И матом меня. Задорная старушка. Красиво загибала, художественно. Тебе имя с фамилией не знакомы? – Роман Кротов? – повторила я. – Вроде где-то это имя слышала. – Память девичья, – упрекнул меня Кузя, – мальчиков, которые нашли сумку с останками Аллочки, звали Костя Булыгин и Роман Кротов. Я их проверил. Булыгин давно спился и умер. Кротов жив. Хотел все это Дегтяреву доложить, а тут ты появилась, и как у нас разговор дальше потек, сама знаешь. У меня родилась идея. – У меня тоже, – подхватила я. – Какая? – полюбопытствовал Кузя. – Поеду сейчас к Бобановой, а ты разузнай побольше про Кротова, – предложила я. – У меня идейка та же, – сказал Кузя, – но есть один момент. Почему Евгений полез в ваш сарай? Что там интересного? – Дрова и всякая ерунда, – объяснила я, – метелки, ведра, грабли, шланг для полива. Теряюсь в догадках, думая о цели Колымагина. – Сарай стоит у забора, – напомнил Кузя. – Да, – согласилась я, – поставлен с нарушением всех правил впритык к забору. Но наш сосед милый человек, он не предъявлял претензий. – Вроде особняк, который снимает Кирилл с семьей, тоже рядом? – уточнил Кузя. – Да, – опять подтвердила я, – его дом стоит чуть наискосок, но тоже близко от сарая. – Пошли, – оживился Кузя. – Куда? – спросила я. – Хочу проверить мою догадку, – не открыл цель похода герой компьютерного поиска. Мы накинули верхнюю одежду и вскоре оказались в дровянике. – Окно! – провозгласил Кузя. – Зачем оно тут? Я пожала плечами. – В нашем доме и на участке много странностей. Окошко придумал Дегтярев, он сказал, что оно сэкономит нам электричество. Можно не зажигать лампу, солнечный свет нам в помощь. Кузя расхохотался и приблизился к раме. – Солнце! Если учесть, что вы топите камин в основном зимой и осенью, то, Дашуля, не забудь затемненные очки, когда в девять вечера за поленьями пошлепаешь. О! Точно. Топай сюда. Я подошла к задушевному другу Собачкина. – Что не так? – Глянь в окошко, что видишь? – Дом, который снимает Габузов, – ответила я, – вернее, входную дверь и террасу. – Глаз как у орла, – пропел Кузя и показал пальцем на раму: – А здесь что? Я удивилась. – Окно. – Внимание на доску под ним! – Ты про подоконник? Кузя закатил глаза и ткнул пальцем в еле заметные отметины. – Это что? – Царапины, – воскликнула я. – С бабами требуется адское терпение, – отпустил мне комплимент наш молодец-удалец, – ты сейчас видишь след от какой-то аппаратуры. Евгений залез сюда для того, чтобы подглядывать за Кириллом и Верой. Я напрягла память. – Но когда мы сюда вошли, на подоконнике ничего не было. – Верно, – согласился Кузя, – полагаю, что кто-то сообразил, чем занимается Колымагин, угостил его лекарством, которое вызвало инфаркт, потом открутил, образно говоря, подзорную трубу и смылся. – И кто это сделал? – опешила я. – Вопрос дня! – торжественно заявил Кузя. – Езжай к Бобановой. А я пороюсь в кучах мусора, отыскивая материал на Романа. Из размышлений меня вырвал писк телефона. Прилетело сообщение от Сени. Я уставилась на экран. «Дашуля! До Дегтярева невозможно дозвониться. И он не читает ни почту, ни что-либо еще, передай ему, что «труп», который нашли у вас в сарае, очнулся. Это на самом деле Евгений. Он тайком проник в ваш сарай, чтобы наблюдать за Верой. Кирилл его не интересовал. У Колымагина проблема с сердцем. Он должен каждый день пить таблетки, он так и делает. У него сейчас трудные времена, клиентов нет, денег, соответственно, тоже, на руках мать-пенсионерка. Он дергался очень, потом к нему обратился Кротов, дал задание узнать, как живет Вера, велел составить распорядок ее дня за неделю. Подробный. Евгений сообразил, что лучше всего наблюдать за женщиной из садового домика на вашем участке, пришел туда, установил нечто вроде подзорной трубы, недолго смотрел на дом, потом его стало тошнить, он развинтил подглядывающее устройство, уложил в сумку и… очнулся в больнице. Евгению просто повезло, что мы его нашли почти сразу после того, как он потерял сознание. Сейчас Евгений еще в реанимации, но прогноз хороший. Никто его убивать не собирался. Просто сердечно-сосудистая проблема. Будь добра, передай информацию полковнику». Глава 30 – Вера Губарева, – кивнула хорошо одетая дама, – естественно, я помню ее. Мы провели вместе несколько лет. – Вы знали, почему девочку поместили в интернат особого типа? – спросила я. Ксения Петровна окинула меня холодным взглядом. – Уважаемая Дарья, при найме на работу я подписывала бумагу о неразглашении сведений о подопечных. Дело давнее, Вера уже взрослая, замужняя женщина, но я, как и врачи, обязана молчать о некоторых изгибах судьбы своих опекаемых. – Догадываюсь, что Вера убила Аллу, – сказала я. По лицу Ксении пробежала тень. – Что является предметом нашего разговора? Почему вы ко мне пришли? У Веры сейчас нет проблем. – Откуда такая уверенность? – осведомилась я. – Кирилл же… – воскликнула Бобанова и осеклась. – Продолжайте, пожалуйста, – улыбнулась я, – господин Габузов никогда не был вашим подопечным, значит, на него ваша подписка о неразглашении не распространяется. – Что закажете? – осведомилась официантка, подходя к столику. – Эклеры у вас сегодня с каким кремом? – спросила Ксения. У меня в кармане завибрировал телефон. Бывшая опекунша вела увлекательную беседу с подавальщицей, а я тем временем вытащила трубку, взглянула на экран и увидела СМС от Собачкина. «У Бобановой была сестра, Наталья Петровна, скончалась много лет назад. У нее остался сын – Кирилл Анатольевич Габузов. Надеюсь, ты прочитаешь сообщение до начала беседы с Ксенией». – А вам что? – спросила официантка. – Кофе, – заказала я, – эспрессо. – Десертик желаете? – Нет, – отказалась я. – У нас очень вкусно готовят, – начала уговаривать меня девица, чья зарплата, наверное, зависела от размера счета клиента. Я остановила ее. – У меня аллергия на сахар. Девушка убежала. – Как вы живете с такой болезнью? – посочувствовала Ксения. – Сахар есть везде, даже в колбасе. – Вот ее я совсем не ем, – улыбнулась я, – и совершенно здорова. Аллергия на сахар – прекрасный способ избавиться от настырной официантки, которая не собирается уходить, пока клиент не закажет все меню. – Гениально! – воскликнула Бобанова. – Возьму на вооружение.