— А если бы его отравили, вы заметили бы что-нибудь особенное? — Отравили?! Ну да, разумеется. — И что бы вам тогда показалось подозрительным? Вернон продолжал готовить себе ужин и одновременно вести разговор, от которого, впрочем, аппетит у него как рукой сняло. — Если бы он съел что-нибудь ядовитое, у него посинели бы губы, а изо рта исходил неприятный запах. Кожа покраснела бы или пожелтела, а глаза слезились бы. На теле местами выступила бы сыпь, но ничего подобного я не заметил — никаких подозрительных симптомов. Говорю же, такое впечатление, что он тихо скончался во сне. — Вернон молил бога, чтобы его объяснения удовлетворили Хита. — А я, доктор Мид, думаю, что без той девицы тут не обошлось, — сказал Хит. — И мне нужно в этом убедиться. — Я не обнаружил тому никаких доказательств, Хит. — Вернон подозревал, что, если Эбенезер принял слишком большую дозу укрепляющего, оно убило его очень быстро. — Но если вам угодно, чтобы я провел вскрытие ради вашего успокоения, что ж, я готов. — Он сделал бы это и ради своего собственного успокоения, да вот только поможет ли это. — Я был бы вам признателен. Но если вам вдруг расхочется этим заняться, повторяю, пусть этим займется кто-нибудь другой, я буду только рад. — Нет, — поспешил с ответом Вернон. — Если кому-то и суждено это сделать, то только мне. Да и Эбенезер хотел бы того же. Обычно Вернон проводил подобные процедуры в местной больнице, где условия получше, однако сейчас он не мог рисковать: вдруг за этим делом его застанет какой-нибудь нежелательный свидетель, а посему он решил все проделать у себя в кабинете. — Вот и чудесно! — с удовлетворением проговорил Хит. — Прошу вас сделать все поскорее и о результатах сообщить мне незамедлительно. — Утром я сразу же этим и займусь и о результатах сообщу вам лично, — обещал Вернон, хотя решил проделать все нынче же вечером, когда его уже вряд ли кто потревожит. — А я займусь формальностями, связанными с похоронами, сразу, как только получу ваш отчет. С этими словами Хит откланялся, довольный, что, если против отца действительно были задуманы какие-то козни, это непременно вскроется. Вернувшись в дом после разговора с Джеком, Эбби столкнулась в коридоре с Эльзой и Марией. Девчушки сказали, что на сегодня закончили всю свою работу и теперь собираются пойти к себе отдыхать. — Умеете играть в карты? — вдруг спросила их Эбби. Девчушки удивленно переглянулись. — Не так чтобы очень, — ответила Эльза. — А вам-то что? — Миссис Хокер хочет после прогулки поиграть в карты, и вот было бы здорово, если бы за столом оказалось несколько игроков! Мария заметила, что они вряд ли для этого сгодятся, хотя такая мысль показалась ей замечательной, тем более что им нечем было заняться вечером. — Я бы с радостью, если бы вы меня подучили, — призналась она. — И я тоже, — подхватила Эльза. — А миссис Хокер, думаете, согласится? — О, думаю, да. Уж коли она готова сыграть со мной, то и вас примет. Давайте накрывать стол. Знаете, где миссис Хокер держит карты? — В выдвижном ящике серванта, — сказала Эльза. — Я принесу. Они втроем находились в кухне — готовились к игре, когда туда вошел Сабу. Он был явно недоволен, увидев девушек. Эбби посмотрела на него с опаской. Она чувствовала, что им нужно пойти на мировую, чтобы ужиться под одной крышей, и такая возможность сейчас представилась. — Вы играете в карты, Сабу? — спросила она. Сабу метнул в нее суровый взгляд. — В карты? — Он решил, что она шутит. — Да, мы тут собрались перекинуться в картишки. Хотите с нами? Мария с Эльзой съежились, ожидая, что он скажет в ответ. Уж они-то знали точно — карты никак не вязались с его верой, как, пожалуй, и многое другое. — И во что же вы будете играть? — спросил Сабу подозрительно. — Может, в покер? «Веришь — не веришь» называется. Только предупреждаю, в эту игру я переиграла с отцом и его дружками раз сто, а то и больше, и собаку на ней съела. У Сабу заблестели глаза: ее слова прозвучали как вызов. — И ставки будут? — Вы имеете в виду деньги? — спросила Эбби. Она знала, что отец с друзьями всегда выкладывали деньги на стол, и они назывались у них «ставками». — Конечно, будут. Какой же покер без ставок. Тут в дверях появился Джек. Он взглянул на карточную колоду на столе. — В картишки решили перекинуться? — полюбопытствовал он, довольный, что отношения у Эбби с прислугой вроде как налаживаются. Да и Сабу не кричит, а это уже кое-что. — Да, ваша матушка придумала, — сказала Эбби. — Мы как раз говорили о покере, и Сабу предложил обсудить ставки, но… — Она вдруг запнулась, потому как ей было стыдно признаться, что у нее нет денег. Джек тотчас смекнул, что к чему. — Могу выдать тебе аванс из будущего жалованья, — предложил Джек. — Но только с одним условием, — прибавил он. — Каким? — осмелилась спросить Эбби. — Я тоже в игре, — сказал Джек, доставая из кармана купюры и пригоршню мелочи. Эбби была на седьмом небе. Джек посмотрел на повара. — Ну что, Сабу, сыграем? — Будут ставки — будет игра, — сказал повар, усаживаясь за стол. Сабу все обижался, что ему могут не заплатить за те дни, когда он постился и не занимался кухней, и теперь он задумал отыграться на Эбби — что ж, прекрасная мысль. Через некоторое время до них донеслось, как Сибил окликнула Эбби из гостиной. — Я на кухне, миссис Хокер, — отозвалась Эбби. Сибил направилась туда и воззрилась на их компанию в полном недоумении. Она представить себе не могла, что Джек с Эбби усядутся за один стол с прислугой, но тут она заметила карты. — Это ты здорово придумала, мама, — организовать партию-другую в покер, — заметил Джек, взял колоду и принялся тасовать. — В покер? — удивилась Сибил. И посмотрела на Эбби. — А я думала, мы сыграем в канасту, криббидж или джин-рамми, — прибавила она. — Я не знаю этих игр, миссис Хокер, мы с отцом только в «веришь — не веришь» играли. — «Веришь — не веришь»?! — в ужасе проговорила Сибил. Так, должно быть, называлась одна из тех игр, в которые ирландцы резались в закоулках Дублина. Джек встал и пододвинул матери стул. — Надеюсь, мама, у тебя найдутся деньги на ставку, — с азартом сказал он. Сибил не верила своим ушам, но заметила его горячность. — А я надеюсь, ты не будешь жульничать, — ответила она, присаживаясь к столу. Сибил впервые в жизни сидела в кругу прислуги и чувствовала себя не в своей тарелке. — Так-то гораздо лучше, — широко улыбаясь, заметил Джек. — Неужели, мама, ты боишься, что я тебя обыграю? — поддразнивал он. Сибил пользовалась у сыновей репутацией женщины, знающей счет деньгам. И они частенько посмеивались над ее излишней расчетливостью, но поделать с собой она ничего не могла. Отец ее когда-то был врачом в окружном городке и жил там себе припеваючи, пока однажды, когда она была совсем малютка, не слег. Прошло два года, прежде чем он смог вернуться к своей практике и содержать семью. Тогда все семейные заботы: чем кормить и во что одевать домашних — легли на плечи ее матери. И Сибил, как старшей из пяти детей, приходилось ей помогать, трудясь уборщицей и прачкой у местных лавочников. Так что она на собственной шкуре узнала истинную цену каждому грошу и запомнила это на всю жизнь. Не забыла Сибил и то, как не раз и не два просила Джека составить ей компанию за картами, а он все отнекивался под предлогом того, что дел у него по горло. — Это уж навряд ли, держу пари, — сказала она и встала, извлекая из кошелька горстку монет. Хотя Джек и подтрунивал над нею, он, однако же, не позволил ей потратить ни гроша с тех пор, как она переехала жить к нему, так что проиграть ей было не жалко. Она даже могла выиграть, благо в карты ей частенько везло. Джек рассмеялся. — Береги рассудок, если я выиграю, — пошутил он. — И тебе того же, — ответила Сибил, приняв шутку. Эбби объяснила правила игры в «веришь — не веришь», сказав, что в ней нужно уметь думать и блефовать, и тут же привела пример: — Как только карты сданы, я могу сходить с трех шестерок. Кто-то из вас может их покрыть, например, тремя семерками или четырьмя пятерками, или оспорить мой расклад. Если он оказывается в мою пользу, я выигрываю у каждого из вас по три пенса или по шесть, или по шиллингу, в зависимости от того, какие мы назначаем ставки. А если нет, тогда я выплачиваю каждому из вас объявленную ставку.