— Очень много выпила. Где мистер Робертсон? — Э-э… В Мельбурне. — А миссис Робертсон? — Элизабет? Не знаю. Куда-то ушла. У нее нет мобильного. — Хлоя говорит, она не знала, что вы находитесь в доме. Думала, что тут никого нет. Говорит, что не хочет видеть ни вас, ни своего отца, а мать не берет трубку. В связи со сложившимися обстоятельствами (я имею в виду пропажу ее младшего брата) мы можем просто отвезти ее домой. Вы не будете возражать? — Конечно нет. Спасибо. Джоанна проводила взглядом уезжающую машину, но Хлоя так и не повернулась. * Алистер вернулся домой только в двенадцатом часу ночи, в приподнятом настроении. — С какой новости начать — с хорошей или с очень хорошей? — спросил он, усевшись на постель, в которой она лежала без сна вот уже много часов. Джоанна приподнялась и ответила на его поцелуй, волнуясь из-за предстоящего разговора про попытку Хлои забраться к ним в дом. — С какой хочешь. — Ладно. Тогда с хорошей. Нас снимают в «60 минут» на следующей неделе! — Ты шутишь? Чего же тут хорошего? Ты ведь отказался, правда? — И еще — контракт на книгу! Пятьдесят штук аванса! — Я повторяю: ты шутишь? Чего хорошего в этих твоих новостях? Мы этого делать не будем, Алистер. — Ладно, ладно, я тебя понимаю. Потом еще поговорим об этом, я тебе кое-что покажу. А очень хорошая новость — вот какая: адвокат говорит, что против нас нет никаких веских обвинений. Мы больше не являемся подозреваемыми, даже неофициально. Они считают, что сплетни вокруг нас — это обычное дело и ни на что не влияют. Тут Алистер сделал паузу, после которой воскликнул с нескрываемым восторгом: — А еще Хлоя прогуливает школу! — Это, по-твоему, очень хорошая новость? Джоанна не верила своим ушам — каким счастливым голосом Алистер сообщил ей об этом! Она вдруг почувствовала, что обязана защитить Хлою. Ей расхотелось рассказывать ему о том, что произошло сегодня днем. — Нет, новость, конечно, не очень хорошая, — согласился он. — Но зато это доказывает, что мать не может обеспечить ей безопасного существования. Ребенка никто не контролирует! — Алистер, я тоже не смогу обеспечить ей безопасного существования. Сейчас не время проводить слушания. Это просто безумие. Хлоя меня ненавидит. Суд прислушается к ее чувствам, к тому, что она скажет. Они не отдадут ее на попечение человека, которого она терпеть не может, — и тем более человеку, переживающему сейчас то, что переживаю я. Алистер, я сейчас совсем не в форме. Я имею в виду психически. Мне правда плохо. Мне мерещится такое… Чего там навыписывал мне врач — нейролептики? — Нет, только антидепрессанты. — Что, если в результате всей этой неразберихи ее передадут чужим людям или вообще отправят в приют? Лицо Алистера закаменело, и он назвал первую букву алфавита: — А. О боже, опять список с пунктами. Если сейчас он отогнет палец, чтобы обозначить начало списка, она вцепится и будет загибать его назад, пока не сломает. — …она не может ненавидеть тебя, она тебя даже не знает. Б: у нее чокнутая мать, которая накручивает ее против всех. В: она — обыкновенный подросток, который злится из-за того, что родители разошлись. Г: в ее жизни царит хаос и отсутствует контроль. Д: мы — хорошие люди. И наконец, Е: суд увидит все вышеперечисленное и снимет с нас подозрения. Он не отгибал пальцы, но это его перечисление пунктов привело Джоанну в ярость: засопев, она стала тихонько раскачиваться. — Сядь, я хочу с тобой об этом поговорить. Мне нужно, чтобы ты меня выслушал. Она с гордостью сознавала, что говорит твердо и четко. Умница. Но, вместо того чтобы сесть, позволив Джоанне говорить честно и уверенно, Алистер выпрямился, отчего стал казаться еще выше, и забубнил: — Нет, безумие не это. Безумие — это то, что, по-твоему, не будет ничего страшного, если я потеряю обоих своих детей. Сегодня я сплю один. Ты можешь лечь на диване. 21 Александра 1 марта Я проснулась в пять утра от громкого плача Хлои. Вошла к ней — она сидит в постели и протягивает ко мне руки, чтобы обнять. — Мама! Мама, прости меня, прости! Я сказала ей, что ничего страшного, просто с похмелья все кажется ужасным. — Нет, дело не в этом. Я сделала ужасную вещь. Хлоя рассказывает мне о своем блоге. Сперва она была уверена, что сможет помочь отыскать Ноя — чувствовала, что это ее долг, она так и говорила с самого начала. Но шли дни, и она стала считать, что он погиб, и тогда главной мотивацией сделалась месть. Каждую свободную минуту Хлоя посвящала тому, чтобы найти улики против Джоанны, и по мере того как соображений и обвинений становилось все больше, ее все меньше заботило, что ее блог бросает тень заодно и на отца, «потому что ему на меня плевать». Я давно не обнимала Хлою, и вот теперь я прижимаю ее к себе, даю ей выплакаться мне в плечо. — Ну-ну, ничего, — говорю я. — Ничего, моя хорошая. Хлоя говорит, что написала письмо в суд — о том, что она любит меня, что ей нравится жить со мной и что она не хочет ни к ним, ни в Шотландию. Думаю, этого письма было бы достаточно для того, чтобы мы выиграли процесс, если бы Хлоя не ударилась в прогулы и алкоголь и если бы меня не застукали за причинением ей физического вреда. От этой мысли мне всякий раз становится дурно. Я все надеюсь на чудо, хотя прекрасно понимаю, что спасти нас может только одно: если Алистера и/или Джоанну обвинят в убийстве их ребенка. Но для Хлои это будет куда хуже, чем пожить пару лет без меня. — Всего пару лет! — говорю я Хлое сквозь рыдания. — И где бы ты ни была, я поеду за тобой. Я получу разрешение на работу и найду себе дом совсем рядом с вашим — тебе еще надоест постоянно меня видеть! — Этого не будет. Я не хочу с ними жить. Он мне больше не нужен. Я даже его тупого медведя выбросила. — Не может быть! Где он? — Нету. Он больше не имеет ко мне никакого отношения. А ее я ненавижу. Ненавижу эту дуру. — Ты ведь не думаешь, что это она убила Ноя, правда? — Не знаю. Иногда у меня от ненависти прямо крыша едет. — Не надо, — прошу я. — Постарайся перестать ее ненавидеть. Может быть, мои слова тебя огорчат, но я рада, что не осталась с твоим отцом. Я благодарна, что произошло нечто такое, из-за чего нам пришлось расстаться. И, послушай, не будем терять надежду, что Ной найдется, но больше никаких блогов, хорошо? Она смотрит на меня с такой любовью, что, когда она кивает, я знаю: это правда. * Когда Хлоя ушла в школу, позвонила адвокатша — сказать, что в суде освободилось время для нашего слушания и оно состоится через два дня. Слушание могли бы и отложить в связи с ситуацией с Ноем, но у соцмальчика сложилось ощущение, что Хлоя подвергается опасности, оставаясь в одном доме со мной. Если бы след от моего большого пальца не исчез до его ухода (мальчик проверил: след исчез) и если бы мне не оказали поддержку мои «прекрасные и любящие родители», он увез бы ее от меня в тот же вечер. Адвокатша предполагает, что мои шансы на победу после того, что произошло вчера, снизились до тридцати процентов. Между тем Алистеру и Джоанне в деле об исчезновении Ноя не вменяется никаких конкретных обвинений. Слухи оказались лишь слухами, и в полиции принято решение в дальнейшем их игнорировать. А это значит, что через два дня моя девочка, возможно, отправится жить с ним и его любовницей, где бы им ни вздумалось поселиться. * Едва адвокатша повесила трубку, как позвонил Алистер. Он едет сюда. Видимо, ждал, пока Хлоя уйдет в школу. Говорит, что хочет завезти мне кое-какие вещи, которые я хранила в доме его матери, но я уверена, что это всего лишь повод. Я волнуюсь. Наверняка у него есть какой-то план. У него всегда есть план. Я согласилась, не подумав. Надо было запретить ему приезжать или назначить другой день и попросить родителей, чтобы они тоже приехали и были тут со мной. Но я ничего этого не сделала, просто согласилась. Когда мы только познакомились, я так просто не соглашалась. Мой офис был ничуть не хуже того, в Риалто-Тауэрс, тоже сплошные декольте и бискотти. Я была крутой. И даже смешной. Он мне так и сказал, в баре в Карлтоне, где мы познакомились.