Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 13 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
За стенами дома начинался очередной хлопотливый день, но здесь время споткнулось и замерло. Сначала Джесс испытывала эйфорию – как же, ей удалось сбежать от Доджа; теперь эйфория разрушилась под натиском голода и могильной прохлады. В буфете Джесс нашла кое-какие припасы, в частности, пакет песочного печенья с инжирной начинкой. Срок годности истек более двух лет назад, но Джесс съела сразу полпакета и только усилием воли заставила себя приберечь остальное на потом. Она пыталась придумать, куда податься, что делать, однако мысли вели себя как осенняя муха, которой давно пора впасть в анабиоз, а она все жужжит, все бьется на оконном стекле. Джесс погрузилась в обморочный сон – и очнулась в ранних февральских сумерках, когда пауки, что расселись по углам, успели наловить достаточно теней. Весь оставшийся свет, казалось, впитан конвертом. Кремовая бумага мерцала, как луна. Миссис С. Торн – это, конечно, хозяйка дома. Что такого срочного она должна знать? Почему требуется передать письмо ей лично в руки? С усилием Джесс стащила себя с дивана, доковыляла до груды писем в прихожей. Завернувшись в покрывало, стала перебирать листки и конверты. Возможно, она выяснит, куда делась таинственная миссис Торн. В основном это был рекламный мусор – предложения по бесплатной доставке пиццы и по установке пластиковых окон. Джесс избегала смотреть на меню забегаловок, где торгуют снедью навынос; отводила глаза от неестественно детальных фото заплывающих сыром пицц величиной с велосипедное колесо. Ей попалось письмо на имя мисс Прайс с обратным адресом церкви Всех Святых; несколько пачкающих пальцы каталогов «классического трикотажа» и термального белья – также для мисс Н. Прайс. Ни единого упоминания о миссис Торн. Письмо из церкви Джесс отправила к рекламным листкам, потянулась – спина совсем затекла. Любопытство (пустое, от нечего делать), заставившее Джесс заняться поисками, улетучилось по той причине, что не нашло быстрого удовлетворения, зато красочные пиццы окончательно вывели ее из равновесия. Дом чужой. Джесс вообще нельзя здесь находиться, у нее своих проблем выше головы, что, еще и письма доставлять? И все же… Она подошла к камину, отодвинула кувшинчик, взяла письмо. «В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ. СРОЧНО!» Что же там, внутри? Наверное, ерунда какая-нибудь. Бабуля говорила: старики из каждой мухи слона делают. Бумага толстая, бархатистая. Сгущаются сумерки, штемпель уже не виден. Джесс рискнула приблизиться к окну, прищурилась. США. Ничего себе! Она в очередной раз перечитала надпись на обратной стороне, даже пощупала бумагу в тех местах, где чернила чуточку размазались. Держа конверт на просвет, разглядела вмятинку – писавший слишком сильно надавил пером, будто впечатал в листок свою надежду. В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ. СРОЧНО. Если есть возможность… И прежде чем Джесс поняла, что делает, прежде чем перечислила в уме все аргументы против такого поступка, конверт был надорван, а единственный листок бумаги лег на стол. Бич-хаус, Бэк-Крик-роуд, Кеннебунк, штат Мэн, 22 января 2011 г. Милая моя девочка! Прошло почти семьдесят лет, а ты для меня все та же. Моя родная. Моя маленькая. Столько изменилось в мире, он стал совсем другим – не тем, в котором нас свела судьба. Но каждый раз, когда я вспоминаю о тебе, мне снова двадцать два года. В последнее время я постоянно думаю о прошлом. Здоровье мое пошатнулось, от лекарств я какой-то разбитый. Впрочем, в девяносто это, должно быть, нормальное состояние. Выпадают дни, когда я не могу проснуться. Лежу в полудреме, а воспоминания так невыносимо ярки, что я почти верю – я снова в Англии, в составе эскадрона № 382 – и с тобой. Я обещал любить тебя вечно, не зная, доживу ли до ближайшего понедельника. Сейчас, похоже, вечность подходит к концу. Я всегда любил тебя. Пытался разлюбить, чтобы не свихнуться. Тщетно. Я не сумел тебя разлюбить. И я никогда не терял надежды. Врачи говорят, мне недолго осталось, но надежда не умалилась ни на йоту. А еще меня не отпускает чувство, будто я не умру, пока не узнаю, что стало с тобой. Не умру, пока уверен: начатое нами среди хаоса и безумия, в мире, перевернутом вверх тормашками, для меня никогда не заканчивалось, а те дни, пусть тяжелые, пусть исполненные ужаса – были лучшими за всю мою жизнь. Я не знаю, где ты. Не знаю, принадлежит ли тебе еще дом на Гринфилдс-лейн. Не знаю, получишь ли ты это письмо. Черт, я не знаю даже, жива ли ты. Правда, я почему-то (признак сумасшествия, да?) уверен: если бы ты умерла, я бы почувствовал. Я бы последовал за тобой. Я не боюсь Смерти – к этому врагу я привык еще летчиком. Я столько раз побеждал Смерть в прошлом, что сейчас вполне спокойно позволю ей взять реванш. Узнать бы только о тебе, а там можно и ласты склеивать. А еще я хочу попрощаться с тобой – на сей раз так, как принято у людей. Пожалуй, очень скоро все это утратит значение, наша с тобой любовь станет достоянием истории. Но вот куда девать надежду? Как быть с желанием начать все заново, с самых первых минут поступать так, чтобы ты стала моей навсегда? Если получишь это письмо, пожалуйста, ответь. Любящий тебя Дэн. Джесс выдохнула. Сложила листок пополам, спрятала обратно в конверт. Нельзя было прикасаться к письму. Джесс бы и не прикоснулась, если бы хоть на миг заподозрила, насколько все окажется серьезно. Жизнь и смерть – куда уж серьезнее. В собственные руки. Срочно. А теперь деваться некуда. Конверт разорван, его не заклеишь. Мольба умирающего старика проделала путь через океан, случайно или не случайно достигла Джесс. И у нее есть выбор: проигнорировать мольбу или попытаться отыскать миссис С. Торн. Кем бы она ни была. Глава 2 Лондон, август 1942 года
Конечно, нельзя рассчитывать на шикарную свадьбу, если женишься в военное время, и все же приходские дамы расстарались для своего преподобного. Аскетический интерьер церкви Святого Криспина оживили букеты георгинов, флоксов и хризантем – остатков летней садовой роскоши. В церковном дворе был накрыт стол: сандвичи с селедочным паштетом, рулеты с колбасным фаршем и неизбежные сконы Марджори Уолш любовно разложены вокруг торта (торт, увы, одноуровневый). Кингс-Оук – крохотный лондонский пригород, тесные мощеные дворики и аккуратные пары двухквартирных домов, возведенных после Первой мировой. Приход небогатый, зато никто не назовет прихожан скупердяями. Ибо они обменивали продуктовые карточки и урезали собственный рацион, и нынешнее пиршество – результат их совместных усилий, показатель степени обожания, в каковом купается викарий. Вот он стоит на церковном крыльце, по обыкновению не глядя на паству. Голова склонена – викарий поглощен личной беседой с Господом. Ада Броутон со своего места в третьем ряду давно заметила, как уязвим преподобный, когда участвует в этом молчаливом диалоге, как трогательно розовеет шея над пасторским воротничком. Викарий давно не мальчик – разница в возрасте новобрачных активно обсуждалась на собраниях Комитета солдатских матерей и Общества помощи госпиталям, – но внешность вечно недоедающего книгочея делает свое дело, и раньше, до появления продуктовых карточек, вдохновляла прихожанок стряпать ему пудинги на сале, а также запеканки из остатков воскресного обеда. Преподобного привыкли считать убежденным холостяком, он немало удивил паству, обручившись с юной Стеллой Холланд. Кстати, когда Марджори Уолш заиграла на органе, возвещая прибытие невесты, Ада заметила: преподобный втянул голову в плечи и округлил глаза, словно такой оборот дела явился неожиданностью и для него самого. А как он взглянул на шафера! Бедный ягненочек! Честное слово, иначе, как паникой, выражение в его глазах не назовешь. Но что за прелесть невеста!.. Покосившись на нее, Ада зафиксировала и блеск глаз, и волнение юной груди под лучшим из довоенных платьев. Стройная, гибкая, точно ива, плечи узкие, однако осанка безупречна. Поистине малютка Стелла кажется скорее принцессой Елизаветой, нежели девочкой из сиротского приюта. Подвенечный наряд также плод совместных усилий. Платье пожертвовала Дот Уилкинс (красовавшаяся в нем в девятнадцатом году, когда ее Артур достаточно оклемался после газовой атаки, чтобы просипеть «Согласен»). Перелицовкой и подгонкой по фигуре Стеллы занимались дамы из кружка рукоделия. На целый месяц они оставили пошив шинелей и солдатского белья. Чтобы платье пришлось впору, дамы вынуждены были распороть все швы до единого. Теперь рядом с массивной, одетой в твид Филлис Бёрч, за неимением у невесты отца ведшей ее к алтарю, Стелла казалась вдвое тоньше. Но отнюдь не терялась – все взгляды были устремлены на Стеллу. Кто бы подумал, что пропахшую плесенью груду кружев можно превратить в нечто волшебное!.. Ада смахнула слезинку и позволила себе на миг испытать материнскую гордость. Впрочем, поскольку у невесты и матери не было, вряд ли Ада зашла слишком далеко. Следом за невестой шествовала Нэнси Прайс. Ада нахмурилась. Платье льдисто-голубого атласа, восхитительное на дочке Этель Коллинз, которая летом тридцать девятого также была подружкой невесты, на Нэнси смотрелось совсем иначе. Что за девица! Чего проще – пройти по нефу! Ан нет, Нэнси умудряется выглядеть непристойно даже во время такого действия. Воистину невеста и ее подружка – это небо и земля; и что только их сблизило? Наверное, сиротство и казенная обстановка приюта; в таких условиях цепляешься за всякого, кто готов выслушать и посочувствовать. Надо полагать, когда Стелла станет миссис Чарлз Торн, супругой викария, дружба с Нэнси Прайс забудется, как детская болезнь. По мере приближения невесты к жениху Марджори ускоряла темп свадебного марша. На склоненные головы пролился свет из церковных окон, пылинки заплясали в лучах, как золотые конфетти. Ада отрешилась от своих мыслей, вся подалась вперед, чтобы услышать клятвы в вечной любви и преданности. Первое имя Чарлза, оказывается, Морис – Стелла об этом и не знала, пока священник его не произнес. Морис Чарлз Торн. Как странно, как неправдоподобно. Она повторяла за священником машинально, в голове вертелась только ее новая фамилия, и потом Стелла не могла вспомнить, чтобы клялась любить, почитать и слушаться. Наверное, все же клялась, ведь на пальце у нее поблескивает золотое колечко – тонюсенькое, другого достать не удалось, – и все подходят, целуют Стеллу в щеки, а Чарлза хлопают по спине. Поздравляют, стало быть, с тем, что теперь они муж и жена. Выходя из церкви, Стелла взяла Чарлза под руку. Фред Коллинз навел объектив. Стелла поперхнулась словом «жена», которое повторяла чуть слышно, и ей стало казаться, что внутри, в груди, слово это разгорается будто уголек, светит и греет. Стать женой – значит обрести защиту, настоящий дом, собственную посуду, мебель, шторы и покрывала, а не узкую полоску жизненного пространства в общей спальне, где сопят и трещат еще двадцать девчонок. Вспомнились свадебные подарки – ими весь стол в доме викария заставлен. Фарфоровый чайный сервиз, расписанный розами, от тетушки Чарлза; ваза розового хрусталя от мисс Бёрч, вышитая скатерть с салфетками от девочек из Вудхиллской школы. Стелла заулыбалась шире, и в этот миг сверкнула вспышка фотоаппарата. А как преобразился церковный зал! Плесень, что затянула углы, спрятали за британскими флагами. Вообще-то зал мрачноват, может, из-за тускло-зеленой шерстяной обивки кресел, но нынче выглядит очень нарядным. Над столом растянут баннер с надписью «Да здравствуют новобрачные!». И все так добры к Стелле. Даже родители Чарлза. Одетые заметно лучше остальных гостей, с натянутыми улыбками, свекор и свекровь поочередно коснулись щеками обеих щек Стеллы и сообщили о своей чрезвычайной радости. Не секрет, что сыну они подобрали другую кандидатуру – девушку из теннисного клуба в Доркинге, крайне необходимую для послеобеденного бриджа Лиллиан Торн; с безупречным выговором занимающую беседой гостей Лиллиан Торн. Впрочем, спасибо Торнам-старшим и на том, что не озвучивают своих предпочтений. – Какое прелестное платье! – воскликнула Лиллиан и, отстранившись от Стеллы, оглядела ее с головы до ног. – Вы сами его сшили, милочка? Если так, значит, вы отличная модистка. – Это платье одной леди из нашего прихода. Для меня его перешивали в дамском рукодельном кружке. – Неужели? Что же вы мне не сказали – я бы отдала вам свое платье, от «Хартнелла»[1]. Оно обошлось в целое состояние, а теперь прозябает на чердаке. Если бы я знала, что вам нужно подвенечное платье, милочка Стелла, я бы не поленилась, вернула свое из чердачной ссылки. Щедрое предложение; но, поскольку оно запоздало на три месяца, Стелла не нашлась что ответить. Впрочем, Лиллиан Торн нимало не смутилась и продолжила атаку: – И букет очаровательный, милочка Стелла. Правда, не мешало бы его спрыснуть. Стелла бросила взгляд на цветы. Лиллиан была права. Розы – прелестные, старомодные чайные розы, с гордостью и затяжными церемониями пожертвованные Альфом Броутоном с единственного в его саду розового куста (остальные кусты давно уступили место грядам брюссельской капусты и картофеля), действительно завяли. Стелле вспомнились розы в саду Лиллиан, в Доркинге, такие же крепкие и безукоризненные, как хозяйка. Комплимент на самом деле был дамской шпилькой, притом куда острее розовых шипов. – И не только букет, – пробормотал Роджер Торн, нетерпеливо поглядывая на Альфа, который за импровизированной барной стойкой распоряжался бутылками портера и лимонада. Мистеру Торну каким-то образом удалось добыть целый ящик шампанского, но до него у Альфа Броутона дело пока не дошло. Жители Кингс-Оук не привыкли к подобной роскоши, и Альф, практичный приверженец портера, едва ли представлял, как открывается шампанское. Стелла выбрала лимонад. Беседа со свекровью требовала максимальной осторожности – совсем как рейд по морю, где полно немецких мин. «Дело не в тебе, а во мне», – лаконично выразился Чарлз, глядя не на Стеллу, а в окно поезда. Они возвращались из Доркинга. Родители никогда его не понимали, продолжил Чарлз. Схватились за сердце, едва он объявил, что намерен посвятить жизнь Богу. Они, видите ли, обеспечили ему место в отцовском бизнесе. Стеллу пронзила острая жалость к Чарлзу. Да, она ничего не смыслит в семейной жизни, но скоро они поженятся. Они построят собственную семью, и Чарлз станет центром этой семьи, и исцелится пониманием Стеллы, и утешится ее любовью. Потому что в сердце Стеллы – целые пласты нерастраченной любви. – А где Чарлз? – с раздражением вопросила Лиллиан, словно прочитав мысли юной невестки. – Я с ним еще слова не сказала. «Не вы одна», – подумала Стелла. В зале было людно, те, кто не утруждал себя посещениями службы, явились бесплатно поесть. Почти всех этих людей Стелла видела впервые. Слава богу, здесь Нэнси, в бледно-голубом атласе, который плохо сочетается с сигаретой. Словно сошла со страниц «Пикчер пост»[2]. Этакая старлетка за кулисами. А Чарлза в зале нет. Краем глаза Стелла уловила некое движение во дворе. – Вот же он, с Питером! Питер Андервуд, шафер, друг Чарлза еще со времен семинарии, ныне – викарий в крохотном приходе Дорсета. Чарлз много о нем говорил, но прежде Стелла не встречалась с Питером Андервудом. Восторженный тон жениха рисовал в ее воображении фигуру внушительную, харизматичную – а взору предстал тщедушный циник с землистым лицом и совиными глазами. Впечатление усугубляли очки. – Ему следует быть здесь, – процедила Лиллиан. – Ему следует принимать поздравления вместе с молодой женой. По крайней мере одна точка соприкосновения со свекровью нашлась. – Пойду позову его, – сказал Роджер Торн, словно радуясь поводу скрыться. – Почти все съедено. Пора бы и к речам приступить, не так ли, дорогая? Мисс Бёрч первой поднялась на подиум по шатким ступенькам, многозначительно кашлянула, призывая к тишине. Стеллу посетило дежавю столь сильное, что, бросив взгляд вниз, она крайне удивилась. Вместо белых кружев миссис Уилкинс новобрачная искренне ожидала увидеть темно-зеленый школьный передник. – Мне выпала большая честь выступить по столь радостному поводу. Воспользуюсь случаем прилюдно похвалить новоиспеченную миссис Торн, – начала мисс Бёрч своим хорошо поставленным голосом и сразу же сорвала волну аплодисментов. – Стелла была гордостью Вудхиллской школы. Когда преподобному Торну понадобилась экономка, я, ни минуты не колеблясь, предложила кандидатуру Стеллы Холланд. Разумеется, я и не подозревала, что устраиваю не только быт нашего викария, но и его личное счастье. Поистине я на время стала Купидоном. – Суровые черты мисс Бёрч смягчила игривая улыбка. – Шли месяцы. Приходской дом сделался уютнее и теплее, а заодно оттаяло и сердце преподобного Торна! Все взоры обратились на Стеллу, из многих ртов вырвалось «ах!», словно при очередной вспышке фейерверка, и разнеслось эхом под церковными сводами. Стелла густо покраснела. – Качества, за которые Стеллу так любили в Вудхиллской школе – а именно доброта, расторопность, оптимизм, искренность и терпение, – без сомнения, помогут ей стать превосходной женой викария, – продолжала мисс Бёрч. Стелле хотелось спрятаться за кружевной вуалью, которую она сняла после венчания. Или за плечом Чарлза. Увы, Чарлз в компании Питера Андервуда стоял поодаль от молодой жены. Случайно Стелла взглянула на Нэнси. Та закатывала глаза и гримасничала, и Стелле стало чуточку легче.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!