Перелистнув назад несколько страниц, Эдоардо принялся пристально рассматривать иллюстрации. – Изображения противоречат тому, что они пишут, – наконец проговорил он. Лицо Адель просветлело. – А теперь найди, что общего у всех этих моделей. – У всех есть аксессуары, – пробормотал Эдоардо, нахмурившись. – К чему ты клонишь? Что ты этим хочешь сказать? – Все женщины на свете – толстые и худые, высокие и низкие, блондинки и брюнетки – в общем, все они носят дорогие аксессуары: шелковые платки, сумки, меховые накидки… И эти аксессуары идут абсолютно всем. – Да, но эти сумки в форме собаки – такая мерзость! – перебил жену Эдоардо, протягивая журнал. Адель нетерпеливо махнула рукой. – Не обращай внимания на формы, их мы обсудим позже. Читай: сумочки, перчатки и шляпки – все описано до мелочей. «Лидел» пишет о моде по-новому. Этим он выгодно отличается от прочих журналов, пережевывающих из номера в номер одно и то же. – Ты права. Остальные журналы похожи на дешевые газетенки и отличаются только красивой обложкой с прицелом на культурную публику. – «Лидел» тем и отличается от прочих изданий, пишущих о моде. Он не для тех, кто читает дешевые газеты, а для тех, кто может позволить себе не экономить на нарядах. – А тут пишут не только о моде, – заметил Эдоардо. – Верно. Мода – только одна из тем. Обрати внимание на заголовки. Они пишут и о серьезных вещах. – Мода для них всего лишь предлог, чтобы обсудить создание новых рабочих мест и экономическую ситуацию, верно? – Верно! – с воодушевлением воскликнула Адель. – Пора освободить итальянскую моду от диктатуры французов. Мы делаем итальянский продукт – сами придумываем модели, сами их реализуем и сами продаем! В надежных руках предыдущего главного редактора, Де Лигуоро, журнал стал другим: годами журналисты пишут об итальянских производителях. Не столько из-за патриотических побуждений, сколько ради того, чтобы возродить ткацкое дело. Эдоардо отложил журнал в сторону и задумался. В словах жены был определенный смысл. Слишком долго Италию держали на вторых ролях, доверяя ей лишь производство, в то время как дизайном новых моделей занимались исключительно французы. Журналы, несмотря на стремление возродить итальянскую моду, предлагали читателям сплошь французские платья и аксессуары. Состоятельные итальянки ориентировались на парижские дома мод. Зачастую светские львицы и политики заказывали последние новинки или ткани прямо из Парижа. – И? Ты что-то придумала? – Нам нужно попасть на страницы журнала… Не знаю, может быть, с какой-нибудь сумкой или меховой накидкой. Чтобы заполучить хорошую клиентуру, нужно рассказать всем, что мы существуем. Мы итальянцы и делаем качественные вещи. Мы талантливы, но о нас никто не знает. – И что ты собираешься предпринять, чтобы о нас узнали? – Завтра напишем письмо главному редактору и пригласим ее на виа дель Плебишито. Нужно расширяться, а не зацикливаться на одном бутике. Нужно открывать еще магазины, а потом еще и еще… – Амбиций нам не занимать, – усмехнулся Эдоардо. – В нашем деле без амбиций нельзя. Я хочу попасть в «Лидел». В отличие от журналов, которые только и делают, что поют оды Шанель и Ланвин, «Лидел» пишет о моде, как о живом организме, – ответила Адель. Некоторое время Эдоардо обдумывал идею жены, а затем согласно кивнул. – Ты права. Стоит попробовать. В конце концов, что мы теряем? – В худшем случае нам просто откажут. Больше всего на свете я хочу выйти на новый уровень. Думаю, «Лидел» поможет нам подобраться к людям, которые понимают разницу между магазином и бутиком, – добавила Адель. – Я с тобой, любимая. 8 Рим, конец августа 1937 года Папский Григорианский университет Падре Ромеи поджидал Маддалену на пьяцца делла Пилотта. Его кабинет располагался прямо позади внутреннего дворика. Туда вела лестница, а затем длинный коридор со множеством дверей, за которыми работали его собратья-иезуиты и несколько отцов-тринитариев из ордена святого Иоанна де Мата. Дверь, к которой направлялась Маддалена, была последней по коридору. Падре Ромеи всегда держал ее открытой, будто приглашая желающих войти. И хотя Маддалена нечасто навещала падре, она прекрасно знала дорогу. Раз-другой она даже сталкивалась с его сестрой. Ромеи как-то обмолвился, что две трети его родственников уже перебрались из Тосканы в Рим, а сестра, несмотря на уговоры брата переехать в столицу, оставалась жить во Флоренции, мотивируя свой отказ тем, что так хотя бы раз в году малочисленные представители рода Ромеи могут собраться в сердце Тосканы – там, откуда все начиналось. По словам падре, в каком-то плане сестра была права: если она уедет, родовое гнездо на виа Таддеи продадут и их детские воспоминания канут в Лету. – Входите! Открыто! – воскликнул падре Ромеи, заслышав стук в дверь. Сдвинув брови, Маддалена поздоровалась. От внимательного взгляда Ромеи не ускользнуло напряженное выражение ее лица. – Входите же, моя дорогая синьора! – воскликнул монах, посторонившись. – Ох и денек у меня вы- дался! – Это заметно, падре, – произнесла Маддалена, присаживаясь на стул, с которого только что поднялся Ромеи. – Бюрократия всегда вгоняет меня в тоску, но ваш визит поднял мне настроение. – Я рада. Не хотела вас отвлекать… – начала Маддалена. – Вы меня нисколько не отвлекаете, наоборот! – перебил ее Джулио, поощрительно улыбаясь. – Чем могу быть вам полезен? Маддалена тяжело вздохнула и положила сумку на колени. Наблюдая за ее движениями, Ромеи заметил, как дрожала ее рука, когда она доставала из сумочки газетный листок. Прижав его к себе, она с трудом заговорила: – Прежде всего благодарю вас за то, что вы меня приняли… – Как я мог не принять вас? – произнес падре Ромеи. Такой официальный тон был не в характере Маддалены. Видимо, ее что-то действительно тревожит, подумал Ромеи. Впрочем, не стоит торопить события, решил он. Практика и долгие годы преподавания научили его терпению и умению слушать. – Мы с Федерико с огромным интересом прочитали ваше эссе о Константине, – начала Маддалена. – Благодарю, – улыбнулся падре, понимая, как трудно ей подойти к сути дела. – Это только первая часть большой работы. – Понимаю, – нервно пробормотала она. – Как дела у Клелии? – спросил падре в надежде подбодрить свою посетительницу. Он был духовником семейства Белладонна, но Маддалена бывала у него редко, в отличие от Федерико и Клелии. – У нее… У нее все хорошо. Падре Ромеи положил руки на стол и улыбнулся. – Маддалена, почему вы пришли ко мне? – по-отечески спросил он. – Мне… Мне так трудно подобрать нужные слова, – после минутного молчания произнесла Маддалена. – Не торопитесь, за вами никто не гонится. Я никуда не спешу и полностью в вашем распоряжении, – успокоил ее иезуит. – Так вот… К сожалению, меня привели к вам неприятности, – наконец выговорила Маддалена. – Я догадался, – ответил он, пристально глядя на нее. Едва он собрался произнести следующую фразу, как Маддалена протянула ему газетный листок: – Вот. Почитайте. – Минутку, – пробормотал падре, поправляя очки. – Вы что-нибудь слышали об этом человеке? – спросила Маддалена, как только падре оторвал глаза от вырезанной из газеты статьи. Тот лишь покачал головой и вздохнул: – Увы! Я не завсегдатай виллы Штроль-Ферн. Отобедал там лишь однажды по приглашению друзей. Не припомню, чтобы я встречал или что-нибудь слышал об этом человеке. Хотя, возможно, я ошибаюсь. – Значит, вы не видели ни одной из его картин? – спросила Маддалена. – Мне очень жаль, но нет. Падре Ромеи все еще ломал голову над истинной целью визита Маддалены и не понимал, отчего она так встревоженна и бледна. – Этот человек – настоящий отец Клелии, – почти шепотом проговорила Маддалена. Несколько секунд, показавшихся вечностью, они старались не смотреть друг другу в глаза. Внешне спокойный падре Ромеи рассматривал что-то за окном, Маддалена же не находила себе места от беспокойства. Кабинет погрузился в абсолютную тишину, не считая тиканья настольных часов и приглушенного шума, долетавшего с университетского дворика. – Маддалена, зачем вы пришли? – Затем, что я больше так не могу! – воскликнула она надтреснутым голосом. – Представляю, каково вам, – ответил падре и внимательно посмотрел на свою посетительницу, прищурившись так, что его глаза превратились в две узкие щелочки. – И что мне теперь делать? Я больше не могу жить с таким грузом в душе… Я хочу понять, в чем моя ошибка.