Проводив друга взглядом, Иван провел ладонью по заросшей щеке, хмыкнул. А ведь он прав, побриться бы точно не мешало… * * * Иван взял кастрюлю с горячей водой, сунул туда лезвие опасной бритвы, чтобы нагрелось. Попытался устроиться так, чтобы видеть в маленьком, с ладонь, зеркальце в пластиковой оправе хотя бы часть подбородка. Вынул бритву из воды и аккуратно провел по намыленной щеке. Касание горячего металла. С тихим шорохом срезалась щетина. И вот тут они и появились. Из перехода на Гостинку выскочил — едва не бегом — огромный Кулагин, а за ним — маленький круглый человечек в костюме. Надо же. — Ну, какого черта ты за мной ходишь, а? — в раздражении повернулся к нему Кулагин. — А? Цивильный смутился, потом заявил прямо в разъяренное лицо командира василеостровцев. — Я требую! — Что ты требуешь? — Кулагин открыл рот. Цивильный еще набрался немного храбрости и даже с виду стал чуть крупнее. — Я требую запретить светошумовые гранаты как негуманное оружие! Мировая общественность метро… — Клал я на твою общественность, — честно сказал Кулагин. — С прибором. — Ослепшие люди… Действительно, яркость гранат оказалась чрезмерной. Особенно для самих нападавших. На станциях Альянса нет центрального освещения, люди не привыкли к яркому свету, которым залита Маяковская. А уж тем более к светошумовым гранатам. Несколько человек отправили назад, к Невскому проспекту, с ожогами сетчатки. К кому-то зрение вернется, к кому-то — нет. Иван провел лезвием по щеке, прополоскал его в кастрюле. — Ты вообще кто такой? — Кулагин наехал на цивильного. Огромный, в грязном армейском камуфляже, порванном на локте. — Ты что здесь делаешь? Я тебя сейчас по закону военного времени… шлепну прямо здесь. А ну, становись к стенке. — Не имеете права! — взвился цивильный. Слабенький и противный голосок его обрел мощь пожарной сирены. — Я наблюдатель от мирового совета метро! Я нейтралитет… — Ну, держись, нейтралитет. Кулагин вытащил пистолет, передернул затвор. Цивильный побледнел, словно из него кровь выпустили. — Произвол! — крикнул он растерянно. Всегда с ними так. Иван дернул щекой, провел лезвием вниз. С едва слышным хрустом срезались щетинки… Стоит идеалистам столкнуться с настоящим насилием, весь энтузиазм сразу куда-то испаряется. — Олежка, — негромко позвал Иван. Кулагин повернулся, встретился с ним взглядом. Иван покачал головой. Не надо. Кулагин опомнился. Сплюнул, от души выматерился, сунул пистолет в кобуру и ушел. Финита ля комедия. А вот цивильный остался. Ой-ё, подумал Иван. — Сразу видно культурного человека! — цивильный подбежал и протянул ладонь. Почему-то он все время передвигался мелкими, смешными перебежками. — Позвольте пожать вашу руку. Иван посмотрел сначала на свою левую ладонь — кастрюля с водой, на правую — опасная бритва, затем перевел взгляд на цивильного. — Извините, — смутился тот, но ненадолго. — Можем мы поговорить? Иван мысленно застонал. * * * — Вы напали на мирную станцию! Как вы можете?! — Точно, — сказал Иван. Как-то сразу расхотелось спорить. — А то, что они у нас единственный дизель сперли, это ничего. Я понимаю. Это со всяким может случиться. — Это еще не доказано! Конечно, не доказано. Вот когда Василеостровская вымрет, тогда будет доказано. А сейчас они пускай там в темноте развлекаются, им привычно. Впрочем, хомячку с повадками правдоборца этого все равно не понять. — Устал я от вас, — честно сказал Иван. — Правдолюбы, блин. Только вот правда вас не очень любит, я смотрю. — Вы не понимаете! Но Иван уже не слушал. — Кузнецов! — окликнул он молодого мента. Тот подбежал — резвый, как собака Павлова в весенний гон. — Командир, — Миша вытянулся. Глаза сияют. Когда же у него это пройдет? Иван покачал головой. Неужели и я когда-то тоже был таким восторженным салагой, готовым ради одобрительной улыбки Косолапого на подвиги? Нет, не был. Когда я пришел на Василеостровскую, уже никакой восторженности во мне не осталось. А Косолапый был мне друг и старший товарищ, а не идол для поклонения. — Слушай приказ, боец, — сказал Иван. — Бери вот этого штатского и веди. — Понял. А… куда? — Кузнецов поправил лямку автомата, огляделся. Цивильный насторожился. Хорошее у него чутье — как у битого носа на мозолистый кулак. — Недалеко, — Иван дернул щекой. Прищурился. Глаза словно выгорели. — Отведи в туннель за блокпост, там есть дренажная подстанция. Она сейчас не работает, но это неважно. — Что вы… х-хо… — цивильный булькнул, словно подавился. — Отвести в ТДП, — кивнул Кузнецов. Глаза горели воинственным ярким светом. Мальчишка, елки. — Понял. Что дальше? — Там и пристрели, — буднично сказал Иван. — Вернешься, доложишь. Действуй. Незаметно от цивильного подмигнул молодому — понял, да? Кузнецов замер, потом подмигнул в ответ. — Есть, товарищ командир! Цивильный, не веря ушам, перевел взгляд с Ивана на Кузнецова и обратно. — Что вы… серьезно? Я… — Конечно, — сказал Иван. — Хотите знать, что такое настоящий военный произвол? Вот вам произвол. В лучшем виде. — Но я! Я от мировой общественности! Кузнецов снял с плеча автомат и сказал деловито: — Пошли, что ли, общественность. Когда они ушли, — цивильный брел покорно, словно только этого и ждал всю свою цивильную жизнь, — Иван продолжил бритье. Настроение постепенно улучшалось. — Споем, товарищ, боевой… — негромко запел он. Песня из фильма «Два бойца»: —…о славе Ленинграда, — примерился в зеркальце, как бы взяться за левую половину лица… А вдруг?.. Вот черт. Иван бросил бритву в кастрюлю и побежал. На ходу всунул кастрюлю Солохе в руки — тот обалдело проводил командира взглядом. Наполовину выбритая рожа Ивана заставляла встречных шарахаться с дороги. Он спрыгнул на рельсы, поскользнулся… Черт. Выровнялся и увеличил темп. Стук сапог в туннеле звучал сухо и тревожно. Только бы успеть. — Отставить! — он ворвался в помещение дренажной подстанции, остановился. Кузнецов растерянно моргнул, опустил автомат. Он что, действительно собирался стрелять? — Миша, — Иван вздохнул. Уперся ладонями в колени, чтобы восстановить дыхание. Мышцы противно ныли. — Ну… ты… даешь… — Иван выпрямился. — Я же пошутил! Я-то думал, ты его выведешь за пределы станции и отпустишь. Кузнецов растерянно посмотрел на автомат у себя в руках, потом на Ивана. — А, — сказал он. — Я… я думал. Ой, блин. Я же чуть его… — Ничего, — сказал Иван. — Это я виноват, извини. Давай, Миш, топай на станцию, приду — поговорим. А мы тут с товарищем разберемся.