Можно было бы подумать, что эти стихи про нее, да только вот тапочек она не теряет. Потому что не носит их. И не ходит, даже держась за шкафы и стены… Когда все женское, что мне сейчас дано, Истратится и станет все равно — Уснуть, проснуться или не проснуться, Из виданного на своем веку Я бережно твой образ извлеку… Ой, а вот это про нее! И про Васю. Надо, чтобы он это услышал… – Вась, да куда же ты пропал? Зовет или ему кажется? Пока шел со двора в дом, попытался представить этот дом без Моти. Но ведь без Моти… без Моти в нем будет пусто. И сиротливо. И от этого сиротства уже никуда не убежишь… – Ну, чего зовешь? – Стихи… Такие стихи сейчас читали! Про нас с тобой. – Скажешь тоже. Кто там про нас с тобой знает? – Я сама удивилась! Но точно – про нас. Вась, а… если я уйду первой, ты обрадуешься? Ведь это какое облегчение тебе будет. «Нет уж: пусть лежит, пусть не видит, но только бы была, только бы можно было поговорить», – додумал он свою мысль. А она продолжала: – Да, Вась, я должна уйти первой. – Это почему еще? – А как ты меня одну оставишь? Я без тебя и дня не проживу. – Люба придет. Люба тебя не бросит. – У Любы своих забот… Нет, ты обещай, что одну меня не оставишь. – Конечно, не оставлю, Моть. Ты и сама это знаешь. И неожиданно добавил: – Слушай-ка, а я того… вспомнил – про платье в синий горошек. Оно и правда было. И так ты в нем была хороша! Сказка для взрослой внучки Ко мне едет внучка! Мы не виделись с ней давно – почти два года. Она в том возрасте (восемнадцать!), когда… когда не знаешь, что можно ей подарить. Косметику? Но что бабушка понимает в нынешней косметике, если она и в свои молодые годы не шибко в ней разбиралась? Что-нибудь из одежды? Но тут надо знать и понимать еще больше. Так что же?.. А что, если я подарю ей… сказку? Смешно? Не согласна! Дело в том, что в этой сказке не будет не только вымысла или фантазии, но даже ни одного выдуманного словечка. Все, что в повествовании будет происходить, было на самом деле. Все, что будет говориться, действительно произносилось моей маленькой внучкой. А я все это заносила в тетрадь – по своей привычке записывать все, что тронуло душу. Тогда почему же – сказка? А вот потому как раз, что внучка выросла и, можно не сомневаться, благополучно забыла все, что было в самом раннем, розовом детстве. Я тоже многое забыла, но собственным записям не верить не могу. А вот узнает ли, поверит ли в свои слова та, которая когда-то их произносила? Ведь она стала взрослой. А взрослые – они же смотрят на мир совсем другими глазами. Говорят другие слова. У них и сердце, кажется, другое… Ну так и пусть будет все, что мне открыла тетрадка, просто сказкой. Итак, жила-была девочка. Звали ее Лизой. Родители Лизы уехали в большой город устраивать свою трудовую жизнь и навещали дочку не часто, в основном в новогодние каникулы или летом. Лето проходит быстро, как сон. И вот уже опять зажелтела трава, западали с деревьев листья; мы идем с трехлетней Лизой по тропинке от Селиванихи – озера, на которое она ходила летом с мамой. Шла-шла внучка и вдруг остановилась. Постояла, подумала… И – как заревет! И сквозь рев: – Мама с папой никогда за мной не приедут! Что в таких случаях делают бабушки? Начинают ребенка утешать. Вот и я принимаюсь говорить: про Новый год, который не заметишь, как придет, про то, что ни разу еще не было так, чтобы они, родители, оставляли ее без подарка. Вот и опять они приедут и привезут… знаешь что? Платье! Да не какое-нибудь простое, а – как у Золушки! Всхлипы стали раздаваться реже. – Платье? Как у Золушки? – Конечно! – И туфельки как у Золушки? Серебряные? – Конечно! Всхлипы смолкают совсем. И вот я слышу совсем тихое: – И я в них побегу и одну потеряю? О-о-о!.. Теперь плачет бабушка. Про себя. Невидимыми миру и внучке слезами. Плачет и ругает себя: вот, она тоже, было время, оставляла своих детей у бабушки, своей мамы, потому что тоже устраивала трудовую жизнь. Господи, если бы я тогда знала… если бы представляла… если бы только могла вообразить… Я знала одно: мои родители любят своих внуков, моих детей, до самозабвения, – значит, им не будет у них плохо. Мы с дедушкой тоже любим свою внучку до самозабвения… Почему же она так горько плачет?! И эти невозможные (как дрогнуло от них сердце…) слова: «И я в них побегу и одну потеряю?» И тут понимаю, наконец, отчего Лиза стала успокаиваться, отчего ей стало легче: она спряталась в сказку. От тоски по маме и папе, от чувства одиночества (при всей нашей с дедушкой любви к ней) – она спряталась в сказку. Как хорошо, что сказка эта к тому времени не раз была прочитана… И мы стали жить дальше. Завтраки, обеды, ужины. Прогулки, игры… И еще танцы! Тогда, в Лизином раннем детстве, родители решили (а мы с ними согласились), что их дочь непременно станет балериной. Наша внучка, как и положено будущей балерине, была тоненькой и хрупкой, порхала по комнатам в придуманных ею самой танцах, и заставить ее покушать было большой проблемой. Нас опять выручала сказка. – Ты ешь, а я пока расскажу… Все книжные сказки к тому времени были прочитаны, и, как внучка изобретала танцы, так бабушка на ходу изобретала сказки. Однако чем ближе внучка подбиралась к четырехлетнему, а потом и пятилетнему возрасту, тем чаще она останавливала повествование каким-нибудь вопросом. Например: – Бабушка, расскажи, как ты стала старенькой? От некоторых внучкиных вопросов бабушка, находчивая в сказках, впадала в ступор. Вот и сейчас… А она-то думала, что достаточно натереть лицо огурцом, купить краску для волос (а если точнее – для закрашивания седины)… – Но… разве я такая уж старенькая? Что-то такое моя чуткая внучка в моем голосе уловила. Последовало раздумчивое: – Ну-у-у… А потом решительное: – Знаешь, сколько ты будешь жить? Пока я вырасту, стану как мама, рожу ребеночка. И пока я – не без внутренней дрожи – обдумываю эту далекую перспективу, она еще решительнее заканчивает: – Тебя Бог сохранит! И – немного погодя, опять раздумчиво добавляет: – Он всех так хранит. Господи… Да откуда ей знать, что «Он всех так хранит»? То есть ждет, пока мы вырастим деток, дождемся внуков, а то и правнуков, а потом… нет, не будем пока о «потом»… Не будем?! Внучка моя, по-прежнему задумчиво глядя в окно, ведет свою мысль дальше: – Бабушка, сейчас лето. А потом будет зима. Лето-зима, лето-зима… Мы умрем, а все так и будет. Она не сказала «ты». Она сказала – «мы». Сколько же на самом деле лет моей внучке?! Да маленькая она, маленькая еще! Вон как тоскует по маме: чистит утром зубы – «меня так мама учила»; возьмет в зубки травинку – «моя мама так делала»; увидит по телевизору красивую женщину – «на мою маму похожа». Моя, мою – ей доставляет несказанное удовольствие подчеркивать их связь. Скорее, даже больше: это доставляет ей тайную радость, дает силенки жить вдали от мамы. А поскольку любовь, переполняющая ее сердечко, требует выхода, то иногда она переливается через край. И если рядом сейчас я…