В день, когда Марк с Сильвией отправились регистрировать смерть Ричарда, я оставила у них свою машину, а сама села в поезд и отправилась в Лондон. Рози взяла на работе отпуск по семейным обстоятельствам, но ей все же пришлось поехать в офис, чтобы что-то уточнить, что-то организовать, и я решила воспользоваться возможностью проверить, в каком состоянии оставили мою квартиру жильцы. От станции «Ливерпуль-стрит» до Долстона всего двадцать минут езды на автобусе. Я сидела на верхнем этаже и смотрела на проплывающие мимо улицы, на толпы покупателей, которые отчаянно штурмовали магазины в надежде успеть в последний момент купить рождественские подарки, на одетого Санта-Клаусом мужчину, который звонил в колокольчик, собирая пожертвования, на сани, выставленные у витрины какой-то лавки в надежде на снегопад, которого у нас в Лондоне не было уже лет восемь. Когда автобус приближался к моей остановке, я заметила в переулке освещенные окна Долстонской ветеринарной клиники. Интересно, что творится там прямо сейчас? Быть может, какой-нибудь щенок добрался до хозяйских запасов рождественских шоколадок и проглотил их вместе с фольгой? Или чья-нибудь кошка наелась синтетического «дождя»? Вероятнее всего. На Рождество с животными довольно часто случались происшествия, требовавшие неотложного хирургического вмешательства. Но вот я и приехала. Поднявшись с сиденья, я нажала кнопку «Остановка». Когда я вышла из автобуса, то увидела какую-то женщину, которая двигалась мне навстречу, толкая перед собой детскую коляску. Погода стояла очень холодная, поэтому женщина была одета в теплую куртку, пестрый шерстяной шарф и вязаную шапочку, натянутую на самые уши, но я все равно ее узнала. – Наоми! – Бет! – Наоми радостно улыбнулась, и мы обнялись прямо посреди улицы с таким жаром, словно не видели друг друга целую вечность (в каком-то смысле так и было). – Я ужасно рада тебя видеть! Как ты? Сто лет тебя не видела! – Мне и самой кажется, что я в последний раз была здесь сто лет назад, а то и больше. Как поживает твой малыш? – Я наклонилась над коляской, чтобы взглянуть на Бемби. Он сидел, закутанный до самых глаз, и усердно пинал ножонками толстое одеяло, которым была укрыта нижняя половина его тела. – Эге, да он уже не малыш! Настоящий мужичок! Наоми рассмеялась. – Да, он уже совсем большой. И он поживает очень хорошо. У нас у всех все хорошо, а у тебя? Что привело тебя в наши края? Я выпрямилась, почувствовав, как в душе снова заворочалась печаль. – Мои жильцы съехали, и я решила проверить квартиру. Впрочем, я все равно была неподалеку… в Энфилде. Дело в том, что… Ричард умер. Это отец Рози. – Ох, Бет, как жаль! Я никогда не встречала его лично, но ты так много про него рассказывала, что мне кажется – я хорошо его знаю. Очень хороший, наверное, был человек. А отчего он умер? – У него был сердечный приступ. В воскресенье. Все произошло так внезапно. – Мне очень жаль, – повторила Наоми. – Мне тоже. – По моей щеке скатилась слеза, и я вытерла ее перчаткой. – Послушай, – сказала Наоми, – мы как раз едем домой. Может, зайдешь на чашечку кофе? Тони как раз нет. Прежде чем ответить, я бросила взгляд вдоль улицы в направлении своего дома. Я не была там больше полугода. Тем не менее я отнюдь не рвалась поскорее увидеть, во что превратили мою квартиру жильцы. – Ладно, пойдем, – согласилась я и улыбнулась Бемби, которому невозможно было не улыбнуться, даже несмотря на лежавшую на сердце тяжесть. «Взрыв на фабрике рождественских игрушек» – вот на что была похожа квартира Наоми. Впрочем, так она выглядела практически на каждое Рождество. Над зеркалами и картинами перемигивались электрические гирлянды. В прихожей высилась гигантская картонная фигура Санта-Клауса. Бесчисленные свечи, казалось, только и ждали, чтобы их зажгли. На каждом подоконнике стояло не меньше трех горшков с краснолистными пуансеттиями, известными также под названием «Рождественская звезда». В гостиной сверкала украшениями елка, которая, правда, была меньше, чем обычно, но лишь потому, что Наоми установила ее на специальной высокой подставке, чтобы Бемби было не дотянуться до блестящих звезд, шаров и бонбоньерок с конфетами. Я рассматривала все это великолепие, изо всех сил стараясь не показать подруге, что мне сейчас не до праздника. Наоми тем временем раздела Бемби, усадила на высокий стульчик и вручила мне пачку рисового печенья, чтобы я могла покормить малыша, пока она будет готовить кофе. Темные глаза мальчугана были огромными и живыми, они с любопытством вглядывались в черты моего ненакрашенного, бледного, неухоженного лица, загрубевшего от холода и ветра во время бесчисленных зимних прогулок с собаками. Это, впрочем, продолжалось минуты полторы, потом Бемби отвел взгляд, с головой уйдя в чрезвычайно важное занятие: теперь он крошил печенье на подносике своего стульчика. – Он у тебя просто чудо, Наоми! – сказала я, принимая от подруги чашку горячего кофе. – Что есть, то есть, – согласилась она. – Но это не так уж важно, правда, сынок? Уж больно много хлопот ты доставляешь своей мамочке. – Приподняв двумя пальцами подбородок сына, Наоми просюсюкала последние слова странным, высоким голосом, который заставил Бемби захихикать. – Ему нравится, когда ты с ним так разговариваешь. – Он вообще у меня парень веселый. Видела бы ты, как он заливается, когда Тони подбрасывает его к потолку. Мне иногда даже страшно становится – вдруг он однажды его не поймает? Но Бемби такие вещи нравятся. – Наоми села за стол напротив меня. – Похороны, наверное, состоятся, только когда подойдут к концу рождественские каникулы? Внезапная перемена темы не застала меня врасплох, она только заставила меня вернуться к тому, о чем я старалась не думать. – Да, мы сможем похоронить Ричарда не раньше Нового года. Завтра должен приехать представитель похоронного агентства и обсудить с Сильвией все детали. – Как она сама-то это выдерживает? Впрочем, глупый вопрос. Должно быть, она просто раздавлена горем. – Так и есть, – кивнула я. – Но Сильвия старается держать себя в руках. Во всяком случае, она ведет себя более или менее нормально, хотя я не представляю, чего ей это стоит… И она по-прежнему думает об окружающих, а не только о своем горе. Боюсь только, сейчас она слишком потрясена и не отдает себе отчета в том, что произошло, а вот когда все закончится, когда она останется в доме одна, вот тогда-то ей станет по-настоящему тяжело. – Ты права. Господи, помоги Сильвии. – Смерть – такая вещь, которую очень трудно принять. Я просто не могу представить, что никто из нас больше никогда его не увидит. Ричард всегда был рядом, всегда готов был прийти на помощь. Даже когда мы виделись не слишком часто, я знала, что могу на него рассчитывать. Но когда я переехала в Или… стыдно признаться, но я о нем почти не думала или думала очень редко. И вот теперь он ушел. Наоми взяла меня за руку. – Не казни себя. Я думаю, Ричард бы этого не хотел. Он знал, что у тебя есть своя жизнь и что в первую очередь ты должна думать о ней. Я вздохнула. – Знаю, и все равно мне кажется, если бы я встречалась с ним почаще, я бы, возможно, заметила какие-то тревожные признаки. Конечно, я просто медицинская сестра-ветеринар, а не специалист по сердечно-сосудистым заболеваниям, но, быть может, я все-таки обратила бы внимание на какие-то симптомы. – Но ведь Сильвия видела его каждый день. Но даже она ничего не заметила! – Она говорит – нет, разве только в последнее время Ричард постоянно выглядел усталым. Но ведь она не врач… – Да, тяжело… Бемби, которого мы пересадили на коврик в уголке комнаты, громко закричал и принялся колотить по игрушечному паровозику игрушечным же кубиком из строительного набора. – Горе и вина рука об руку ходят, подруга. А ты сейчас горюешь о нем… По моему лицу снова потекли слезы. Я отставила чашку с кофе и полезла в сумочку в поисках салфеток. – И где ты только набралась этакой премудрости? – выдавила я сквозь слезы, делая жалкую попытку пошутить. – Что поделать, некоторые из нас рождаются умными. Я улыбнулась. – Наверное. Мне было приятно поговорить с Наоми. Очень приятно. Конечно, я говорила и с Марком, и с Рози, но это было другое… Наверное, все дело было в том, что Марк и Рози были, как и я, убиты горем, а Наоми – нет, но она все равно меня понимала. И сочувствовала вполне искренне. – Как тебе в Или? – спросила Наоми, и я вздохнула. – Все хорошо. – Если честно, я не была уверена в том, что это правда. Зато я была уверена в другом – в том, что говорить сейчас об Или – или о наших отношениях с Джейми, если быть точной, – у меня нет ни сил, ни особого желания. – Ты-то сама как? – Я решила перехватить инициативу. – Я знаю, ты вернулась на работу на полставки. – Ну, вроде того, – ответила Наоми, и на ее лице мелькнуло странное выражение. – Только я думаю, что долго мне не проработать. – Вот как? Тебе, наверное, нелегко, ведь ты работаешь и в клинике, и дома. – Нелегко – не то слово. Приходится постоянно суетиться, пытаясь вовремя отвезти Бемби к няне, а если он во что-то заиграется и не хочет ехать, начинается скандал… Сначала заставляешь его, а потом чувствуешь себя виноватой. Потом все эти стирки, кормления, прогулки… Я ни на чем не могу сосредоточиться, потому что выматываюсь. Но я, наверное, сумела бы со всем этим как-то справиться, если бы не еще одно обстоятельство… Я нахмурилась. – Какое обстоятельство? Бемби забросил свою шумную игру с паровозиком и подполз к нам. Наоми посадила его на колени и так широко улыбнулась, что я почти мгновенно догадалась, в чем может быть дело. – Ты что, снова в положении? – Ага. Уже четыре месяца, представляешь? Может, немного не вовремя, но… Я подумала о том, как повезло Бемби. У него будет брат или сестричка примерно его возраста. У меня, к примеру, была Рози, которая до сих пор оставалась моей самой близкой подругой. – Что значит – «не вовремя»? В самый раз. Поздравляю тебя, Наоми. Поздравляю от всей души! Если бы ты знала, как я за тебя рада. – Спасибо. Правда, Клайв… он может с тобой не согласиться. Когда я ему сказала… ну, хотела предупредить, что мне, возможно, снова придется уйти в декрет, он просто за сердце схватился. «Ты уйдешь, а работать кто будет?» – вот как он мне сказал. Понимаешь, девочка, которую взяли на твое место, работает не очень хорошо, и мне кажется, Клайв собирается ее уволить. Впрочем, оно, пожалуй, и к лучшему. Откровенно говоря, она так и не вписалась в коллектив. Наоми опустила взгляд и принялась натягивать на ножку Бемби сползший носок. Она, однако, проделывала это слишком тщательно, слишком аккуратно, и я сразу поняла, в чем причина. Я хорошо знала Наоми, знала, как трудно ей не высказать все, что она думает. А думала она сейчас вовсе не о том, что Бемби нужно поправить сползший носочек. «Ты можешь вернуться на свою прежнюю работу, если захочешь», – вот что она хотела мне сказать, но не могла, потому что не хотела на меня давить. Наоми предпочитала, чтобы я сама пришла к этой мысли, пусть даже усилия, необходимые ей сейчас для того, чтобы удержать язык за зубами, могли свести ее с ума. Бемби неожиданно расплакался. И довольно сильно. – Извини, – сказала Наоми. – Он, наверное, хочет спать. Я встала. – Это ты меня извини. Я что-то разболталась, а у тебя и так дел по горло. – Тебе вовсе не обязательно уходить так скоро. Посидим еще. Он обычно засыпает очень быстро. – Рано или поздно мне все равно придется увидеть, во что жильцы превратили мою квартиру, – сказала я, решительно застегивая куртку. – Я была очень рада повидаться. Спасибо, что выслушала. Наоми обняла меня. – Если надо, приходи еще. Или звони. Я буду рада видеть тебя в любое время. Ты поняла? В любое! – Поняла. Спасибо. Шагая по улице в сторону своего дома, я заметила кое-какие перемены (многочисленные елки, гирлянды и украшения в окнах соседних домов не в счет). К примеру, в окнах большого дома на углу появились новые желтые занавески, а на почтовых ящиках – новые граффити. Что-то осталось без изменений: искусственные фиалки в цветочном ящике под окном номера пятьдесят восемь, «парадный» БМВ, почти никогда не покидавший парковочную площадку, напротив дома шестьдесят, кое-какие другие мелочи. А вот и мой семьдесят шестой дом. Я поднялась на крыльцо и вставила ключ в замок. Я понимала, что в квартире будет холодно – ведь жильцы съехали почти три недели назад, а декабрь в этом году выдался морозный (на Трафальгарской площади даже замерзли фонтаны – я видела репортаж об этом в общенациональных новостях), но не представляла – насколько. Пересекая прихожую, я видела, как дыхание вырывается у меня изо рта облачками пара. Щелкнув выключателем на стене – в прихожей всегда было темновато, – я нахмурилась. Большое зеркало на стене висело криво, словно его кто-то задел спьяну. Поправив зеркало, я увидела на полу вдоль плинтуса длинную царапину, словно здесь волокли что-то тяжелое. При виде этих следов небрежения у меня упало сердце, но самое страшное ждало меня в гостиной, куда я вошла, толкнув дверь.