Глава 12 Девочка засмеялась. – А вы не поняли? – Нет, – призналась я. – Вы в ее Инстаграм заходили? – Я плохо ориентируюсь в интернете, – ответила я, – но наш сотрудник прочитал мне, как Веру и тебя с братом вытурили из кафе. Отвратительная ситуация! – Попалась! – весело воскликнула Леся. – И все так же реагируют. Знаете, сколько мамахен за такой пост берет? – Берет? – повторила я. – Что берет? Леся ухмыльнулась. – А что люди больше всего на свете любят? – Каждый свое, – ответила я. – Не! Есть то, что каждый всему остальному предпочтет, – заявила Леся. – Ваши варианты? – Ну… дети, семья, собаки, – начала перечислять я. Леся скорчила гримасу. – Анекдот прямо. Какие дети! Деньги! – Для меня они не являются предметом обожания, – возразила я. – Судя по тому, что вы живете в Ложкине и на работу не на автобусе трясетесь, у вас с финансами все отлично, – хмыкнула девочка, – а вот если квартирка в Хрюкино, до места службы час давиться на метро, да к станции добираться пешкодралом минут сорок, и платят вам двадцать тысяч в месяц за работу без выходных, тогда деньги главное. Когда нищий все время разбогатеть мечтает, мне этого человека жаль. Но когда такой человек, как вы, все больше и больше карман набить хочет, то он гад! Верка нами торгует. – Тобой и Веней? – уточнила я. – Своими детьми? – Ага, – согласилась Леся, – мы ей доход приносим. И не маленький. Вера нас не рожала, наша мама умерла от ужасной болезни. – Прости, не знаю, как можно наживаться на… – заговорила я и осеклась. – …инвалидах, – договорила Леся. – Вы не смущайтесь. Я хожу на занятия в спецспортзал, там все такие, как я. И большинство прямо в истерике валяется, если кто-то скажет про них: инвалид. Злятся, кричат: «Не смейте нас обзывать. Мы люди с ограниченными возможностями». И тренеры песню поют: надо проявлять толерантность, нельзя говорить – «инвалид»! Леся ухмыльнулась. – Во дураки! Они не люди с ограниченными возможностями, они люди с ограниченным мозгом. Что обидного в слове «инвалид»? Оно в переводе с латыни означает «бессильный». И в отношении меня это совершенно справедливо. Когда меня в судороге крутит, я точно бессильна. Те, кто слово это отбрасывает, просто не хотят себя правильно оценивать, прикидываются здоровыми. Ну это реально смешно. А то не видно, что ты в коляске катаешься. Надо, чтобы люди не язык прикусывали, а понимали: если руки-ноги кого-то не слушаются, то это фигня, главное – мозг на месте! Я знаю, что болею, это навсегда, но голова у меня варит. Я очень хорошо представляю свои перспективы: в институт мать поступить мне не разрешит, замуж не отдаст. Верка о дочери до смерти заботиться будет. А моя задача от нее удрать! Получить высшее образование. Работать. Жить одной! Леся улыбнулась. – Исполнится мне восемнадцать, и я сразу убегу. – Куда? – вздохнула я. – В никуда, – отрезала девочка. – Как мамахен на нас бабло косит? Элементарно. Едем, например, от врача, Верка тормозит у кафе, улыбается. – Пошли, надо вам чаю попить. И мы тащимся в кафе. Дальше начинается спектакль. Если нас там хорошо встречают, сразу в зале усаживают, спрашивают: – Вашей девочке удобно? Мальчик кашляет, может, ему плед принести? То Верка отвечает: – Спасибо, спасибо, дайте меню. Почитает карту и встает. – Пошли, ребятки, тут нет ничего, что Вене можно. Одни аллергены для него. И мы в другую жральню едем. Иногда по три-четыре раза так, пока на нужную нарвемся. На такую, куда нас пытаются не пустить. Или предлагают сесть подальше от здоровой публики. О! Вот она радость! Верка втихаря записывает на мобильный все слова администратора, потом уже открыто наставляет на нее телефон и говорит: – Знакомьтесь! Перед вами красивая девушка, которая ненавидит больных детей, не пускает их, усталых, голодных, перекусить, вон гонит, потому что они от рождения ущербные. Своим внешним видом они здоровым людям аппетит испортят. Иногда подключается метрдотель, пытается у нее сотовый отнять, требует стереть запись. Ну, это вообще праздник. И совсем круто бывает, если налетают с кулаками. Заканчивается это всегда одинаково: появляется кто-то из местного начальства, уводит мамахен с собой. Минут через пятнадцать она возвращается. Жуть какая довольная. Администратор падает на пол, бьется лбом, просит нас сесть на лучшие места. Но Верка гордо произносит: – Ну уж нет! Давайте еду с собой. И уносит тьму жратвы. Бесплатно. – Весь спектакль затеян ради дармовой еды? – изумилась я. Леся засмеялась. – В сумке у мамульки появляется конвертик. Там кругленькая сумма. Если же скандал в обжорке не помогает и нас выгоняют, мамашка выкладывает во все соцсети видео с рассказом, как оскорбили детей-инвалидов. У нее полно подписчиков, у многих в семье есть кто-нибудь больной. И пошел лай! Визг! Народ кидается в аккаунт ресторана: «Позор тем, кто детей голодными оставил», «Бойкот гадам, не ходите туда». Такую волну гонят! Допустим, Верка спичку к канистре с бензином в полдень поднесла, а вечером ей владелец жральни пишет: «Простите, все наказаны. Готов вас накормить в любой день бесплатно». Ха! За фигом мамаше салат «Оливье». Бабло гони! Капнет ей на карточку, тогда она уберет пост. Леся чихнула. – Развлекательные центры, кино, театры… Много где можно сабантуй отметить. Если в том или ином месте начальник ушлый, он Верку сразу к себе уведет, посмотрит, сколько у нее подписчиков в соцсетях, и сейф откроет. Есть и такие, кто с мамашкой еще лучше договаривается. Она никакого дерьма не выставляет, никто понятия не имеет, что нас, ну… допустим, в кафе «Сладкая морковка» не пустили. Через два-три денька мы опять у них. И уж нас тут встречают круче, чем президента. Прямо на руках в зал несут, подушку под спинку кладут, на мои костыли бантики завяжут, на огромные прыщи Вени поглядят, скажут: «Сын у вас красавец, дочка сплошное очарование», ну и дальше в том же духе. И мамахен спектакль на видео записывает, сбрасывает «киношку» во все свои профили, пишет: «Не все гады, посмотрите, как прекрасно тут к инвалидам относятся». А конвертик-то толстенький уже в ее лапках. Верка честная. Срубила бабло? Всегда отработает! Леся поморщилась. – Самое смешное, что она думает, будто мы в Веней дураки и не понимаем, что происходит. Ну да, когда я была маленькой, очень расстраивалась, громко плакала в кафе. Не понимала, почему поесть не дают. А потом, спустя года три, Веня сказал: – Хорош выть. И объяснил, чем мамахен занимается. – Ясно, – пробормотала я, – хотя нет, совсем не ясно. Зачем обеспеченной женщине заниматься такими вещами, да еще с участием своих детей? Раздался странный звук, похожий на кваканье. Леся вздрогнула. – Мне пора уходить. Насчет обеспеченности мамаши я ничего не знаю. Она постоянно говорит о деньгах, вечно покупает новую одежду, сумки, косметику, шипит на отца: – Ты ожидал, что я во вьетнамках зимой ходить буду и тебя за роскошную обувь благодарить стану? Думаю, тебе немало платят сам знаешь за что. Отец молчит, не спорит с ней. А насчет «своих детей» я уже говорила: мы от другой женщины. Мачеха нас не любит. Пошли. Леся погасила фонарь, взяла меня за руку и в кромешной темноте повела в холл. У меня возник вопрос, который я должна была задать ранее: – В доме нет света. Как же тут ноутбук работает? Леся хихикнула. – У него батарея. Зарядил ее, и готово. Меня охватило любопытство. – Где ты это делаешь? Леся проигнорировала мой вопрос, но я не замолчала. – А интернет? Он же тут тоже отключен. Леся открыла дверь. – Все потом объясню. – Как ты мой телефон нашла? – не утихала я. – К отцу в контакты залезла, – хмыкнула девочка. – Видите? Иду с пустыми руками. Мобильный и комп в доме остались. У вас теперь есть мой номер, вы только не звоните, не пишите мне, я сама эсэмэску накнопаю. Пожалуйста, не ищите Веню. Я позвала вас, чтобы объяснить, что мы с братом плохо живем. Он смог вырваться, я пока нет. Веня сейчас устроится где-нибудь, тогда я к нему убегу. Только надо его совершеннолетия дождаться. – Твой брат страдает тяжелой аллергией, – сказала я, – он в любой момент может перестать дышать.