— Я думала, что увижу его и ничего не почувствую. Фил, наверное, страшно устал каждый раз говорить мне одно и то же: «Пойми, Ал, ты не сделала ничего плохого. Это он — подлец, а не ты. Он! А тебе просто нужно свыкнуться с мыслью, что он — не тот, кем ты его считала». Но, если Фил и устал это повторять, вида он не подает. — Чтобы ничего не почувствовать, ты должна для начала его простить, — говорит он. — Простить его почти так же легко, как простить рак. Я очень обрадовалось, когда это сравнение пришло мне в голову, и долго ждала момента, чтобы наконец его озвучить. Видя, что Фил никак не реагирует на мой афоризм и, похоже, ничуть не впечатлен, я разворачиваюсь подозвать официанта и опрокидываю стоящую на столе вазу — джинсы Фила залиты водой. — Моя дорогая, моя недотепа, ты вазы крушишь и ломаешь фарфор[4], - говорит он, промокая штаны салфеткой. — Что? — Это из одного стихотворения, оно мне очень нравится. Каждый раз вспоминаю о тебе, когда его читаю. — Черт, я ее знаю! — восклицает мужчина за соседним столиком, глядя на экран. Мы оба прислушиваемся. Их за столиком двое, оба в деловых костюмах — вероятно, бизнес-ланч. — Правда? — спрашивает второй. — Ну да… Ну то есть мы летели в одном самолете. У нее ребенок орал не переставая, и она просто озверела — совала младенца мне под нос, трясла им… — Мужчина показал руками, как она держала ребенка — было похоже, что он кого-то душит. — И кричала: «Может, выскажете ему свои претензии лично?» — что-то вроде этого. Я посоветовал ей успокоиться, и тогда она буквально швырнула ребенка мужу. Да-да, это точно она! Невероятно. Господи, вот ужас-то. Сюжет идет в прямом эфире из Пойнт-Лонсдейла, с того места рядом с мини-маркетом, где произошло похищение. Репортаж перемежается изображениями Ноя, включая ту фотографию из «Фейсбука», где они все втроем сидят на диване в Эдинбурге. Молодой человек в костюме сочувственно цокает языком, а потом произносит очень громко: — Он показался мне нормальным парнем. А вот она — совсем больная. Ставлю сто баксов, это сделала она. * Хлоя вернулась в четыре. Швырнула школьную сумку на пол, покормила попугайчиков, хомяков и кошку и собралась куда-то бежать. — Слушай! — кричу я. — Может, возьмешь с собой Блейка? — Нет, — отвечает она из прихожей и надевает шлем. Жаль. Они с Блейком Хендерсоном дружат с тех пор, как мы сюда переехали. Он серьезный парень, у него замечательная собака породы корги, он обожает книги и увлекается фотографией. Но несколько недель назад они вдруг перестали общаться. Без него в доме непривычно тихо, и так странно, что ни он, ни она не хотят рассказать, что произошло. — Может, хоть поцелуешь? — спрашиваю я. Она чмокает воздух рядом с моей щекой, выкатывает на улицу велосипед и уезжает в направлении дома Фила. Через несколько минут ко мне заявляется Джин Хендерсон. Мать Блейка — единственная школьная мамаша, с которой мне удалось наладить контакт. У нее прекрасный муж и собственное дело — что-то связанное с дизайном интерьеров, она просто ставит задачи, выполняет их и не забивает себе голову лишними размышлениями. Джин расспрашивает меня про Ноя, произносит какие-то слова поддержки и обнимает — она-то знает, как нелегко пришлось моей дочери. Я рассказываю ей все, что знаю, и тогда она меняет тему. — Я наконец-то вытянула из Блейка, — говорит она. — Ну? — Ну и… Цитирую: «Между нами все изменилось, когда Хлоя стала выпрямлять волосы. В нашем возрасте мальчикам и девочкам трудно оставаться друзьями. Я уверен, что когда-нибудь мы снова подружимся». — Можно подумать, ему лет сорок! — изумляюсь я. — Да, странный парень, — соглашается Джин. Как грустно. Но Блейк прав: они — родственные души, в один прекрасный день они снова станут друзьями. — Меня угораздило записаться на «Наши леди», вечером иду, — жалуюсь я. — Ну ты даешь! А у меня вечером — целый шоколадный торт, бутылка вина и очередная серия «Такова жизнь» по телику — как обычно! Кстати, надо сходить поплавать, чтобы заслужить все это. Попозже еще загляну! И она выскочила за дверь. * Когда позвонил Алистер, я не успела подойти к телефону — слава богу. Он оставил сообщение на автоответчике. «Хлоя, это папа. Боюсь, пока никаких новостей. Надеюсь, у тебя все в порядке. Извини, что вчера все так вышло. Я бы хотел с тобой встретиться на этой неделе. Завтра еще позвоню. Пока, дорогая». Вернувшись от Фила, Хлоя прокручивает запись снова и снова. — У него акцент, — изумилась. — Вчера я не заметила. — Не хочешь ему перезвонить? — Не-а. — И она уходит к себе в комнату. Мама с папой приехали посидеть с ней, пока я не вернусь со школьного мероприятия. Я взяла торт, купленный в кофейне, дома переложила его на тарелку и немного размазала глазурь, чтобы было похоже на самодельный. Зал в школе заставлен столами, на них разложено мыло, косметика и разные другие вещи, которые вроде бы должны интересовать леди. Я не люблю эти «девочковые» штучки, а слово «леди» терпеть не могу, но я полна решимости преодолеть все трудности и несу торт на столик с домашней выпечкой, улыбаясь двум женщинам, которые стоят за ним, как за прилавком. Они меня не знают, и мое появление не нарушает хода их беседы. — Она такая закрытая, правда? — говорит Первая Женщина. — Да тут в радиусе тридцати километров не меньше двадцати педофилов! — это Вторая. Третья Женщина (она стоит за столиком «Ногти» и случайно услышала их разговор): — Вы об этих Робертсонах, у которых ребенок пропал? У меня там тетка живет в соседнем городке, Куинсклиффе… Глаза двух других загораются любопытством. — Так вот она слышала, что кого-то уже поймали и допрашивают. Вот посмотрите-ка… Она что-то поискала в своем айфоне, нашла, передала гаджет Первой и Второй. Я тоже попыталась заглянуть, и им не показалось это странным — наоборот, они еще и повернули айфон так, чтобы я могла разглядеть изображение на экране. Это фотография мужчины лет пятидесяти, а под ней — подпись: «Генри Келли, осужденный за сексуальное нападение, выпущен на свободу и поселится в Уоллингтоне». — Вышел неделю назад. Живет совсем рядом с Пойнт-Лонсдейлом. Вы посмотрите, что там пишут! — это Третья Женщина. — Надо же, какой урод, — Первая. — Больной, — Вторая. — Вообще-то надо предупреждать людей, когда кто-нибудь такой селится поблизости, — Третья. — А глаза-то какие! — Первая. — Господи! Такие злые, — Вторая и Третья. — Даже смотреть страшно, — Третья. — Уберите, — Первая, — у меня сливочная помадка в животе переворачивается. — Ой, это я ее приготовила! — Третья. — Оторваться невозможно! Вкуснотища! — Первая и Вторая. Телефон возвращен хозяйке. Пауза. — Мне бы никогда не пришло в голову оставить Фредерика одного в машине, — Первая. — Да, это надо быть сумасшедшей, — Вторая. — Я от Данте вообще ни на минуту не отходила, — Третья. Все, больше я тут находиться не могу. Мне почти удается сбежать, но на пороге меня ловит учительница английского. — Я слышала о том, что произошло. Это так ужасно! — сочувственно восклицает она. — Как Хлоя?