– Я подкинул! – похвастался Динавицер. – Вообще-то мы, мон шер, – поправил его Зенков. Он вместе с неразлучным Дюхой восседал на верстаке и болтал ногами. – Может, нам автопробег организовать? – Первомайск – Москва! – воскликнул Изя. – Надо обязательно с идеологической нагрузкой! – вскочил Саня Заседателев. – Комсомольский автопробег «Навстречу XXV съезду КПСС»! Тогда нас обязательно в райкоме поддержат, да и от уроков точно освободят. На всю неделю! – Смотри! – Женька спрыгнул с верстака и подошел к большой карте СССР, висевшей на перегородке, из-за которой слегка поддувало – большой гараж отапливался всего парой батарей. – Двинемся через Умань до Киева, там переночуем… – Рано ночевку устраивать, – не согласился Жуков. – Давайте лучше до Сейма дорулим, а там в пионерлагерь свернем. Гошка говорит… Гош! – А? – взлохмаченный Кирш выглянул из гаража. – Чего тебе? – Сильно занят? – Мы тут резину набиваем на ворота, – степенно ответил Гоша, – дует сильно. А чего? – А у тебя там правда сторож знакомый? Ну, помнишь, ты говорил? В лагере том, на Сейме! До Кирша дошло не сразу. – А-а! – завел он. – Ну да. Дядь Сеня. – Всё, – отпустил его Изя, – свободен. Гоша фыркнул и захлопнул дверь. – Ладно, мон шер, – согласился Зенков, – подышим свежим воздухом. М-м… Потом переход до Брянска, а оттуда – до Калуги. Можно и сразу в Москву, но в дороге устанем. Ни поесть, ни умыться. Лучше с утра выехать, и… куда-нибудь в столицу. – На массовое поле можно, – прикинул я, – в парке Горького. – Так ты согласен? Мне удалось найти вариант «и нашим и вашим». – В принципе, да, но… Чего-то не хватает. Одной идеологической нагрузки маловато будет. Надо что-то свое… Ладно, подумаем. Тут из гаража донесся громкий говор, смех, и двери распахнулись. Улыбчивый Гоша с жирным мазком мазута на щеке объявил: – У нас гости! В двери спиной просеменила Тимоша, и стало ясно, что она помогает затаскивать санки. Нет, не детские… Розовая с холода Альбина затолкала в мастерскую креслице с приделанными обрезками лыж. На санках, укутанный теплым одеялом, восседал робкий старичок, улыбаясь смущенно и неуверенно. – Ой, здрасте! – зазвенела Ефимова. – А это мой дед Егор! Мы катались, хотели уже домой идти, а потом смотрим – у вас тут свет везде! – Сейчас мы вам чайку горяченького! – подмигнул Ромуальдыч. – Чаек – это хорошо! – покивал дед Егор. – Да, Альбинка? – Ой, конечно! Не замерз, деда? – Да ну! Я смотрел на старика в самодельном инвалидном кресле, и было мне тяжко. Так со мной всегда, стоит только услышать «эхо прошедшей войны», увидеть ее страшный послед. Дед Альбины летал на «яках» и «Ла-5», бил фрицев, дошел до самого Кёнигсберга, пока пулеметная очередь не прошила истребитель, перебив обе ноги. С тех самых пор Егор Пименович – калека. Если бы не внучка, вообще из дома не показывался. И вовсе не жалость меня доставала, хотя и она тоже. Просто жило где-то внутри паршивое чувство… не возвращенного долга, что ли? Я усмехнулся, глядя в темное окно, выложенное по краям кружевными веточками инея. Такая вот славная традиция у попаданцев в «застойные семидесятые» – думать о тех, кто лил кровь в грозные сороковые. Нас спасли, а сами… И причина тут вовсе не в том, что «гости из будущего» морально устойчивы и по-особому совестливы. Всё куда проще. Это к 2018-му фронтовиков почти не останется в живых, а сейчас герои войны – кругом, их много, они в самом расцвете сил. Трудятся, учат, ищут. Или маются всю свою жизнь, как дед Егор. – Осторожненько… – добродушно проворчал Вайткус. – Кружка горячая. – Да я в варежках, нормально… – Ой, «Лимонные»? Мои любимые! Я старательно улыбался Альбинке, а сам думал, мыслью нащупывал верный ход, верное решение. Во мне до сих пор жило ощущение внутренней свободы, испытанное мною в лыжном походе. После я не раз спрашивал себя, а правильно ли поступаю, отказываясь помогать членам Политбюро. Как же тогда «перестройка» – в экономике, в партии, в военной доктрине, в обществе? А никак! По фигу все эти «великие перемены»! Инфу я слил? Слил. «Исторические преобразования» запущены? Запущены. Влиять на ход реформ могу? Нет. Так, может, хватит суфлировать? Хватит витать в высших сферах? Пора, как Канторович, спуститься в подлунно-земноводный мир – и заняться делом. Подпихивать прогресс в микроэлектронике или вот – помогать незаметным героям. «Тут даже придумывать ничего не надо, – подумал я, – альтернативщики всё придумали до нас…» Кто-то из авторов, помню, задумал поисковые отряды организовать, вести «раскопки по войне», а кто-то техоснастку в ФРГ «закупал», чтобы современные протезы клепать… Я замер. – Ну, ты и балбе-ес… – Это ты кому? – подозрительно сощурился Изя. – Это я себе. Продолжая бурчать, протер мокрой тряпкой обычную школьную доску и мелом набросал чертежик модульного протеза с торсионными соединениями. Карбоновая стопа с вертикальным амортизатором… Приемная гильза из литьевых смол с силиконовым чехлом… Коленный модуль с регулировкой фазы переноса и – обязательно – с поворотным устройством для разворота голени… Ну, чтобы инвалид мог сесть в машину или просто положить ногу на ногу. – Миш, чай будешь? – Ромуальдыч качнул кружкой с черными крапками отбитой эмали. – Будешь… – затянул я, выводя мелом пневмодемпфер. – Ого… – Вайткус слегка нахмурился, оглядывая эскиз, но вскоре лицо его прояснилось. – Етто счастье… для Егора Пименыча? – Счастье для всех – и даром! – отговорился я. Глава 3 Среда, 11 февраля. Утро Первомайский район, Грушевский совхоз – Ось ци трубы, хлопцы та девчата, – пышная круглолицая тетя-агроном провела наш класс под стеклянные своды и полной рукой окинула фронт работ. – Зчищайте ржавчину до металла, а мы пофарбуемо серебрином. «Лепестки» не забудьте! Дождавшись, пока крупногабаритная тетя отойдет подальше, Изя передразнил ее: – «Зчищайте, хлопци та девчата!» Ага… Отсюда – и до обеда! – Ой, Изя, вечно ты… – вступилась Альбина за агрономиню, но без особого энтузиазма. Зенков мрачно покачал головой: – Боюсь, мон шер, что до ужина. Я оглядел теплицу – грядки, стойки, трубы сходились в точке перспективы. И перспектива казалась невеселой. – Ось що, ребята та девчата, – моя рука подняла металлическую щетку, как факел. – Делим трубы на участки! Каждому – от стойки до стойки. Если по-хорошему, управимся до одиннадцати. Ну, до полдвенадцатого! Все загомонили вразнобой, разбредаясь: – Чур, это мой! – Хитренький какой! Тут ржавчины почти нет.