Вечер того же дня Первомайск, улица Карла Либкнехта Углепластика КМУ-4 на Киевском авиазаводе в Святошино было как гуталина у Матроскина – ну, просто завались! Помогла нерасторопность планового производства – пока химзаводы раскачались, пока выдали углеродное волокно, многие детали на «Ан-22», должные, по идее, стать карбоновыми, быстренько выпустили в металле. Военные ждать не умели. И Ромуальдыч привез целых два ящика пластин из углепластика. Незаменимый человечище! – Изя, ты куда трубки дел? – глухо донесся голос из коридора, сопровождаясь звонким клацаньем. – Я ж их тебе положил! – завопил Динавицер. – Куда? – Сюда! А, вот они, скатились… Я мельком улыбнулся, пробираясь к столу. Мой кабинет все больше напоминал съемочную площадку «Терминатора» – на столе и в углу блестели полировкой суставчатые, коленчатые «ноги» модульных протезов. Те грубые, выструганные из дерева изделия, что пугающими обрубками были свалены в нынешних протезных мастерских, не слишком эволюционировали со времен одноногого Джона Сильвера. А тут… Я довольно усмехнулся – будет с чем в Москву ехать! – Альбина! Обмеры точные? – Ой, да вы что? – обиженно отозвалась Ефимова. – Конечно, точные! Ромуальдыч кивнул и отобрал нужные силиконовые чехлы. – Как раз под гильзы… Нормально всё? – развернулся он ко мне. – Нормально… Подогнал под каблук. Если дома босиком, то вот, – я постучал по регулируемой щиколотке, – переключается клавишей. А гидроцилиндр – больше для удобства. Когда дед Егор сядет, то мысок стопы вот так встанет, – показал на пальцах, – как на живой ноге. – Не дай бог без ног остаться… – проворчал Вайткус. – Без рук еще страшней. – И не говори… – Ромуальдыч приблизил к глазам листок, разбирая мой почерк. – «Пяти…осный коленный модуль с гидравлическим контролем фазы переноса и фазы опоры…» С переносом понял – чтобы ходить с разной скоростью. Так? А опора? – А это… – Я намертво закрутил клапан. – Ух… Это для подгибания. Когда по лестнице идешь или с горки… Всё! Вайткус смешливо хрюкнул: – Ты уже третий раз говоришь: «Всё!» – Теперь уже точно, – выдохнул я и очень бодро вопросил: – Где наш испытатель? – Внизу ждет, – доложил торчавший в дверях Женька. – Жутко волнуется! И жутко стесняется. – Девочек выгоним, – сурово сказал я. – Понесли! И мы торжественно промаршировали в мастерскую, неся модульники на руках. Собрались все наши – еле протолкнешься. Пришатнувшись к Рите, я тихонько сказал: – Уведи девушек. Дед в одних трусах… Мы вас позовем. Сулима серьезно кивнула и без церемоний вытурила весь наш малинник. Девчонки оживленно шушукались, хихикали, но ни одна не повысила голос – наши подружки отличались не только прекрасными внешними данными, но и сообразительностью. Стало заметно тише, но градус волнения не упал. Егор Пименович сидел на диване, одеяльцем прикрывая культи, как срам. Момент истины… – Начали! – выдохнул я. – Вставляем… Закрепляем… Бледный фронтовик едва дышал, неловко заталкивая то, что осталось от молодых, крепких ног в приемные гильзы. – Мягко… – пробормотал он, розовея. – Приятно даже… – Зафиксировали? Встае-ем… Дюха помогал деду Егору слева, а Ромуальдыч страховал справа. Шевельнув ногой, инвалид переставил стопу из упругих карбоновых деталей и покачнулся. – О-ох! – Все в порядке, Егор Пименыч! – подбодрил я, сбрасывая напряжение. – Вы просто долго не ходили. Но не разучились. Это как катание на велике – тело вспомнит, и поедете! Сделайте шаг! Хрипло дыша, безногий шагнул. Я переживал не меньше, но конструкция не подвела – коленный модуль согнулся в переносе на положенный угол, и щиколотка оперлась на пятку из углепластика. Едва слышно пискнул гидроцилиндр. – Вы, как киборг! – восхищенно завопил Изя и расстроенно смолк. По щекам деда Егора катились слезы. – Нет, нет, – всхлипнул он. – Я не про то… Просто… Ох… Я ж тридцать лет не ходил! Забыл уже, как это – смотреть на все стоя… Ох… Мужики, тут даже «спасибо» не звучит! Я же хожу! А ну, дайте сам попробую… Дюха вопросительно глянул на меня, и я успокоительно кивнул. Ромуальдыч отпустил правую руку «испытателя», напряженно следя за фронтовиком, и тот шагнул сам. Чуть шатнулся (Вайткус дернулся), но удержался. Касаясь пальцами верстака, калека прошелся до станков и обратно. Постоял, перетаптываясь – и пересек мастерскую по диагонали. – Отлично! – воскликнул Ромуальдыч. – Теперь давайте в штанах и в обуви! – Я что, – охнул счастливый дед Егор, – сам домой пойду? Пешком? – Да хоть бегом! Фронтовик с нашей помощью натянул штаны папы Альбины. Деду они оказались коротки, а вот ботинки, обычные «прощайки», впору пришлись – мы по ним и делали стопу. – Встаем… Изя, впускай девочек! – Щас! Первой вбежала Альбинка. Замерла, закрывая ладошками рот, и заревела. – Де-еда… Натужно улыбаясь, Егор Пименович прошкандыбал к внучке и обнял ее. – Ну, чего ж ты плачешь, дуреха? – ласково проговорил он. – Радоваться надо, а она нюнит… – Я ра-адуюсь… – И ноги не мерзнут! – мелко засмеялся дед Егор. Рита протолкалась ко мне, вцепилась в рукав. Всхлипнула. – Мишечка… Ты… Ты такой молодец… – Все мы молодцы, – слабо улыбнулся я и приобнял девушку. Головная боль мягко вкручивала штопор в висок. «Хорошо, хоть не зубная!» – мелькнуло у меня. Воскресенье, 15 февраля. Утро Первомайск, улица Дзержинского Проснулся я рано. Обычно по выходным люблю поваляться, в особенности зимой, когда светает поздно, но в этот день сновидения выветрились моментом. И их место заняли переживания. Автопробег, эта влекущая мальчишек идея, чуть ли не с первых дней стала обрастать плотью, наливаться сутью… «Мальчишек… – я усмехнулся. – А ты-то кто?» Сколько раз ловил себя на том, что поступаю вовсе не «по-взрослому», а даю волю детским позывам. И понял, что невозможно сохранить пожилую душу в юном теле. Духовное обязательно омолодится, чтобы совладать с телесным… «Да уж, куда там! – хмыкнул я мысленно. – Совладаешь с ним, как же… Хотя бы совпадать!» Автопробег влек меня самого. Я убеждал себя, что стремлюсь придать известности нашему Центру, заодно помогая таким, как дед Егор. Святое дело! Достойная цель, но как бы внешняя, что ли.