Мортусы — в брезентовых плащах, в белых масках на лицах. У некоторых респираторы. Зловещие, как… как и положено служителям смерти в общем-то. Иван смотрел. Мортусы заворачивали каждое тело отдельно в пленку, заделывали скотчем. Потом закрывали брезентом. Была в их неторопливых движениях особая сдержанность, даже чопорность. Сегодня им предстояло много работы. Одних убитых на станции больше трех десятков. И будут еще. Иван слышал, что в заброшеной вентшахте у Проспекта Славы мортусы построили гигантскую печь-крематорий, чтобы сжигать трупы. Вывели подачу воздуха с поверхности, дымоход, само собой. Пятьдесят метров труба получилась. Тяга такая, рассказывал дядя Евпат, что рев пламени слышно за пару перегонов. Но все равно это не настоящий крематорий, потому что кости не сгорают. Для этого нужна температура гораздо выше. Поэтому в туннельном тупике за станцией Проспект Славы мортусы складывают обожженные, голые костяки один на другой. И теперь их там тысячи. Целый город скелетов. А будет на тридцать с лишним больше. — Приготовиться отдать последние почести, — глухо скомандовал главный мортус, когда все тела приготовили в последний путь. — Минута молчания в память о павших. Сейчас. Иван склонил голову. Тишина расползлась по станции, поглощая отдельные очаги разговоров и шума. Василеостровцы, адмиральцы, невские, с Гостинки, наемники — все стояли и молчали. Вот что по-настоящему объединяет людей, подумал Иван. Смерть. Я хочу домой. Иван стоял, ветерок обдувал затылок и шею. Я. Хочу. Домой. — Минута закончилась, — сказал главный мортус. — Прощание закончено. Иван надел шапку, посмотрел, как уходит в туннель караван мортусов. Потом двинулся к своим. Жрать охота, просто сил нет. * * * Над железной кружкой с толстыми стенками поднимался пар. Иван втянул его ноздрями — влажный, горячий — и поднес кружку к губам. Аккуратно отхлебнул, стараясь не обжечься. Кипяток, едва-едва, на самой границе чувствительности, отдавал сладостью. Стенки кружки не горячие, особая технология времен до Катастрофы — двойные, между ними вакуум, он не проводит тепло. Когда-то давно, когда еще был жив Косолапый, Иван нашел кружку в заброшенном супермаркете среди других полезных вещей. Складной топор. Термос защитного цвета. Оранжевые футболки. Еще там был огромный глобус из желтого камня. Иван тогда провел пальцами по гладкому боку Земли. Названия городов, которых больше нет. Нью-Йорк, Мехико, Буэнос-Айрес, Сантьяго-де-Чили, Тверь, Бологое, Нижний Новгород, Москва. Магазин для путешественников, сказал Косолапый. Вернее, для тех, кто хочет почувствовать себя путешественником — сидя при этом дома. Да, Москва… Что-то не спешат москвичи на помощь к бордюрщикам, а? Иван хмыкнул. Еще бы. После взятия Маяка прошло пять дней. Бордюрщики отбили все атаки Альянса и даже пытались контратаковать. Что они там орали в прошлый раз? Иван поморщился. «Царь Ахмет предлагает вам сдаться, питерцы! Тогда вас пощадят». Ага, держите карман шире. На самом деле — патовая ситуация. И еще чай, блин, закончился. Иван отхлебнул еще, поставил кружку на пол. Его команду отвели на отдых на Невский. Иван обмакнул галету в кружку, откусил кусок размокшей пластинки, начал жевать. Кружка кипятка, кусок сахара и пара твердых, как мрамор, галет — главное солдатское лакомство. А кому-то и этого не досталось. Иван снова вспомнил похоронную церемонию. — Я нашел способ, — сказал Сазон. Иван с усилием проглотил недожеванный кусок, повернулся к другу. — Какой еще способ? — Он даже не сразу сообразил, о чем Сазон говорит. В мыслях все еще было прощание с мертвыми — тела, обмотанные скотчем, минута молчания. Стаканы с сивухой, накрытые галетами. Иван хотел почесать лоб, но обнаружил, что в правой руке надкушенная галета. Почесал левой. — А! Ты про Площадь Восстания, что ли? — Газовая атака, — сказал Сазонов. — То есть? — Смотри, Ван. Старые покрышки, например, подожжем. Поставим вентилятор помощнее, кинем провода до Гостинки — здесь короткий перегон, кабеля должно хватить. И вдуем им резинового дымка как следует. В одно интересное отверстие. — У них же противогазы, — сказал Иван, еще не сообразив толком, что именно Сазон предлагает. — Что, у всех? Иван посмотрел на него почти с восхищением. Конечно, не у всех. Дай бог там десятка два противогазов на двести с лишним человек. Женщины, дети… И тут до него, наконец, дошло. Потравить газом. Вот черт. — Ну, ты и сволочь, Сазон, оказывается. — Служу Приморскому Альянсу! — Сазонов поморщился. — Извини, Ван. Что-то я устал. Иван кивнул. Все мы устали. — Знаешь что, друг любезный, — сказал он. — Давай еще подумаем, а? — Он услышал шаги, повернулся. — Гладыш, принес? Пожилой диггер поставил корзину на пол. В ней лежали желтые теннисные мячики, старые, почерневшие от времени и потных ладоней. Кивнул. Плоское, изрезанное морщинами, как ножом, лицо Гладышева ничего не выражало. Скуку разве что. — Ага. — Спасибо, — сказал Иван, поднялся. — Ну, поехали. Стройся, мужики. — Опять, что ли? — заворчал Пашка, нехотя поднимаясь. — Не опять, а снова. Поехали! Солоха, тебе особое приглашение? Солоха! — Иду, иду, — отложил книгу. Солоха — высокий, слегка нескладный, с копной вьющихся русых волос — читал полулежа, прислонившись спиной к своему рюкзаку. Маленькие очки без оправы были сдвинуты на самый кончик носа. Он каждую свободную минуту проводил с книжкой, но предпочитал почему-то все книги с неудобоваримыми названиями, вроде «Учение дона Хуана: путь знания индейцев яки». Сам бы Иван такое сроду читать не стал. Точнее, однажды он попробовал, но осилил всего пару страниц. Хотя и не сказать, чтобы совсем не любил чтение. Просто… Слегка офигел от смысла жизни, выглядывающего со страниц, и самоустранился. А вот Солохе, видимо, нравилось. — Готовы? — Иван оглядел диггеров. Лучше бы было увести команду подальше от шума и гама, но особого выбора нет. Впрочем, пусть привыкают работать в любых условиях. Пригодится. — Поехали! Встаньте, дети, встань те в круг. Сначала начали работу одним мячиком. Иван мягко перебросил мяч Пашке, пока желтый мячик летел, сказал «И». Пашка поймал, перекинул Гладышу, сказал «ИВ». Следующий должен сказать «ИВА» — и так, пока не составится имя «Иван». Потом следующее имя. Потом слова наоборот, от конца к началу. Потом мячиков становится два. Потом три. Этому упражнению научил их Косолапый. Развивает внимание, координацию и чувство партнера. У Косолапого вообще много было таких упражнений. «Зеркало», когда два диггера стоят друг против друга, один делает движения, другой повторяет — зеркалит. Вообще, чувство локтя, «держать партнера» затылком — едва ли не самое важное в диггерских навыках. — Сначала поймай взгляд того, кому бросаешь, — повторял Иван привычную формулу. — Установи контакт — и тогда бросай. Мягко. С ощущением. Все для партнера. Мячики летали от одного диггера к другому. Иван краем уха слышал голоса и смех окружающих — посмотреть на диггерскую тренировку собралась целая толпа. Какое-никакое, а развлечение. Но сегодня тренировка как-то не задалась. — Сазон! — окликнул Иван, когда тот в очередной раз уронил мячик. — Ты чего сегодня, спишь, что ли? А ну соберись. В следующее мгновение Иван едва успел поймать мячик, брошенный с такой силой, что у него заныло запястье. Пальцы онемели. — Блин! В толпе засмеялись. — Извини, Ван — сказал Сазонов без особого раскаяния. — Что-то я… Извини. — Ладно, на сегодня хватит, — Иван помахал рукой. Пальцы все еще болели. — Гладыш, собери мячики. Все ребята, шоу закончено! — В толпе разочарованно вздохнули. Пока Гладышев собирал мячики, Иван повернулся к другу: — Сазон, у тебя все нормально? Ты какой-то замученный. — Ван, ты на себя посмотри. Ты бы хоть рожу выскоблил, что ли, — Сазонов усмехнулся криво, повернулся и пошел. Бежевый плащ светился в полутьме станции. Куда он каждый день ходит? — подумал Иван. Девушку он себе на Гостинке завел, что ли? И рассеянный к тому же…