фризе. — Только этого мне и не хватало!» Он уже собрался пойти в кладовку, проверить, кто из «гостей» там митингует среди ночи, но в это время услышал характерные женские стоны. Сосед за стенкой «глушил» бессонницу порнофильмами. Время от времени такое с ним случалось. Тут уж не могло бы помочь и пробковое покрытие стен. Ночничок на прикроватной тумбочке освещал умиротворенное лицо Светланы. Тонкие, правильные его черты открылись Владимиру совсем по-новому. «Слепым я был раньше? — подумал он. — Или невнимательным? Видел, что мила и привлекательна, но разглядеть в этой неброской красоте породу не сумел. А еще горжусь своей наблюдательностью. Только поколения и поколения родовитых предков могли явить миру такой великолепный “продукт” естественного отбора, как моя Светка». И еще он подумал о том, что благородство никогда не кричит о себе, его не предъявишь на конкурсе красоты или на подиуме дома моделей. «Немудрено, что такой мудила, как я, много лет смотрел, но не видел. А крошечный ночничок взял да и высветил сокровище». Он тут же застыдился своего сентиментального порыва: «Фризе, не прослезись! Стареешь, мужик, стареешь. Надо же, такое придумать — родовитые предки, великолепный продукт естественного отбора… Состарюсь, начну умиляться каждой дуре!» — Володька, ты, почему так на меня смотришь? — Наверное, Светлана проснулась, почувствовав его пристальный взгляд. — Как «так»? — Как Синяя борода. — Она сделала строгое лицо, но серые глаза сияли. — Мне от твоего взгляда плакать хочется. — Никаких слез. Допрос продолжается. Ответишь на мои вопросы — и можешь плакать на здоровье. — Спрашивайте, господин сыщик. — Светка сбросила с себя простыню. — Я вас не слишком шокирую? Фризе вздохнул. Говорить о делах в такой ситуации было для него мукой мученической. — Твой Дидье не пишет о том, что происходит с энергией души и мозга после смерти? — Володька! Месяц назад я опубликовала полосное интервью на эту тему. Специально летала в Швейцарию к одному, как ты говоришь, «кипятильнику ума», физиологу, доктору наук. Жаль, что ты нашу газету не читаешь. — Жаль, что ты перестала присылать мне свои опусы. — Я считала, что тебя интересует только уголовщина. — Дошутишься! — пригрозил Владимир.