Ведь он уже был с ним заодно. Определенные аспекты дела – помимо жуткой фотографии Карла Спалтера – успели заинтриговать его. Однако он прикидывался, будто еще не принял решение. И притворство это предназначалось скорее Мадлен, чем Хардвику. Гурни прикидывался – и преподносил это Мадлен как правду, – будто его выбор рационален и основывается на вполне объективных критериях. В действительности же ничем подобным и не пахло. Рациональной подоплеки в том, станет он участвовать в деле или нет, было не больше, чем в вопросе, поддаваться ли силе гравитации. Правда состояла в том, что ничто в мире не привлекало и не будоражило его так, как запутанное убийство. Гурни мог бы привести тому вполне разумные объяснения. Мог бы сказать – речь идет о справедливости. О том, как выправить безобразный дисбаланс в устройстве мира. Встать на сторону пострадавших. Выступить в поход за истиной. Однако бывали и времена, когда он не видел в процессе расследования ничего, кроме разгадывания головоломок, навязчиво-невротическое стремление свести воедино все оборванные концы. Интеллектуальная игра, соревнование умов и воль. Игровая площадка, на которой он умел побеждать. Где-то рядом стояло и мрачное предположение Мадлен: что на самом деле его привлекает нечеловеческий риск и некая самоненавистническая часть его психики слепо влечет Гурни на орбиту смерти. Разум его отвергал эту возможность, хотя сердце леденело при мысли о ней. Однако в конечном итоге он сам не верил ни во что, что думал или говорил по поводу причин, заставивших его избрать именно эту профессию. Все это были лишь гипотезы, ярлычки. Упоминалась ли хоть в каких-то из этих ярлычков сила гравитации? Кто знает. Суть состояла вот в чем: сколь он ни рационализировал, сколь ни тянул время, а отвернуться от вызова вроде дела Спалтеров не мог – точно так же, как алкоголик не в состоянии отказаться от мартини после первого глотка. Внезапно на него навалилась усталость. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, впереди проглянуло водохранилище Пепактон. Выходит, они уже миновали Кэт-Холлоу и вернулись в округ Делавэр: то есть, осталось меньше двадцати минут езды до Уолнат-Кроссинга. Вода в озере после засушливого лета стояла удручающе низко. За таким летом чаще всего следует тусклая осень. Мысли Гурни вернулись к встрече в «Бедфорд-Хиллс». Он посмотрел на Хардвика. Тот словно бы затерялся в собственных невеселых думах. – Так скажи, Джек, что ты знаешь о дочери Карла Спалтера – «слабоумной шлюхе»? – Ты явно пропустил эту страницу в протоколах суда – дочь свидетельствует, что накануне того дня, когда стреляли в Карла, слышала, как Кэй говорит кому-то по телефону, мол, все улажено и не пройдет двадцати четырех часов, как ее проблемы закончатся. Милую барышню зовут Алисса. Постарайся относиться к ней добрее. Возможно, ее слабоумная шлюховатость станет ключом к освобождению нашей клиентки. Хардвик выжимал шестьдесят пять миль в час на петляющем участке дороги с ограничением скорости в сорок пять. Гурни проверил ремень безопасности. – Не объяснишь, почему? – Алиссе девятнадцать, красотка, что твоя кинозвезда, сладчайший яд. Мне говорили, у нее в очень интимном месте вытатуирована надпись «Без границ». – Лицо Хардвика расплылось в ухмылке. – А еще она сидит на героине. – И чем это поможет Кэй? – Терпение. Похоже, Карл на дочурку не скупился. Баловал так, что вконец испортил, то есть, даже переборщил. Пока был жив. А вот с завещанием совсем другая история. Может, на него снизошло прозрение, что вертихвостка вроде Алиссы способна натворить бед, получив в распоряжение несколько миллионов баксов. Так что по завещанию все переходит к Кэй. И на момент покушения он ничего не поменял – может, еще не решил насчет развода или просто руки не дошли: факт, который прокурор особенно подчеркивал и считал главным мотивом Кэй к убийству. Гурни кивнул. – А после выстрела он уже не мог ничего менять. – Именно. Но тут дело в другом. Как только Кэй осудили, это означало, она не унаследует ни цента, поскольку закон воспрещает наследнику получать имущество того, в чьей смерти он виновен. Все средства, которые должны отойти виновнику, распределяются среди ближайших родственников. В данном случае это Алисса Спалтер. – Она получила деньги Карла? – Не совсем. Это дело небыстрое, мягко говоря, а апелляция приостановит процесс до вынесения окончательного решения. Гурни начал терять терпение. – Так с какой радости мисс «Без границ» становится ключом ко всему? – У нее, безусловно, имелся крайне весомый мотив сделать все возможное, чтобы Кэй признали виновной. Ты можешь сказать, у нее был еще и весомый мотив самой убить отца при условии, что обвинят кого-то другого. – И что? В деле – ни единого упоминания хоть о каких-нибудь уликах, связывающих ее со стрельбой. Я что-то упустил? – Ничего. – Так куда эта дорожка тебя приводит? Улыбка Хардвика стала еще шире. Куда бы ни приводила его эта дорожка, а процесс расследования явно заводил его. Кстати, Гурни покосился на спидометр и отметил, что стрелка колебалась уже в районе семидесяти. Они ехали вниз по холму близ западной части водохранилища, приближаясь к крутому повороту возле «Проката каноэ Барни». Гурни стиснул челюсти. У старых спортивных машин уйма лошадиных сил, но на крутых поворотах сладить с ними непросто. – Куда это меня приводит? – Глаза Хардвика сверкали от удовольствия. – Что ж, позволь тебя кое о чем спросить. Ты сказал бы, что тут намечается конфликт интересов… некоторое нарушение служебной процедуры… не совсем беспристрастное расследование… если потенциальная подозреваемая по делу об убийстве трахается с главным следователем? – Что? Клемпер? И Алисса Спалтер? – Мак Мудак и Слабоумная Шлюха. – Бог ты мой. А доказательства у тебя есть? На миг широкая улыбка сделалась еще шире и лучезарнее. – Знаешь, Дэйви, старичок, я как раз думаю, что это еще одна мелочь, в которой ты нам можешь помочь. Глава 11 Пташки малые Гурни промолчал. И молчал следующие семнадцать минут, пока они ехали от водохранилища к Уолнат-Кроссингу, а оттуда вверх по петляющему и грязному проселку от сельской дороги к его пруду, лугу и дому. Уже возле дома, сидя в трясущемся на холостом ходу «Понтиаке», он понял, что должен что-то сказать, – и хотел, чтобы его слова прозвучали недвусмысленно. – Джек, у меня такое ощущение, будто мы с тобой в этом деле движемся в разных направлениях. Вид у Хардвика стал, точно он проглотил какую-то кислятину. – Это как? – Ты все толкаешь меня к проблемам предвзятого расследования, некачественного судопроизводства и так далее. – Ну так все апелляции об этом. – Понимаю. И к этому я еще приду. Но я не могу с этого начинать. – Но если Мак Клемпер… – Знаю, Джек, знаю. Если ты в состоянии доказать, что главный следователь проигнорировал целую линию расследования только потому… – Потому что трахался с потенциальной подозреваемой! Да этого одного хватит, чтобы оспорить приговор. Бинго! Что тут плохого? – Плохого ничего. Проблема в том, что у меня другой подход и я движусь в другом направлении. – Нужно сделать первый шажок, крошечный: поболтать с умопомрачительной Алиссой, прикинуть, с кем мы имеем дело: на какие кнопки нажимать, чтобы расположить ее к нам, под каким углом… – Вот видишь, именно это я и имею в виду, когда говорю, что мы движемся в разных направлениях. – Да о чем ты? – Для меня такой вот разговор может стать разумным десятым шагом, а не то одиннадцатым, но уж никак не первым. – Твою мать! Ты делаешь из мухи слона. Гурни смотрел в боковое окно. Над гребнем холма за прудом медленно кружил ястреб. – Помимо завлечения Кэй Спалтер – что еще, по твоим раскладам, я приношу на эту вечеринку? – Я уже говорил. – Ну так повтори снова. – Ты – член команды по стратегии. Боец. Один из тех, кто принимает основные решения. – И что? – А что тебя не устраивает-то? – Если хочешь, чтобы я внес свою лепту, дай мне делать это на мой лад. – Ты кто, долбанный Фрэнк Синатра? – Если ты хочешь, чтобы я сделал десятый шаг раньше первого, я тебе помочь не смогу. Хардвик издал нечто вроде раздраженного вздоха.