– Чего же ты Ленку проворонил? – с усмешкой спросила она у Игоря. – Отбили девку у лопуха. – Игорёха-то не лопух! – хохотнул Димон. – Чё ему Ленка? Он уже с Вероничкой на штукель-дрюкель замазался! Игорь едва не взорвался от возмущения. Ведь он же просил Димона молчать!.. Блин, сам виноват! На кой хрен он рассказал этому дэбилу про Веронику?! А Ирина даже отстранилась от Димона, глядя на Игоря с таким хищным интересом, словно узнала про непогашенную судимость. – С Несветовой? – переспросила она так, будто не могла поверить в чудовищность этого морального падения. – Ты с Несветовой? – Замяли тему, – поставил границу Игорь. Ирина понимающе хмыкнула. – Ладно, нам пора, – завозилась она, освобождаясь от лап Димона. Связь Игоря с Вероникой послужила ей назидательным укором. – Куда?! – отчаянно возопил Димон. – Пора-пора, – твёрдо сказала Ирина. – Пусти! – И я пойду! – сразу заявил Игорь. Если Ирина возвращается в корпус – значит, Вероника свободна. На верхней палубе доктор Носатов и Леночка стояли возле ограждения и смотрели на Волгу. По Леночке было понятно, что ничего не случилось – ни объятий, ни поцелуев. У обоих – у доктора и вожатой – был такой вид, будто они размышляли: не броситься ли им за борт? Но причины утопиться в Волге у Леночки и Валентина Сергеевича явно были совершенно разные, и тонули бы доктор с вожатой совсем поодиночке, без взаимопомощи. Валентин Сергеевич смущённо обрадовался, когда Ирина забрала Лену. «Пусть Носатов напивается с Димоном! – подумал Игорь. – Кисляй и балабол – два сапога пара, и оба левые!» Ирина решительно шагала под фонарями Пионерской аллеи, под руку поддерживая поникшую Леночку. В кустах акации чирикали ночные птицы. Игорь шёл следом. Ирина довела Леночку до ответвления дорожки в первый корпус и направила домой. Леночка даже забыла попрощаться с Игорем. Ирина развернулась на Игоря. Её очки сверкали под фонарями. – Передай Диме, чтобы не обижался на меня, – потребовала Ирина. – Он хороший парень, нормальный, не то что ты. Но ни о чём таком пусть не мечтает. Я девушка порядочная, и до мужа ничего не будет. Игорю захотелось снять шапку, если бы она у него имелась. – Передам, – согласился он, – если ты передашь Веронике, чтобы вышла. – Поздно уже! – отрезала Ирина. – Надо спать! Она не выйдет к тебе. – Выйдет, – спокойно возразил Игорь. Глава 12 Их много – Усатого сёдня ночью не будет, пацы, – авторитетно заявил Гурька. – Он на корабле бухает со своим моряком. У них ещё доктор и Толстая. Толстая – это, конечно, Ирина Михайловна. – Откуда знаешь? – не поверил Славик Мухин. – Я спецом подсекать летал. – Если вожатые свалили, надо баб зубной пастой мазать! – заволновался Горохов. – В лагере всегда так положено! Это закон! Пацы лежали в своей палате по койкам, но никто не спал. За окном в сиреневых сумерках ещё чуть светились розовые стволы сосен, похожие на остывающие нити накаливания в только что выключенных лампочках. – Лучше не щас, а дождаться, пока совсем стемнеет, – сказал Титяпа. – Девки отрубятся, и хоть что с ними делай – нифига не почувствуют! Валерка молчал и думал: чем больше суеты, тем меньше страха. – Не надо ходить девчонок мазать, – вдруг твёрдо возразил Лёва. – Почему? – дружно возмутились пацы. – Нарушение дисциплины. – Нихрена не нарушение! – Титяпкин приподнялся и посмотрел на Гурьку с Горохом, требуя от них поддержки. – Нету Усатого с Толстой – нету никакой дисциплины, понял? Кудрявый нам не вожатый! Кудрявый – это Саша Плоткин; Плоткин был вожатым в третьем отряде, а потому в четвёртом считался как бы ненастоящим командиром. Да и не в этом дело. Пацы чувствовали в Кудрявом слабину. Он канил. Боялся, что пионеры чужого отряда не будут ему подчиняться, а потому и не лез командовать. Если пионеры нарушают режим, то виноваты пионеры, а если пионеры не слушают вожатого, то виноват вожатый. Зачем Кудрявому быть виноватым за чужих пионеров? – Не нравится – не ходи, Лёвыч, – подвёл итог Горохов. – А нам ты не имеешь права запрещать, понял? Пацы успокоились, отстояв свою свободу. – Старшаки в прошлую смену говорили, что они тоже девок мазали, – вспомнил Серёжа Домрачев. – Только у них у одного кончилась зубная паста. Он такой пошёл куда-то и где-то взял какую-то мазь. Они все ночью залезли к девкам в палату, и тот парень своей мазью намазал одну девку. А у неё ночью всё лицо облезло, и она даже не заметила. Утром встали – у неё череп! – Фигасе! – ужаснулись пацы. – Бли-ин, я бы тоже намазался такой мазью! – Гурька от возбуждения даже сел на койке, схватил подушку и нахлобучил на голову, будто компресс, остужающий горячие фантазии. – Бегал бы с черепом по ночам и всех пугал! Гурька пальцами оттянул себе подглазья вниз, высунул язык и захрипел. «Без тебя есть кому бегать и пугать!» – мрачно подумал Валерка. – Не бывает такая мазь, – тихо возразил Юрик Тонких. – Чё не бывает-то? – расстроился Гурька, возвращая своей подвижной физиономии привычный вид. – Ты-то откуда это знаешь, глистопед? Самый умный – по горшкам дежурный! Славик Мухин тоже решил поведать историю из жизни. – А у нас, пацы, одной девке говорили, чтобы не фоткалась у старшаков из девятых классов, потому что у них красная плёнка, а она говорила, что красной плёнки нет. Дак чё, сама чеканутая. Все потом над ней ржали. Гурька и Серёжа Домрачев понимающе засмеялись. – А красная плёнка бывает, это правда, – печально согласился Юрик. – Чё за плёнка? – заинтересовался Титяпкин. – На неё фотографируют, как на нормальную, а потом… – от смущения Славик понизил голос, – а потом на фотках все голые! – Обацэ! – восхитились пацы. – Это иностранцы придумали, – пояснил Юрик. – Они на Олимпиаде хотели всех наших так сфотографировать, а потом фотографии разбросать везде. Но милиционеры у них эти плёнки из фотоаппаратов вынули. Валерка даже на миг забыл о своих страхах, поражённый коварством врагов и возможностью проникнуть в тайну девчонок. Пусть это и плохо, но, блин, так классно!.. Будь у него такая плёнка, он без спроса взял бы папин фотик и сфоткал Анастасийку. Конечно, эту фотку он никому бы не показал, но для себя бы всё увидел!.. Везёт же дуракам, которые эту плёнку добыли! Неистовый Гурька измаялся ждать начала потехи. – Всё, стемнело! – объявил он и вскочил, отшвырнув одеяло. Так голодный человек объявляет: «Всё, закипело!» – и зачерпывает себе из кастрюли поварёшку недоваренной каши. Лёва, лёжа в своей постели, приподнялся на локте. – Не ходите! – повторил он, оглядывая палату. В его тихом и уверенном голосе звучало такое гнетущее повеление, что Валерке почудилось, будто и люди, и вещи вокруг сделались вдвое тяжелее. Однако вслед за Гурькой вскочили Титяпа и Горох. Что ж, про них давно уже было понятно, что эта гоп-компания – психи дикошарые. Преодолевая сопротивление, Валерка тоже сел и спустил босые ноги на пол. – Ты пойдёшь? – спросил он Юрика Тонких. – Я боюсь, – виновато признался Юрик. – Поймают – накажут… Но для Валерки общество Лёвы было страшнее возмездия вожатых. – Тогда дай мне твою зубную пасту! Своей-то пасты у Валерки теперь не имелось. Друг за другом Валерка, Титяпа, Гурька и Горох выскользнули из палаты в коридор. В отсвете фонарей из окон блестели крашеные косяки и железные кнопки на стендах; тускло белели ступеньки деревянной лестницы, ведущей на верхний этаж, где располагались палаты девочек.