Каким же идиотом я был! Как мог, всю жизнь, ненавидя отца за его ошибку, попасть в точно такие же сети? Его сгубила та же самая привязанность к огненной волшебнице, что сейчас изводила и меня самого. Но, Тайра хотя бы была сильным магом, а у Тэт даже сила еще не проснулась. Как я мог позволить чувствам ослепить меня, не смотря на предупреждения Миры и мои собственные убеждения о том, что любовь — это в первую очередь уязвимость? Меня губила моя же самонадеянность, пустившая под откос все амбиции и ответственность перед Терра Вива. Я шумно вдохнул полной грудью морозный воздух. Сжал виски обеими руками. Мне казалось, что голос Тэт наполнял все пространство вокруг. Голос, повелевавший мне вернуться и быть с ней рядом. Прада вопросительно заржала, но этот звук донесся будто издалека. Перед глазами потемнело. Как вообще этому сопротивляться? Неужели у меня не было другого выбора, кроме возвращения назад? Я словно находился в каком-то замкнутом пространстве, без возможности пошевелиться и что-то еще предпринять. Задыхался и не мог сфокусировать взгляд на чем-то конкретном… Не знал, сколько времени это продлилось. Наваждение спало так же неожиданно, как и нахлынуло. Я обнаружил себя, стоящим на коленях на рыхлой земле. Руки были грязными. Кажется, в порыве беспамятства, я цеплял пальцами траву и грунт. Вытер пот с лица, огляделся вокруг. Прада спокойно щипала неподалеку сухую траву, не смотря на покрывавшую ее белую изморозь. Мое, неожиданно нагрянувшее, сумасшествие, казалось, ее вовсе не побеспокоило. Кьярд вела себя так, словно подобные приступы случались со мной едва ли не ежедневно. — И долго ты меня ждешь? — осведомился я у къярда, не слишком надеясь на ответ. Вряд ли я потерял много времени. В небе со стороны Терра-Вива все-ещё алел рассвет. Восходящее солнце сдвинулось лишь на пару сантиметров. Оттряхнул от земли испачканные колени и руки. Подозвал Праду. Достал из седельных сумок, заранее свернутую, сигарету, отметив, что их осталось всего две. Закурил. И, немного успокоившись, решил, во что бы то ни стало, продолжить свой путь. — Даже если то, что произошло только что, и есть пресловутое притяжение — я буду сопротивляться ему столько, сколько смогу, — уверенно заявил я сам себе, вскакивая в седло. Пережить подобное — врагу не пожелаешь. Впервые на своей памяти я чувствовал себя настолько беспомощным и не хотел бы ощутить это вновь. Но дальнейший путь прошел вполне спокойно. Я старался, чтобы он пролегал по безлюдной местности, не видя причин заезжать в Онодрим и примыкающие к нему деревеньки. Небольшого запаса провизии должно было хватить на ближайшее время. Старался не думать о том, что будет, когда я, наконец, заполучу Кристальный гладиус. Заветный меч был финальной точкой, по достижении которой весь мир для меня перевернется. Пару лет назад я не верил в то, что найду его. И вот, до артефакта пара шагов. И ничто не помешает мне достать его. И никто. Я так торопился, что без устали гнал Праду к цели. Будь она обычной кобылой, пала бы уже к обеду, однако, не зря в выносливости и скорости къярдам не было равных. Моя верная спутница скакала, как ни в чем не бывало, словно наше путешествие было не бешеной скачкой, а легкой прогулкой. Себе я тоже отдыха не давал, считая меч приоритетнее даже еды и питья. Не чувствуя мороза и голода, я мчался вперед. Из-за высокой скорости почти не различал дороги, однако, когда начало смеркаться, моя вороная кобыла замедлилась. Заозиравшись по сторонам в поисках причины такого поведения, я заметил на фоне темнеющего неба птичий силуэт. Обычная птица с большой долей вероятности осталась бы для Прады незамеченной, но приближение Люциуса она чувствовала всегда. И, будучи уверенными в том, что именно ворон Миры летит в нашу сторону, мы поскакали ему навстречу. На подлете я протянул вперед вытянутую руку, позволяя птице приземлиться прямо на нее и вцепиться острыми коготками в рукав. — Ну, привет, пернатый! — Обрадовался я и аккуратно почесал его блестящую черную шею. Даже Прада издала короткое ржание, что можно было одинаково расценивать как приветствие и как радость от остановки после долгой беспрерывной скачки. — Прривет-прривет! — Поздоровался Люцик, выпуская из крепко сжатого клюва, свернутый в трубочку бумажный лист, перевязанный атласной лентой. Я поймал письмо на лету и, пока птица перемещалась с моего локтя на плечо, уже развязывал, стягивающий бумагу, узелок. — Как дела, Люц? — Как дела, как дела… — проворчал пернатый. — Голова еще цела. Но хозяйка гррозилась запечь в яблоках и завести вместо меня голубя. — Небось, мнение свое птичье высказывал, когда не просили? — Без особого труда догадался я. Любовь Люциуса к разговорам, непрошеным советам и ненужным замечаниям была широко известна всем его знакомым, в том числе и мне. И не раз приводила к угрозе его жизни. Иногда серьезной, иногда не очень. Помнится, Рус, однажды даже стукнул его тяжелой лапой, чуть не переломав легкие вороновы косточки. Но Мира — больше угрожала, да и то, скорее, в воспитательных целях. — Может и высказывал, куда же без этого, — согласился ворон. — А кто ж ей глазки-то открроет, как не мудррый фамильярр? — И на что в этот раз ты Мире «глазки открыл»? — Не сдержал добродушной усмешки я. Рад был видеть Люциуса. И не только потому, что он принес какие-то новости от Эмираты. Ворон был тем, кто сопровождал меня почти все время моих странствий по землям Терра-Арссе, делил со мной и радости и невзгоды. Само собой, я успел к нему привязаться и, наверное, даже буду скучать по нему, когда вернусь в родное королевство. Узел ленты был стянут туго и не поддавался, норовя выскользнуть из рук. Устав его развязывать, я потянулся за небольшим кинжалом, спрятанным в голенище сапога. Ворон перебрался на мое левое плечо, чтобы не упасть. — На то, что Ррус давно уже больше зверрь, чем человек, — поведал он, громко и доверительно сообщив мне это в самое ухо. — И Рус тебя за это не пришиб? — Удивился я. Характер у саблезубого тигра был далеко не ангельским, а его чисто звериные замашки ни для кого не были секретом. Он сдерживался с Мирой, поскольку уважал и любил ее, но с остальными не утруждал себя ни вежливостью, ни соблюдением личных границ. — Стал бы я прри нем такое говоррить, — обиделся пернатый. Не совсем же я идиот. Еще свежи воспоминания, как он чуть не рразорвал меня зубами на двух ворронов поменьше. — А с каких пор преобладание в Русе звериного над человеческим стало для Миры новостью? Я аккуратно разрезал атласную ленту и развернул пергамент, глянул на объем его содержимого, но к чтению еще не приступал, слушая ответ Люциуса. — С тех самых порр, дорогой ион гваззл, как он стал прроводить больше врремени со своей стаей, чем с моей хозяйкой. — Стаей? — Недоверчиво переспросил я, смерив ворона удивленным взглядом. Эта новость заставила меня отвлечься от письма, снова переключив все внимание на птицу, принесшую его. — Ага, — подтвердил он. — Ты не ослышался. Он теперь — вожак тигрриной стаи Гваэлонского леса. Альфа самец, чтоб его Гхарра сожррала. — Вот же… — запнулся я, не находя нужных цензурных слов. А подходящих нецензурных было столь много, что я затруднялся определиться с выбором верного. Вздохнул устало. Кажется, у видящей тоже не все было так просто. Я понимал причины, побудившие Руса все чаще уходить в лес. Он отчаялся. Он больше не верил в то, что сможет вернуть себе человеческий облик. Представлял, что чувствует Эмирата. Хотя, пожалуй, даже не представлял. Заставил себя переключить внимание на, только что полученное, письмо. Тревога Миры сквозила в каждой его строчке. Суть сводилась к тому, чтобы я, отринув все преграды, не обращая внимания ни на что, мчался прямиком за мечом. Видящая использовала все имеющиеся у нее рычаги давления, чтобы убедить меня последовать ее совету. Взывала к моему здравому смыслу. Напоминала об ответственности перед семьей и королевством. Припомнила о том, что вышло, когда я ее не слушал и действовал по-своему. Припугнула самыми неблагоприятными последствиями. И, самое главное — сообщила, что к «невидимой стене» не имеет абсолютно никакого отношения, полностью подтвердив мои догадки о том, что в этом виновно то самое притяжение между мной и Пятой Следующей Тэтрилин. И я не знал, расстраиваться мне или злиться. Конечно, в этот раз было бы правильным последовать ее совету. Но внезапно я кое о чем вспомнил. — Послушай-ка, Люцик… — осторожно начал я. — А не делилась ли с тобой Эмирата соображениями, почему именно я должен, во что бы то ни стало, сломя голову мчаться за мечом? Я специально задал вопрос подобным образом. Отрицательный ответ снизил бы важность себялюбивого ворона в его собственных глазах. И он бы вряд ли позволил бы этому случиться. — Прредположим, делилась. — И не связана ли необходимость моего присутствия в Бар-Эбире с необходимостью моего отсутствия в каком-нибудь другом месте? — Связана. Но больше я ничего тебе не скажу, потому что иначе Мирра все-таки запечет меня в яблоках и заведет себе голубя! Я, не особо церемонясь, сгреб птицу с плеча и крепко сжал обеими руками, прошипев: — А если не скажешь, то даже до яблок не доживешь! — Отпусти! — Испуганно заверещал Люциус. Благо, что мы находились на опушке безмолвного и, безлюдного в вечерних сумерках, леса и его вопли не могли никого напугать. Меня же они не впечатлили. Зная Люца, я был готов к тому, что, спасая собственную пернатую шкуру, он выкинет нечто эпатажное. — Не отпущу, пока не скажешь! А если решишь хранить молчание — ощипаю как курицу! — Хватит, Дэймос! — Продолжал кричать он, но я, в ответ только сжимал его еще крепче. Мира не зря использовала в письме все, известные ей, методы убеждения. Она хотела, чтобы я не появлялся там, где Тэтрилин погибнет, выпрыгнув из окон какой-то башни. И, судя по всему, видящая прекрасно знала, из какой именно. И я тоже, во что бы то ни стало, должен был это узнать. — Отпусти меня! — Уже тише взмолился Люц, и я немного ослабил хватку, пожалев пернатого друга. Конечно, я не стал бы его ощипывать, но иного способа застращать ворона не придумал. — Говори! — Стараясь придать голосу как можно больше напускной суровости, приказал я. — Ты все-рравно ее не спасешь! — Я тебя не об этом спросил. Говори: куда именно Мира сказала меня не пускать? — В Саррн-Атррад. Но ты и сам погибнешь, и ее не спасешь! Послушай Мирру в кои то веки, а не собственную, ищущую прриключений, задницу!