– М-м? – отозвался Вольф, слегка улыбаясь заму. Было бы грубой ошибкой не принимать Райнера всерьез, но эти его повадочки… Они лишают Кёнена даже минимума солидности. – Подтвердилось сообщение из Москвы, шеф! Михаэль Шлак заселился сегодня в отель «Нептун». – Отлично, Райнер! – Маркус Вольф прищелкнул пальцами, чувствуя, как участился пульс. – Просто отлично! Шеф Штази незаметно вздохнул. Он так хотел встретиться с Михой, поговорить, узнать, как оно там, в смутном будущем… Желание это лишь усилилось со временем, но… Ох, уж это время! Вечно его не хватает! До того хочется все бросить и махнуть на бережок седого Остзее, а нельзя… Завал. И, пока его не разгребешь, никуда ты, Миша Волк, не махнешь. И не мечтай. Нахмурившись, Маркус приблизился к окну. Суетливое кружение автобукашек не замедлялось ни на миг. Ползут и ползут. Лакированные спинки «жучков» бликовали в рваном свете фар, отражая багровые сполохи стоп-сигналов. Круговорот. – Я просил связаться с «Великолепным монахом»… – подал голос Вольф. – Да, да, шеф! – тут же ожил Кёнен. – Я как раз ищу… Вот! Ойген Браммерц сообщает, что Кароль Войтыла, польский кардинал, замечен в компании Фрэнка Карлуччи, этого мастера госпереворотов. О чем они беседовали, неизвестно, но уже на следующий день Войтыла встретился с Полом Марцинкусом, американским кардиналом и президентом Института религиозных дел, проще говоря, банка Ватикана. Пол Казимир Марцинкус – любопытнейшая фигура, настоящий гангстер в сутане! Он с детства занимался дзюдо и выбился в телохранители папы Павла VI, а однажды спас жизнь понтифику. Наверное, с того момента и пошел в рост. Ныне Марцинкус в полной тайне ворочает «отмытыми» миллиардами. Кстати, его двоюродный брат Раймонди – верный член мафиозной «семьи» Коломбо. Есть сведения, что Раймонди приходится племянником крестному отцу Чарльзу «Лаки» Лучано и является связным между коза ностра и Марцинкусом. – Занятная особь, – усмехнулся Вольф, приседая на краешек подоконника. – Ага… И еще какая! Так вот, Браммерц докладывает, что Марцинкус согласился финансировать польский профсоюз «Солидарность» – главный инструмент ЦРУ для расшатывания ситуации в Польше. – Бжезинский умер, – насмешливо фыркнул шеф Штази, – но дело его живет. – Ага… – отозвался Кёнен, снова клюя носом абзацы. – Ладно, – вздохнул Маркус. – Держите меня в курсе, Райнер. – Ага… – рассеянно перелистывая донесения, зам вышел, забыв притворить дверь за собой. Мелькнуло лицо секретаря, и створка мягко закрылась. «Должен же я хоть за неделю разгрести этот шпионский завал! – с неудовольствием подумал Вольф. – И вырваться на денек!» Папки, аккуратно сложенные на большом письменном столе, глядели на него с сомнением. Вторник, 24 февраля. Утро Москва, Кремль – Ой, как тут здорово… – затянула Альбина. Она непрестанно вертела головой, но этого ей казалось маловато для полного обзора, поэтому девушка раз за разом крутилась на каблучках, чтобы высмотреть всё-всё-всё. И башни, и их отражения в зеркальных стенах Кремлевского дворца съездов, и людей. А депутаты, поспешавшие во дворец, попадались такие, что даже сдержанная Светланка глаза распахивала, впечатленная и зачарованная. Вот мимо прошел космонавт Леонов, а вон там, на углу, с кем-то разговаривает Донатас Банионис… Да не с кем-то, а с Татьяной Дорониной! Ишь ты ее… Смеется, глазками постреливает… Ну и правильно. Рита вздохнула. Ей очень не хватало Миши. Вообще, в этом году всё немного сдвинулось. Хотя… Нет, всё началось еще в ноябре, когда она жила у Гариных. Ей становилось хорошо и спокойно, если Миша находился рядом, пусть даже в соседней комнате. А вот когда он оказывался близко, делалось еще лучше. Правда, спокойствие сменялось волнением. Одно было плохо – Миша вел себя уж больно по-джентльменски. Боялся обидеть, дурачок… Пару раз она сама пробовала выйти к нему поздно-поздно вечером – все уже спали, в доме замирала тишина… Это же так просто – на цыпочках, каких-то десять шажков… И… Да просто так, присесть на Мишин диван, пошушукаться… «Ага! – мелькнуло у Сулимы. – Просто так!» Тогда ее удержало стеснение… Хм… А если честно? Ну да… Побоялась. Не Миши. Себя. Останься они вдвоем, и томление сделалось бы невыносимым, их просто притянуло бы друг к другу! Жаль, что так и не осмелилась… – Рита! Рита! – Звонкий Машин голос камнем упал в поток сознания, разбрызгивая мысли. – А? Чего? – Чего, чего! – сердито откликнулась Шевелёва. – Я ее зову, зову, а она… Пошли скорей! Сулима догнала подруг, и они вместе вошли в обширное фойе Дворца съездов, с галереями, украшенными гербами союзных республик. А народищу… – И чё? – сразу же донесся извечный вопрос. – Капчё! – ответил Жуков. – Куда ты в зал?! Депутат, что ли? Нам наверх! – Ой, Дюша… – недовольно начала Альбина, встав на защиту подопечного, но не договорила. – Долго вы там копаться будете? – брюзгливо воззвал с лестницы Зенков, забыв о жеманных ухватках. – Идем уже, идем уже! – Маша взбежала по ступенькам, и Жека хищно завладел ее узкой ладонью. Рите опять взгрустнулось, но впечатлений извне навалилось столько, что личные неурядицы скрылись под их напластованиями. Вот она выходит на балкон – и перед ней распахивается Большой зал. Казалось невероятным, что столь огромное пространство вообще можно перекрыть. Парит он, что ли, этот необъятный потолок? Или невесом? Сцену видать всю и трибуну… – Садимся! Садимся! – Ой, Изя, подвинься… – А чё, подлокотники общие, что ли? – Что ли! – Вельми понеже… – Тимоша, я тебе местечко забил! – А я, может, не с тобой хочу? – Тимо-оша… – Да ла-адно… – Выходят! Выходят! Политбюро ЦК КПСС в полном составе показалось из-за кулис, вереницей попадая в президиум. В зале заплескали – и аплодисменты разошлись пожаром, не унимаясь. Четыре тысячи человек приветствовали стоявших на сцене, члены Политбюро хлопали депутатам алаверды, и Рита вдруг ощутила громадность происходящего уже не глазами, а умом. Здесь, во Дворце съездов, как будто собралась целая страна – шахтеры, академики, металлурги, колхозники, инженеры, строители, военные, учителя, врачи, писатели… С Дальнего Востока и с Украины, из туманного Ленинграда и знойного Ташкента. От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей. С задних рядов доносились оживленные голоса гостей, звучали все акценты – прибалтийский, грузинский, украинский, татарский, еще какой-то… И девушка впервые в жизни прочувствовала то, о чем толковал Миша – причастность ко всем этим людям, таким разным и таким схожим. Советским. А затем грянул «Интернационал»… Тысячи голосов соединялись, вознося глухой человечий зов. Чудилось, гимну мало места в зале, и он высвобождается, разносится за кремлевские стены, полня улицы, вихрем кружась по площадям. Зиночка первой стала подпевать, за нею вдохновилась Альбина. Рита поймала себя на том, что губы сами повторяют знакомые строки, и облегчила душу, подхватывая со всеми вместе: Это есть наш последний И решительный бой; С Интернационалом Воспрянет род людской! Отгремели плавные, величественные аккорды, а девушка еще не остыла от драгоценного чувства товарищества и единения всех со всеми. Что-то говорили с трибуны, чему-то хлопали в зале… А затем динамики разнесли глуховатый голос Брежнева: – Дорогие товарищи! Рита сразу поскучнела, вздохнула, готовясь к нудному докладу, а генеральный секретарь все тянул и тянул паузу. Перебрав пачку отпечатанных листов, он небрежно отложил их и сказал, наклонясь к микрофонам: – Обойдемся без долгих речей… Товарищи! Я предлагаю всем выступающим говорить только по делу, без хвалебных од и убаюкивающих рапортов. Начну без плана… К-хм… Мы привыкли гордиться нашими успехами, и нам есть чем гордиться, но так называемых отдельных недостатков уже девать некуда, а они всё множатся и множатся, мешают нам жить, не дают расти и развиваться. Да, их хватает, этих «язв социализма». Трудящиеся лишены возможности сходить в магазин и купить то, что им нужно, на заработанные деньги. Это позор, товарищи. И мы должны, мы просто обязаны покончить с тотальным дефицитом в кратчайшие сроки! А взяточничество? Оно, как ржа, разъедает советское общество снизу доверху! Мы дожили до того, что в СССР зародилась организованная преступность, самая настоящая мафия! А рабочий человек бессилен против чиновного или милицейского произвола. – Помолчав, словно вслушиваясь в гулкую тишину, Леонид Ильич со вкусом договорил: – Наш долг, товарищи, долг коммунистов, покончить с позорными явлениями советской действительности! И не просто очиститься от перерожденцев и оборотней в погонах – это всего лишь следствия. Нет, надо искоренить сами причины. Переходить от двухконтурного денежного обращения к нормальному финансированию, к ленинским принципам хозяйствования, встраивать в народное хозяйство естественно действующие обратные связи, обеспечивающие рост производительности труда… Ну, обо всем этом куда толковей расскажет товарищ Косыгин, а я лишь напомню подзабытую истину: социализм в СССР победит окончательно лишь тогда, когда весь наш трудовой народ станет жить лучше, чем в самых богатых капстранах. Наше дело правое, товарищи, и я верю, что победа будет за нами! Зал долго молчал, а потом люди начали вставать. Редкие всплески аплодисментов разошлись, переходя в овацию, хотя множество депутатов продолжало сидеть недвижимо, словно оглушенные. – Сразу видно, кто «за», а кто «против»! – услыхала Рита злорадно-восторженное с задних рядов и захлопала в ладоши, присоединяя свой голос.