— Второй поворот направо, а дальше прямо до самого утра. — Какой смешной адрес! — Ничуть не смешной, — заявил он. — Я просто подумала, как же его написать на конверте? Она тут же пожалела, что сказала про письма, потому что он ответил презрительно: — Мне не пишут писем. — Может, пишут твоей маме? — У меня нет мамы. У него не просто не было мамы. Ему мама и не была нужна. Он вообще считал, что мама человеку ни к чему. Но Венди стало его жаль: — О Питер, теперь я понимаю, почему ты плакал. Она соскочила с кровати и подбежала к нему. — Я совсем не поэтому плакал, — возмутился он. — А потому, что моя тень не хочет ко мне прилипать. И вообще, я вовсе не плакса. — Она что, оторвалась? — Да. Тут Венди увидела, что тень валяется на полу, такая сморщенная и жалкая. Ей стало жаль Питера. — Какой ужас, — сказала она. Но тут же улыбнулась, потому что увидела, что он пытался приклеить ее мылом. «Вот мальчишка», — подумала она. К счастью, она сразу сообразила, что надо делать. — Ее следует пришить, — сказала она взрослым голосом. — Что значит «пришить»? — До чего ты необразованный! — Ничего подобного. — Ладно, сейчас все сделаем, малыш, — успокоила его Венди. Хотя ростом он был ничуть не меньше ее. Она достала свой игольник и наперсток и стала пришивать тень к ногам Питера. — Учти, будет больно. — Не заплачу, — сказал Питер. Он стиснул зубы и терпел. Вскоре тень была крепко к нему пришита, хоть вид у нее и был немного помятый. — Мне бы надо ее сначала погладить утюгом! — задумчиво сказала Венди. Но Питеру, как и всякому мальчишке, было на это наплевать. Он в дикой радости заскакал по комнате. Он уже забыл, что тень ему пришила Венди. — Какой я умный! — вопил он. — До чего умен — ужас! — И он прокричал петухом. Приходится признаться, что он был чудовищным зазнайкой. Венди была поражена. — Ты задавала! — воскликнула она. — А я, конечно, по-твоему, ничего не сделала? — Ну, немножко. — Ах так! Ладно. Я удаляюсь. Она прыгнула в постель и закрылась одеялом с головой. Он сделал вид, что уходит. Но это не помогло. Венди не выглянула. Тогда он сел на кончик кровати и похлопал по одеялу босой ногой. — Венди, — сказал он ласковым голосом, — не удаляйся, не надо. Я просто такой. Я всегда кукарекаю, когда я собой доволен. Она не вылезла из-под одеяла, но было видно, что она прислушивается. — Венди, — продолжал Питер, — от одной девочки больше толку, чем от двадцати мальчишек. Венди выглянула из-под одеяла: — Ты честно так думаешь, Питер? — Ага. — Какой ты хороший! Тогда я опять встаю. Она села с ним рядышком на краю кровати. — Я даже подарю тебе поцелуй. Питер не знал, что это такое. Он протянул руку ладошкой вверх. — Подари. — Ты знаешь, что такое поцелуй? — Подаришь, так буду знать. Венди не хотела его смущать. Она протянула ему наперсток. — Хочешь, я тебе тоже подарю поцелуй? — сказал Питер. Венди слегка наклонилась к нему: — Если ты хочешь… Питер оторвал от своей курточки желудь, который служил ему пуговицей, и протянул Венди. — Спасибо. Я буду носить твой поцелуй на цепочке. Она прикрепила его к цепочке, которая была у нее на шее. И прекрасно сделала. Как потом выяснится, это однажды спасет ей жизнь. Венди знала, что, когда люди знакомятся, принято спрашивать, сколько им лет. Венди была воспитанной девочкой и любила делать то, что принято. Она спросила Питера, сколько ему лет, и вдруг поняла, что спрашивать было не нужно. У него сделалось такое лицо, точно он попал на экзамен и ему достался билет про неправильные глаголы, а он хотел, чтоб его спросили про Трафальгарскую битву. — Не знаю, — ответил он с неохотой. — Но вообще-то я еще маленький. Я, Венди, удрал из дому в тот самый день, как родился. Питер понизил голос: — Я услыхал, как мама и папа говорили о том, кем я буду, когда вырасту и стану взрослым мужчиной. А я вовсе не хочу становиться взрослым мужчиной. Я хочу всегда быть маленьким и играть. Поэтому я удрал и поселился среди фей в Кенсингтонском парке. Венди поглядела на него с восторгом. Питер отнес этот восторг за счет того, что он не побоялся удрать из дома. Но на самом деле ее восхитило знакомство с феями. Она стала сыпать вопросами, и это немного его удивило. Для него в феях не было ничего необычного, они надоедали ему, попадались под ноги и так далее. Но вообще то он их любил. Он рассказал Венди, как они впервые появились: — Понимаешь, когда родился первый ребенок на свете и он в первый раз засмеялся, то его смех рассыпался на тысячу мелких кусочков и из каждого появилось по фее. И так было задумано, чтобы у каждого ребенка была своя фея. — Так и получается? — Нет. Ребята уж очень умные стали. Чуть подрастут — и уже не верят, что на свете есть феи. А стоит только кому-нибудь сказать: «Глупости, нет никаких фей», — как одна из них тут же падает замертво. Ему надоело говорить о феях. Он прислушался. Его удивляло, что Динь-Динь до сих пор ни разу не подала голоса. — Не понимаю, куда она подевалась. Динь, где ты? У Венди забилось сердце. — Питер! — закричала она, хватая его за руку. — Уж не хочешь ли ты сказать, что здесь, в комнате, — фея? — Была только что, — сказал он не без раздражения. — Ты не слышишь ничего? Они вместе прислушались. — Вроде звенят какие-то колокольчики, — сказала Венди. — А больше ничего. — Тогда это и есть Динь. Она так разговаривает. Ага, мне кажется, я тоже слышу. Звон доносился со стороны комода. У Питера вдруг сделалось веселое лицо. Ни у кого не бывало такого веселого лица, как у него. И какой звонкий был у него смех! Он все еще умел смеяться, как смеются в первый раз в жизни. — Венди, — прошептал он, — кажется, я задвинул ее вместе с ящиком! Он выпустил бедняжку Динь из ящика, и она заметалась в воздухе, ругая его на чем свет стоит.