– Какая ещё ответственность?! – У нас на Родительский день матч с третьим отрядом, – спокойно сказал Лёва. – А тебя главным нападающим сделали. Как играть без тебя? – Не хочу я! – взвыл Гельбич. – Маленький, что ли? – ломила Ирина Михайловна. – Хочу – не хочу! Знаешь такое слово – «надо»? Не выпендривайся! Не позорь товарищей! – Всё, пойдём, – скомандовал Лёва. – Будь сознательным. Гельбич готов был разрыдаться от безысходности. – Не заставляй меня твоим родителям рассказывать, какой ты, – добила его Ирина Михайловна и, оглянувшись, уронила Валерке: – И ты, Лагунов, собирайся обратно. Тебе вообще нельзя отряд покидать. Валерка покосился на Анастасийку. Анастасийка листала песенник. Глава 4 Спурт Неимоверный внутренний объём велотрека в Крылатском не вмещался в объектив телекамеры целиком, и оператор показывал только отдельные фрагменты гоночной трассы. Широкая дорожка была проложена с наклоном к эллиптической арене; на длинных сторонах эллипса наклон был пологим, а на виражах – крутым. В спринте велосипедисты соревновались парами. Два гонщика – синий и красный – неслись по трассе друг за другом. Велосипеды у них были тонкие-тонкие, будто из стальной паутины, а колёса на скорости казались прозрачными. На белых шлемах блестели отражения прожекторов. На большом развороте синий гонщик взмыл вверх, на вздыбленный край дорожки, а красный гонщик, летевший за ним колесо в колесо, вдруг быстро скользнул вниз и ловко опередил соперника. Красный втопил и помчался изо всех сил, а синий кинулся вдогонку, надеясь вернуть лидерство; он привстал на педалях, задрав зад, и завис всем телом над круторогим рулём. – При выходе на последний, третий круг Сергей Копылов стремительно ускорился и обошёл Антона Ткача, – диктор рассказывал спокойно, хорошо поставленным голосом, и создавалось ощущение, что коллизия на велотреке давно отрепетирована и сыграна много раз: не о чем волноваться. А Игорь подумал, что в борьбе за девушку сам он вот так же внезапно обогнал Плоткина. Но будет ли финиш победой? В отличие от велогонщиков, Игорь не знал заранее, что участвует в состязании. Знал – не состязался бы. На веранде Иеронова перед телевизором сидели человек пятнадцать – вожатые и старшие пионеры. Вечерние телесеансы Олимпиады стали делом привычным, и Серп Иваныч даже повесил на окна толстые шторы, чтобы затемнять помещение от закатного солнца. Зрители тихо переговаривались, обмениваясь впечатлениями, а Серп Иваныч неслышно появлялся то справа, то слева и заботливо поправлял светомаскировку, а потом усаживался на своё место в последнем ряду. Ему нравилось, что в его дом приходит молодёжь. Вероника была рядом с Игорем, плечом к плечу, но сегодня Игорь не протянул руку и не обнял её за талию, хотя очень хотелось. Игоря мучили сомнения, посеянные Свистухой. Он не знал, как ему быть. – Ты чего такой мрачный? – не поворачивая головы, спросила Вероника. Лучше всего, конечно, не начинать этот разговор, не поднимать тему. Ну, позабавились на летней практике – и разбежались в разные стороны, когда практика закончилась. Что-то вроде курортного романа. Однако Игорь не желал разбегаться, не желал терять Веронику. А для продолжения отношений требовалось выяснить положение вещей. И это было трудно. – Почему ты не сказала мне про Плоткина? – еле выговорил Игорь. Вероника помолчала. – А, ну поня-а-атно… – с издёвкой протянула она. Оправдываться было не в её характере. – Почему? – настойчиво повторил Игорь. По велотреку опять летели два гонщика: снова синий и красный. Камера следила за ними. На экране мелькали счетверённые батареи прожекторов, лица болельщиков, жёлтые фигуры судей. Синий велосипедист держался первым, но позиции лидера и аутсайдера сейчас ничего ещё не значили. Всё решит бешеный спурт на финальном круге. Душу Игоря выкручивала ревность. Конечно, Игорь не забыл, как Саша с благородством отчеканил, что с невестой у него ничего нет: связь до брака – аморальна. Молодец, Сашок! Но это заявление не остужало ревности. Потому что не важно, с кем Вероника переспит, важно – кто для неё лучший. Впрочем, если бы у Вероники с Сашей была близость, Игорь тотчас оборвал бы все отношения – он не будет отбивать невесту у жениха, он же не подлец. – Я не сказала тебе, потому что мне на Сашу Плоткина плевать, – почти беззвучно произнесла Вероника. Она не поворачивалась к Игорю. Игорь глядел на её твердый профиль. По лицу Вероники бегали синие и красные отсветы телевизора. И от тихих, беспощадных слов своей девушки Игорь не испытал никакого облегчения. – Как это – плевать? Он ведь живой человек! – Ну и что? – усмехнулась Вероника. – А я – не живой человек? Разве Плоткин меня спрашивал, хочу ли я быть его женой? – Как не спрашивал? – изумился Игорь. – Сашенька Плоткин – чудо-ребёнок. Его с детства в жопу целовали. У него просто в башке не укладывается, что девушка может отказаться выйти за него замуж. Короче, это не я, а он постановил, что мы поженимся. А все вокруг и поверили, ведь это же Сашенька Плоткин, такая прекрасная партия! Но я ничего ему не обещала. Если он не допетривает – значит, сам дурак. Перед Вероникой сидели тёзки Максим и Кирилл, вожатые. Максим оглянулся и возмущённо прошептал: – Кончайте там бормотать, смотреть мешаете! Игорь уже открыл рот, чтобы упрекнуть Веронику – мол, надо было всё объяснить Саше, но промолчал. Ситуация понятна. Да, Веронике следовало отшить Плоткина, – а что потом? А потом ничего хорошего. Золотой мальчик мог обидеться и нажаловаться родителям, и строптивая студентка птицей бы вылетела из института, дабы не действовать травмированному юноше на нервы. Так что Веронике проще было всё спускать на тормозах: потихоньку расшатывать планы Сашеньки, ожидая, когда тот сам от них откажется. В груди у Игоря запекло от сочувствия к Веронике. – Выдающихся результатов на Двадцать вторых летних Олимпийских играх добился ленинградский гимнаст Александр Дитятин, воспитанник спортивного общества «Динамо»! – сообщил диктор в телевизоре. Игорь смотрел в экран. Мускулистый атлет с героическим лицом творил какие-то чудеса: он словно бы без всяких усилий одним пружинистым прыжком взмывал с голубого помоста в воздух и переворачивался через голову; он фантастически вертелся над конём, растопырив ноги как ножницы; он крутил обороты на турниках и перелетал с перекладины на перекладину – так у жонглёра вращающиеся кольца бегают с руки на руку. Казалось, что для этого спортсмена отключили земное притяжение, и он, точно космонавт, парит в невесомости, отталкиваясь от невидимых опор, красиво изгибается и раскидывает руки в кульбитах высшего пилотажа. Игорь ощутил себя полным ничтожеством, и ему стало стыдно за свой эгоизм. Он заподозрил Веронику в корысти, а сам и мысли не допустил, что ей и так приходится весьма несладко, и уже давно. Игорь испытал жгучую потребность оправдаться перед Вероникой чем-то хорошим, настоящим. – Меня сегодня Свистунова к себе вызвала, – зашептал он. – Рассказала про тебя и Плоткина. И поставила ультиматум: или я с тобой завязываю, или она пишет на меня докладную в универ, чтобы отчислили. – Вот и тебе отскочило, – хмыкнула Вероника. – А Свистухе мы зачем? – Она боится, что родители Плоткина вздуют её за то, что распустила вожатых в лагере, то есть нас с тобой. А у неё планы всякие на карьеру. – Сволочь. – Сволочь, – согласился Игорь. Впереди снова зашевелился Максим. – Ну, просил же заткнуться! – страдальчески прошипел он. – Сам заткнись, – ответил Игорь. – Мне плевать на Плоткина, – Вероника будто не заметила мучений Максима. – Мне плевать на Свистуху. На всех плевать. Ненавижу жить так, как они мне приказывают. Я не собачка, чтобы сидеть и лежать по команде! Игорь понял: их любовь в безопасности. Никто не заставит Веронику бросить его. Они будут вместе столько, сколько сами захотят. – Давай свалим отсюда, – предложила Вероника. – Не будем ждать ночи. Пускай они все сдохнут от злости и зависти. Игорь смотрел в телевизор и улыбался. Там, на Олимпиаде в Москве, люди боролись за то, чтобы стать лучшими в мире, боролись, напрягая все силы в яростной борьбе с земным притяжением или в бешеном спурте на вираже, и всё-таки побеждали. А ему даже бороться не надо, вот ведь удача, и для победы достаточно просто убежать с Вероникой в лес. Глава 5 Проверка мозга Пищеблоковский пёс Бамбук знал: маленькие люди иногда собираются в укромных местах пионерлагеря и жрут разные вкусности; надо ненавязчиво быть рядом, и тогда угощение гарантировано. Бамбук, улыбаясь, лежал в траве, дружелюбно хлопал хвостом по жёлтым цветам золотарника и наблюдал. Валерка, Гельбич, Гурька, Титяпкин и Горохов сидели на коленях возле дальнего угла своего корпуса и тёрли о кирпичи куски сосновой коры. – По закону, кто победит, тот берёт конфеты, – сказал Горохов. В Родительский день все получат подарки, и делёж начался заранее. – А сколько можно брать? – спросил Гурька. – Сколько хочешь, но не больше двух. К перераспределению благ Валерку допустили только из милости. Он сразу предупредил, что родители к нему не приедут, значит, конфет у него не будет; однако Лагунов – слепошарый, и вероятность его победы равна нулю, поэтому пацы разрешили Валерке участвовать в затее просто для компании, чтобы корабликов получилось больше и морской бой был интереснее. Кораблики делали из сосновой коры. Ещё при заселении Рин Хална обшарила вещи мальчишек и отняла ножи, и теперь приходилось изготовлять кораблики трудоёмким методом трения. Удобнее было тереть куски коры об асфальт Пионерской аллеи, но там остались бы коричневые следы, а вожатки запретили пачкать асфальт, так как в Родительский день на аллее проведут конкурс рисунков мелом. Пацы вынуждены были использовать кирпичную кладку фундамента. Однако препятствия никого не останавливали. – Хорошо тебе в очках, – сказал Валерке Гельбич. – На футбол не гонят. – Мне бы тоже, блин, очки, – согласился Гурька. – Меня тоже футбол задрал. Ты как зрение потерял, Валерыч? – Осложнение после ангины, – с гордостью сообщил Валерка. – Блин, везёт же дуракам, – расстроился Гурька. – Пацы, какую таблетку надо выпить, чтобы ангиной заболеть? Я у доктора скоммуниздю.