Вакарчук торопливо набил рот и плеснул кофе в кружку. – Заварено по-ковбойски, – хмыкнул Максим. – Подкова не утонет. – А то! Призрак Медведя пил маленькими глоточками, жмуря обсидиановые глаза, пока не выхлебал полную чашку. – Едем! – выдохнул он. – А что надо сказа-ать? – напел Степан вкрадчивым голосом. – Спасибо? – Максим неуверенно забросил ответ. – Хау! – улыбнулся Чак. – О! Посуда, одеяла, припасы переместились в кузовок пикапа. Хлопнули дребезжащие дверцы. Машина заворчала и тронулась, покатила по сухому руслу-арройо, вторя затейливым изгибам. Вспугнутая тишина помаленьку возвращалась, подтягиваясь к кострищу. Ни звука. Из зарослей выглянул молодой койот. Беспокойно оглядевшись, зверек потрусил к костерку, залитому кофейной жижей. Порыскал, скуля – и вцепился в огрызок, заглотал жадно и счастливо. Вдали, на склоне холма, разгорелись красные стоп-сигналы, словно открылись недобрые глаза. Койот шарахнулся, поджимая хвост, но не ушел – запахи одолели страх. Вытянув мохнатую шею, он завыл – тихонько и боязливо, будто жалуясь Большому зверю на свой голод и винясь за трапезу. Тот же день, раньше Первомайск, улица Ленина Чужая страна – чужие правила. Другая жизнь. Всё иное – повседневные привычки, принятые нормы общения… Саймон вышел у сквера Победы и проводил глазами фырчащий «Икарус». Автобус, потряхивая «гармошкой», свернул на мост, желтым коробчатым силуэтом скользя вдоль строя пирамидальных тополей. Снег почти стаял с мостовой, лишь кое-где белея наметами, зато на газонах и в парке напротив – сугробы по колено. Русская зима. «Внедряемся!» – кивнул себе Саймон Грин. Вытряхнув из надорванной пачки папиросу, он дунул в мундштук, не зная зачем, но все русские так делали, закуривая. Чиркнул спичкой, втягивая вонючий дым, скосил глаза на тлеющий кончик. «Турецкий «Кара-Дениз» покрепче будет, – подумалось ему, – но есть что-то общее. Дерет горло…» Саймон пригляделся к блеклому рисунку на пачке, выполненному в два цвета – пологие сопки, на склонах тает снег, а надо всем – лучистое солнце. «Колыма, однако!» – развеселился Грин и зашагал к продснабу, поглядывая вокруг, сверяя свою манеру вести себя с поведением «вероятных противников». Люди как люди. Озабоченно торопятся, припаздывая на работу. Тяжеловесно, устало шагают, возвращаясь со смены. Старушка, закутанная в шерстяной платок поверх уродливого черного пальто, неторопливо ковыляет, припадая на палочку. Мальчишки, толкаясь и смеясь, лупят друг друга портфелями. Жизнь как жизнь. Решив, что русский табачок извел следы сладковатого дымка «Мальборо», Саймон одолел очищенные от снега ступени. Тяжелая дверь как раз открылась перед ним, выпуская двух капитальных дам в модных дубленках. Модные шапки-папахи, нахлобученные на крашеные волосы, лишь подчеркивали бальзаковский возраст работниц торговли. – Представляешь, – охала дама в головном уборе из чернобурки, – Николай Алексеич уволил-таки Романенко! – И правильно сделал! – агрессивно рубанула ее товарка в белой шапке из песца. – Где это видано, чтобы главбух путался в арифметике? – Так-то оно так… – затянула чернобурка. – Но человеку год до пенсии… – Пускай переквалифицируется в управдомы! Грин вслушивался в разговор, понимал сказанное, но не улавливал потаенного смысла. Некое глубинное, скрытое течение, видимое обеими дамами, не давалось ему. Нахмурившись, он миновал вестибюль и храбро ступил в гулкий коридор. «Fucking shit!» Как штурман без компаса и карты… Вертя головой, Саймон наткнулся-таки на искомое. «Отдел кадров». За дверью обнаружился небольшой кабинет. Шкаф для бумаг, развесистое растение в горшке на подоконнике, внушительный, крашенный белой краской сейф, портрет Ленина на стене – и огромный письменный стол, попиравший тумбами истертый паркет. За столом сидела пожилая, но энергичная женщина в карминно-красной кофте, наброшенной на строгое серое платье. Волосы, крашенные басмой, придавали начальнице южной знойности. – Здрасте! – по-простецки сказал Грин, сдергивая шапку. – Здравствуйте. – Женщина глянула на посетителя поверх очков в тонкой золотой оправе. – Вы устраиваться? – Да! Был слух, что вам нужны водители… – Хорошие водители всегда нужны, – проговорила «персональный менеджер», акцентируя слово «хорошие». – Документы с собой? – Да, вот. – Саймон с готовностью протянул бумаги. – Семен Зеленов… – прочла начальница. – Водитель первого класса… Характеризуется… Не был… Не состоял… Не привлекался… Хм. Ну что ж… Требуется водитель на «каблучок». Грин мгновенно вспотел, лихорадочно вспоминая марки советских автомобилей, и с громадным облегчением выдохнул. «Каблук» – разговорное название легкового фургона «Иж-2715». – Машина новая? – деловито спросил он. – Новая, но неухоженная. Устроитесь если, покажете себя с хорошей стороны – пересядете на машину получше. – Справедливо, – согласился Саймон. – Оформляйте! Час спустя распаренный водитель Зеленов покинул контору продснаба, торопясь в общежитие. Надо было успеть застать комендантшу, чтоб та выдала постельное белье. Иначе заночуешь на голом матрасе, а завтра рано вставать… Инфильтрация начиналась успешно. Среда, 4 февраля. После уроков Первомайск, улица Карла Либкнехта Чего-то я сегодня устал. Школа меня не напрягала особо, на уроках отдыхал больше. А вот в Центре пришлось поднапрячься. Как засел статью править, так и встал из-за стола лишь под вечер. Все страницы красным исчеркал, придется теперь начисто перепечатывать. Разумеется, не в гараже – куплю шоколадку Сашеньке, секретарше Николая Алексеевича. У нее там отличная пишмашинка, швейцарская, с мягким ходом… Прогибая спину, я выбрался к окну. Зимний вечер. Темнеет рано, хоть сутки и прирастают светом. Домами и улицами пока не завладела ночная чернота – город окутался сплошной лиловой тенью, размывавшей знакомые черты. На перепаде дня и ночи всё, ставшее привычным и обыденным, чудится таинственным, даже нездешним. Двухэтажка, замыкавшая «военный двор», вся просвечена уютными желтыми окнами. Ага! Вот и Наташка включила свет – розовые шторки придали ему гламурный оттенок. Я прищурился – вроде бы мелькнул нечеткий силуэт… И усмехнулся – ревную будто. Вот и высматриваю, не засветится ли чей-то брутальный профиль. Тут моих ушей достиг дружный смех, и я пошел на звук. Не стоит ожидать депрессии, когда тебе семнадцать. Особенно если душе пора на пенсию. Дождешься… Покинув кабинет, прислушался. Хохот рвался из мастерской. Сбежав по лестнице, я толкнул тяжелую дверь и очутился в царстве Ромуальдыча. Вечером сюда вся молодежь сбредается. Так уж повелось. Сперва мы по делу собирались. Все ж таки, Вайткус официально – директор. Устраивали планерки, делились мнениями, спорили. А Ромуальдыч, обожавший юное шумство, и чаю заварит, и килограмм конфет на верстак вывалит. Не поддержать такую «славную трудовую традицию»? Как можно! – Мишечка явился! – заулыбались девчонки, оккупировавшие диван. – Приветики! – А в щечку чмокнуть? – сказал я бархатным голосом. – Чё это? – тут же встрял Изя. – Перебьешься как-нибудь! – Чё это! – передразнила его Светланка. – Мы потом, Мишенька! – По очереди! – хихикнула Маша. – По очереди! Рита молча улыбалась мне, но смотрела так, что обещания близняшек представлялись детскими. – Миша! – Арсений Ромуальдович вырвал меня из девичьего плена. – Тут ребята идею подкинули…