– Что вы, Марк Петрович! – всполошилась мама. – Только вино! – Это несерьезно! – притворно нахмурился Марк. – Ну ладно… – Он аккуратно подлил в мамин бокал и вдохновился. – Товарищи! А давайте – за хозяйку! – Давайте! – хором поддержали товарищи. – Наливаем! Час спустя чинное застолье обрело все черты среднерусской гулянки – голоса зазвучали громче, жесты обрели размах, а чины со званиями тихо удалились, уступая равенству и братству. Пухлощекий программист с модной бороденкой, сидевший напротив меня, начальнически выговаривал самому Фирдману, а наш добрейший и тишайший сосед Евгений Иванович, расхрабрившись во хмелю, втолковывал Трофимову некие прописи. Я прислушался. – …Оттого, что официальная наука нос воротит от психодинамического поля, оно никуда не делось, Алексей Николаич! – воинственно напирал сосед. – Это же истинное мракобесие – думать, будто гипнотизер словами внушает! Нонсенс полнейший, средневековая вера в заклинания! Не-ет, тот же Мессинг воспринимал пси-хо-поле человека! – Да что вы мне словами внушаете? У нас, вон, в цеху военпред есть! – контратаковал Трофимов. – Так из него это ваше психополе прет, как вода из брандспойта! Я насторожился. – Военпред? – Евгений Иванович непонимающе дернул бровью. – А вы что думаете, военным не нужны микросхемы? – хихикнул пьяненький начальник цеха. – Да они вообще, будь их воля, всё под себя загребли бы! Хотя на нашего грех жаловаться, мужик классный. Правда, есть в нем нечто такое… – Он неопределенно повертел ладонью, словно лампочку выкручивая, и вздохнул. – А что вы хотите? Его еще в детдоме обидели – один раз и на всю жизнь! Имя вписали… Знаете какое? Дик! Представляете? Дик Владимирович Сухов! Как обозвали! М-м… О чем бишь я? А! Когда у Сухова настроение портится, приборы как с ума сходят, вместо данных погоду показывают! Да я сам однажды… Прошлым летом, что ли? Ну да! Короче, выходит наш военпред с проходной, надевает темные очки… Да как сорвет их, как закинет в кусты! Чего это он, думаю? Подобрал я те очки – обычные, от солнца. Только на темных стеклышках – прозрачные, такие, пятнышки, как раз посередке, напротив зрачков… Ну, будто протаяла чернота от взгляда! – Во-от! – многозначительно затянул сосед. – Николаич! Тяпнем за психополе! – Тяпнем, Иваныч! Радостно цокнули рюмки. А я почуял, как холодок по спине сквозанул. Эти «проталинки» мне знакомы… Сам такие оставлял не раз. Пугался, ломал очки, избавлялся, как преступник от улик… …Никем не замеченный, явился Старос. Расплылся в своей разбойничьей ухмылке, широко раскинул руки, готовый обнять всех сразу. – О-о-о! Штрафную шефу! – был общий глас. – С горкой! Сидел я, как всегда, с краю, поэтому ускользнул незаметно, пока всей компанией спаивали Филиппа Георгиевича. «И нет мне покоя…» – мелькнуло в голове. Тревоги и ожидания ворвались в душу, как студеный ветер – в натопленную избу, выхолаживая, выметая уют… И замещая духоту морозной свежестью. * * * Завечерело. Крадучись, вытянулись тени, сливаясь в зыбкий сумрак. Зажглись фонари вдоль аллеи, и тьма, таившаяся в закоулках, сразу надвинулась, густея синевой. С берега Черного озера наплывала музыка. Узнавался мотив Таривердиева – умел человек скрывать улыбку в печальных нотах. Зеленоград накрыла удивительная теплынь. Я стоял на просторной лоджии, пока не загроможденной лыжами и великами, и дышал воздухом нового ПМЖ. Из гостиной наплывал застольный галдеж – саундтрек импровизированного новоселья. – Миша, простынешь! – Мама выглянула из окна кухни. – Да тут тепло… – Накинь курточку, накинь… Вот, держи. Я не стал спорить, набросил на плечи шуршащую болонью. Досмеиваясь, на лоджию шагнул Старос. – Дышишь? – бодро поинтересовался он. – Right! Тут воздух, как на даче. – Филипп Георгиевич пришатнулся и спросил вполголоса: – Проблемы были? – Были, – не стал я скрывать. – Да сплыли. – O`key… – вытолкнул Старос. – Проблемы тонизируют и закаляют, хе-хе… Питер говорил, ты новый язык сочиняешь? «Турбо Паскаль»? – Сочиняю, – признался я. – Да там не одно программирование, там, как в справочниках пишут, «интегрированная среда разработки ПО». А работы… Начать и кончить! Хорошо, если к ноябрьским до ума доведу. – Не спеши, Миша, – серьезно сказал Филипп Георгиевич. – Вылизывай, отделывай… Пусть весь компьютерный мир «болтает» на «турбированном» Паскале! Кстати, ты в курсе, что «Ампару» Штаты закупают? Сетевухи улетают махом! – Подождите, подождите… – отчетливо удивился я. – Уже?! – Уже, Миша, уже! – рассмеялся Старос. – Канторович – голова! Собрал команду «яйцеголовых», раздал им компы и алгоритм для УДН-48 – вот! – Он щелкнул пальцами. – Wow! Это победа из тех, о которых не пишут, потому что уважаемая публика ни черта в такой виктории не смыслит. Главное, здание Центра сертификации только строится, а работа идет полным ходом! Это так по-советски, что просто – wow! – Здорово… – затянул я. – Это здорово… А проц? – Дело на мази! – щегольнул словцом визави. – К концу лета запустим в серию. В потемках у Староса – низенького, полноватого, усатого – ярче всего пробивалось греческое происхождение. Ему бы еще феску на голову да серьгу в ухо – вылитый контрабандист! Или пират. – Филипп Георгиевич… – заныл я, подлащиваясь. – На экскурсию хочу! В цех гибридных микросхем! И чтобы в чистую комнату процессоров! – No problems! – хохотнул «контрабандист». – Подходи завтра с утра. Я скажу Трофимову, чтобы человека к тебе прикрепил… Так… – задумался он на секундочку, приглаживая пышные усы. – На гермозону там отдельно… Ладно, позвоню Сухову на ОТК, он проводит. Так что подходи! – Буду как штык! – пылко заверил я. – Ше-еф! – подняли рёв «старосята». – Коньяк стынет! – Иду, чада мои! – возговорил Старос архиерейским басом. – Лейте, не жалейте! И аминь! Тот же день, чуть раньше Москва, Лефортово Военный госпиталь легко было спутать с присутственным местом или с театром, уж больно внушительна колоннада. Зато внутри не ошибешься – строгие белые халаты и ходячие больные выдавали предназначение «храма Асклепия». Армейские порядок и дисциплина Марине даже понравились, разболтанности в «гражданских» больницах она не выносила. Долг врача – лечить, а пациентов – лечиться. И никаких шатаний! Орднунг унд дисциплин! Молодой хирург, часто оглядываясь на Исаеву, провел ее в палату и сурово ткнул пальцем в «Командирские»: – Десять минут! – Да, доктор, – кротко ответила Марина, приседая на крашеную табуретку. В палате, по-спартански пустоватой, витал застарелый запах лекарств. Большое полукруглое окно цедило полусвет с хмурого неба, облекая стены в скучную, унылую серость. Ершов лежал на боку, укрытый одеялом до пояса. Всю спину его покрывала марлевая повязка с проступавшими рыжими пятнами, а бинты, заматывавшие стриженую голову, походили на чалму. Злое африканское солнце опалило Гришино лицо темным загаром и будто смазало следы страданий, оставив лишь застарелую усталость. Похоже, Ершов спал – ресницы слегка трепетали и дергался уголок рта. Марина не стала его будить. Время шло, но… Пусть. Неожиданно глаза напротив приоткрылись, глянули в щелки век – и распахнулись не веря, заморгали, слезясь. – Маринка? – пролепетал Григорий. – Ты? – Я, – улыбнулась девушка. – Не узнал? – Просто… – Ершов смутился и выговорил, запинаясь: – Ты мне снилась сейчас… Маринка… – счастливо заулыбался он. – Пришла… – Ну, надо же было проведать, – проворчала Исаева, чувствуя стеснение. Сияние в Гришиных глазах попритухло, и девушка прикрыла ладонью мозолистую мужскую пятерню. – Как ты? Еще не ходишь? – Не пускают! – вздохнул Ершов. – Лежи, говорят, и не рыпайся. Сержант мой уже на костылях скачет, а я валяюсь… Как там Харэр? Взяли? – Взяли, – улыбнулась Марина. – Хайле Мариама убили свои же, а Сиада Барре повесили. – Желая подбодрить товарища, она перешла на шутливый тон. – Да вы не волнуйтесь, товарищ майор, той заварушке еще далеко до окончания. Будет вам чем заняться! – Ну, тогда ладно. – Губы Ершова дрогнули, расползаясь в слегка болезненной улыбке. – Только ошибочка вышла, я пока что товарищ капитан. – Это у тебя ошибочка, – хихикнула девушка. – Четыре твои маленькие звездочки разменяли на одну побольше! – Здорово… – рассеянно протянул Григорий. Внезапно его сухие, твердые пальцы шевельнулись под девичьей ладонью. – Мариночка… Я здесь не задержусь, вот увидишь. И будет у меня всё хорошо, если… Мариночка… Выходи за меня замуж. Ершов испуганно зажмурился, смешно морща нос, словно боясь увидеть на лице Исаевой холодное отчуждение. Девушка боролась с собой целую секунду – и провела пальцами по Гришиному лбу, накрыла ладонью глаза. – Я подумаю.