– Нет, нет! – замотал головой председатель КГБ. – Электронная почта – лучший вариант. В крайнем случае, для сообщений особой важности, можно использовать шифрование. Присутствующие снова закивали вразнобой, как на собрании партхозактива. Одобрям-с. «А не такие уж они и старцы, – подумал я, наблюдая за «дорогим Леонидом Ильичом» и его командой. – Нет впечатления немощи… А сам-то! Дедушка Миша…» – Вопросы есть? – благодушно улыбнулся Брежнев. – Дмитрий Федорович? Устинов повел плечами под кителем, будто ежась, и взгляд его стал испытующим. – Я заметил, что вы изрядно благоволите Израилю, Миша, – железно рокотнул он. – Почему? – Потому что израильтяне должны быть нашими союзниками на Ближнем Востоке, – жестко парировал я, строя ответ рублено, по-военному. – Зреет глобальная угроза исламизма, и тут у Москвы один выход – «крепить единство» с Тель-Авивом. Ставить на арабов? Они бездарны, продажны и стратегически ненадежны. Вспомните Насера и Садата! Мы три миллиарда вбухали в Асуанскую ГЭС, а толку? Египет повернулся к нам задом, кланяясь американцам! Но тут есть одна идея, – глумливая ухмылочка заплясала на моих губах. – В будущем эфиопы затеят строительство мощнейшей ГЭС на Голубом Ниле – и египтяне просто лопнут от злости! Ведь тогда они могут запросто лишиться притока воды, обрекая себя на голод и крестьянские бунты. А давайте поможем Эфиопии с нильской ГЭС в настоящем! Только… м-м… не «на халяву», а по уму – через израильтян. Тель-Авив охотно сотрудничает с Аддис-Абебой, поскольку эфиопы сами злы на арабов. Стоит только начать заполнять водохранилище, и Садат окажется бессильным. Разбомбить плотину? Пусть только попробует! Ну а если ему это удастся, то Египет испытает страшнейшее наводнение в истории – водяной вал сметет целые города! Устинов хмыкнул в доволе. Озабоченные морщины, взбороздившие было его лоб, разглаживались. – Опять же, с помощью Израиля можно переформатировать весь Магриб, – меня несло, как Остапа. – Стоит только поддержать освободительное движение берберов, как это резко ослабит короля Хасана в Марокко или режим Хуари Бумедьена в Алжире. А самое вкусное, на мой взгляд, – это помощь Западной Сахаре! Вот представьте себе: Израиль через Эфиопию поставляет сахарцам оружие, подбрасывает деньжат, а мы признаём САДР. Иудеи начинают потихоньку разрабатывать богатейшие запасы фосфатов в Бу-Краа, наши устраиваются на военной базе в бухте Дахла, и все довольны! Зона жизненно важных стратегических интересов СССР расширяется неимоверно – самолет с Кольского полуострова сможет сесть в Дахла на дозаправку и вылететь оттуда в любую точку Средиземноморья. Хоть с бомбами, хоть с десантом. Вон как мы хорошо закрепились в Сомали – аж сердце радуется! Но! Если израильтян вынудят уйти с восточного берега Суэцкого канала, у нас наверняка возникнут проблемы. Каир с подачи Вашингтона запретит проход наших судов снабжения. А ведь базы в Бербере, на Сокотре или Нокре – это контроль над важнейшим морским путем, над акваторией половины Индийского океана, не говоря уже о Ближнем Востоке! Оставите их – забудьте про активную внешнюю политику. – Андрей Андреевич? – церемонно повернул голову Суслов. – У вас есть что добавить к сказанному? – Да. – Громыко, осанист и невозмутим, закинул ногу на ногу. – Представители Израиля были у меня с неофициальным визитом в конце февраля. Перед Восьмым марта в Тель-Авив летал Примаков. Поскольку мы более не настаивали на том, чтобы израильские военные покинули оккупированные территории сектора Газа и Западного берега реки Иордан, переговоры прошли весьма конструктивно. Как говорится, в теплой, дружеской обстановке. Ряд важных договоренностей уже подписан, в том числе в военной сфере, и мы готовы к восстановлению дипотношений. Даже к встрече на высшем уровне. Моя сдержанность дала осечку – губы растянулись в улыбке. – Товарищи, вы даже не представляете, до чего это приятно… – Я замотал головой, бессильный перебрать целый сноп ощущений. – Насмотрелся в «прошлой жизни», как разваливали страну, как ее оплевывала всякая мразота… А тут Союз жив и здоров, набирает и набирает очки в вековечной игре с Западом! – запнувшись, я добавил: – А ведь мы победим, товарищи… На лицах «товарищей» дрогнули улыбки. Леонид Ильич от души хлопнул в ладоши и с чувством изрек: – За это надо выпить! – Есть компот, – подсказал Суслов. Клацнули, сходясь, стаканы с красной каемочкой. – Ну, за победу! Пятница, 26 марта. Ближе к вечеру Зеленоград, аллея Лесные Пруды Зеленоград! Куда ни глянь, везде деревья. Зануда с рациональным складом ума скажет, что зелень – всего лишь защита от пыли в городе микроэлектроники, но здорово же – как в лесу! Недаром тут полно улиц-аллей. Озерная аллея, Березовая, Каштановая, Яблоневая, Солнечная… Красно-белый «Икарус» подкатил к тротуару, и водитель громогласно объявил: – Сосновая аллея! Кому?.. – Мне! – подскочил я, хватая пузатые сумки. – Спасибо! Урча, рейсовый автобус отъехал, а я завертел головой, ориентируясь в пространстве. Хоть и звалась аллея Сосновой, а шумели вдоль нее лиственницы, покачивая тонкими прямыми стволами. За охапками черных ветвей с редкой опушью рыжей хвои выглядывали белые этажи высоток. Туда! Под ноги ложился черный, свежий асфальт аллеи Лесные Пруды. Где-то здесь мой новый дом… За рощей блеснула гладь Черного озера, и я вышел к белоснежной многоэтажке, свежей, как накрахмаленная простынь. – И-и-и! – с разбегу в меня врезалась девчонка в синей спортивке, и я не сразу узнал Настю. – Мишечка! Мишечка! Ура-а! Хохоча, я обнял ее, не выпуская сумок из рук, а тут и мама пожаловала. – И-и-и! – Полы легкой куртки разлетелись на бегу, открывая вязаное платье, ладно облегавшее мамину фигуру. – Мишенька! И снова я устоял под напором любви и ласки. – Чего ты так долго? – запритопывала от нетерпения сестричка. – А ты где был, вообще? В ГДР, да? В Берлине, да? Я еще раз чмокнул ее, лишь бы прервать тараторку. Мама засмеялась и отобрала у меня сумку. – Давай, помогу… Ого! Настя, хватайся! – отмахнув челку, она похвасталась: – Вчера «Хельгу» привезли! Мы сами только-только прилетели, а тут звонок! Распишитесь… – Ага! Такой красивенький сервантик! – восхитилась Настя. – А что в сумках? Ты еще чего-то привез, да? Нам, да? Здорово-о! – Ну, ты и тряпишница, доча! – Ой, а сама-то! Посмеиваясь, я одолел ступени у подъезда и как бы невзначай осмотрелся. Кто мои прикрепленные и где прячутся, не ясно, но меня они наверняка видят. Дурацкую идею помахать рукой я отбросил, как пережиток детства… Почему-то мне казалось раньше, что не перенесу жития под надзором, пускай даже незримым. Ну, жив же пока. Просто не надо обращать внимания. Играть по правилам, чтобы однажды их нарушить. Бывают в жизни моменты, когда никто вовне не должен тебя видеть… – Битте-дритте! – Настя распахнула дверь, пританцовывая. – Данке шён… Я вошел в гулкий подъезд, и со спины долетело звонкое: – Мы на тринадцатом живем! – Их ферштее, фрейлейн… – Немчура моя… – Мама нежно притиснула меня. – Что ты, что папа… – Это я по инерции, мам! Лифт возносил нас, а я любовался своей роднёй. Красота-то какая! Что родительница, что сестрёница… Сбившись на мамину интонацию, я лишь улыбнулся. Не дано мне было в прошлой жизни ощутить всю приятность кровного родства! И лишь сейчас понимаю, что утратил тогда. Ну, исправил вроде… Мама открыла дверь своим ключом, и я переступил порог. Зря страхи питал – планировка другая, и в комнатах пустовато, еще не всю мебель перевезли, но запахи витали знакомые, родные. Уж что-что, а мамин борщ я учую! Навстречу, шурша охапкой серой бумаги, вышагивал отец. Видать, «стенку» собирал. Приметив меня, он уронил свой груз, разводя костистые руки. – Мишка! И завертелось, завертелось разноцветное колесо… Папа гордо водил меня по четырехкомнатной квартире, Настя примеряла берлинские обновки, мама гремела тарелками на кухне. Сестренка пищала, подскакивала меня помутузить от излишков счастья и опять убегала – крутиться у трюмо. Мама в передничке выглядывала из кухни, словно желая убедиться, здесь ли «сыночка» – и снова бренчали тарелки да звякали ложки… Я вернулся домой. * * * – Да тихо вы! – прикрикнул на расшумевшихся «старосят» Трофимов, начальник цеха гибридных микросхем. – Филиппа на вас нет… – Он торжественно повел чашкой с вином. – Я поднимаю сей бокал за Петра Семеновича. Всего-то прошлым летом Семеныч влился в наш коллектив, а вы посмотрите, как лихо мы продвинулись! – Это всё Михаил Петрович! – отшутился папа, кладя руку мне на плечо. – Да-а… – забасил Марк Гальперин. – Дети у тебя тоже получились! «Старосята», здоровенные парни и рослые мужики, грохнули, заглушая мамин смех. – За тебя, Семеныч! Разнокалиберные сосуды сошлись, мешая хрустальный звон с глухим перестуком фаянса. Мой стакан чокнулся о папин фужер и дотянулся до эмалированной кружки Марка. Нам с Настей плеснули густой, пахучей «Хванчкары». Папа предпочитал армянский коньячок, а Гальперин хранил верность «Столичной». – Лидия Васильевна, – прогудел он, – дайте, я за вами поухаживаю! Водочки?