Когда Алфи скрылся из виду, Эбби направилась в конюшню, держась подальше от Горацио. Лошадь была взнуздана, седло висело на воротах в стойло — оставалось только его надеть. Четыре другие лошади жевали корм в соседних стойлах. Эбби ужас как хотелось пить — она пригоршней зачерпнула воды из ближайшей поилки, напилась и плеснула остатки себе на лицо. Вода оказалась на удивление прохладной и бодрила. «И что теперь?» — призадумалась девушка. Чутье подсказывало ей, что надо бы и дальше бежать со всех ног, но она понимала — далеко ей не убежать, если тот же Алфи погонится за нею верхом, а так оно наверняка и будет, как только он, переговорив с Уинстоном, узнает, что Эбенезер Мэйсон мертв и что в его смерти служанки винят ее. К тому же в глазах других побег лишь усугубит ее вину — так где же выход? Эбби не могла взять в толк, неужели дворецкий и служанки действительно считали, что она убила их хозяина и потом проспала всю ночь с ним в одной постели. Уж наверное, они пораскинули мозгами, что да как, и смекнули, что, лиши она его жизни, нипочем не разлеглась бы там как ни в чем не бывало. По всему видно, рассуждали они бестолково, а посему велика вероятность, что они пошлют за полицией и обвинят ее в смерти Эбенезера Мэйсона. Она представила себе, как ее судят за убийство, и сердце у нее совсем упало. Эбби понимала — нужно поторапливаться, если ей вздумалось спасаться бегством. Она посмотрела на Горацио. Тот стоял спокойно, и она подумала, что Алфи ее обманул. И, не придумав ничего лучше, она его отвязала. «Знаю, папа, ты бы не похвалил меня за воровство, но у меня нет другого выхода, — в волнении промолвила Эбби. — Я не хочу, чтоб меня вздернули за убийство мистера Мэйсона, хоть я его и не убивала». Она не стала тратить попусту время, пробуя оседлать лошадь, а, поднявшись на защитный брус стойловых ворот, взобралась прямо ей на спину и направила ее к распахнутым настежь дверям конюшни. Эбби слегка пнула лошадь в бока, и та вдруг понесла, едва не сбросив девушку. — Тпру! — крикнула Эбби, слишком поздно сообразив, что уводить Горацио было не самой удачной мыслью. Скоро Эбби поняла — Алфи не обманывал, и под нею и впрямь оказалась чересчур норовистая лошадь, но девушке, однако, удалось повернуть ее на длинную подъездную дорожку и при этом удержаться. Она не ездила верхом с тех пор, как они с отцом жили у ее тетушки на ферме в Ирландии, но там была смирная фермерская лошадь — старый мерин, на котором пахали, так что теперь ей все было как будто внове. Подъездной путь они одолели чуть ли не в мгновение ока, и вот уже Эбби разглядела впереди кованые железные ворота — они были заперты, и лошадь безудержным галопом неслась прямо на них. Девушка в ужасе попыталась ее остановить, но без толку. — Тпру! — крикнула Эбби, но чем крепче она натягивала поводья, тем сильнее упирался Горацио. Она не сомневалась, что они вот-вот влетят головой прямо в ворота, но в последний миг лошадь рванула влево и перемахнула через боковую ограду. Эбби казалось, будто они медленно-медленно плывут по воздуху, она стиснула зубы и что было сил схватилась за лошадиную гриву. Ей чудом удалось удержаться, когда лошадь приземлилась по ту сторону ограды и резво поскакала дальше по дороге в сторону Минтаро. Мимо проносились овечьи пастбища, эвкалиптовые рощи, по лицу нещадно хлестал сухой, жаркий, насыщенный пылью ветер. Они в два счета отмахали расстояние до городка и уже мчались галопом по главной улице с лавками, конторами и жилыми домами. Эбби едва обратила внимание, что на нее во все глаза смотрела кучка перепуганных уличных зевак. Впереди дорога вроде была пуста, Горацио не выказывал ни малейших признаков усталости. Когда они поравнялись с последними домишками на городской окраине, на дорогу внезапно выскочила здоровенная псина, норовя цапнуть лошадь за ноги. Горацио шарахнулся в одну сторону, потом в другую, но Эбби была к тому готова и удержалась на его спине. Вслед за тем он перемахнул еще через одну ограду — на сей раз вокруг овчарен. Однако земля под ними оказалась неровная, и, когда Горацио споткнулся, Эбби сорвалась с его спины и со всего маху рухнула наземь меж овец, тут же бросившихся врассыпную. Оглушенная, чуть дышавшая, Эбби пролежала какое-то время неподвижно, потом, с трудом переведя дух, решила проверить, все ли кости у нее целы. Она смутно видела, как лошадь во весь опор мчалась дальше через пастбище. Убедившись, что цела, Эбби осторожно приподнялась и села. При падении она ударилась головой, и висок с одной стороны припух. А еще она подвернула руку, но, не считая этого, была в порядке — ей повезло. Между тем овцы снова скучились и паслись себе дальше, не обращая на нее никакого внимания. Горацио, видно, перемахнул и через дальнюю ограду и был таков, потому как его нигде не было видно. «Что же теперь?» — задумалась Эбби. Она находилась всего лишь в нескольких милях от Мартиндейл-Холла и выходить на дорогу было опасно: ведь Алфи с Уинстоном наверняка пустились в погоню. Да и просить помощи у местных тоже было нельзя, потому что дворецкий с конюхом, несомненно, пустятся разыскивать ее по всему городу. А значит, у нее была только одна дорога — через чистое поле, и девушка отправилась в путь. На ходу Эбби размышляла — что-то сейчас происходит в Мартиндейл-Холле. Ей не верилось, что служанки думали, будто она и впрямь вышла за Эбенезера Мэйсона. Но почему? Она взглянула на свою руку с обручальным кольцом на пальце. Сорвала кольцо и швырнула его вниз со склона, по которому взбиралась. «Не могла я выйти за него», — сердито рассудила она. Эбби догадывалась, что Эбенезер Мэйсон обманул своих слуг, потому что по собственной воле она ни за какие блага на свете не согласилась бы стать его женой. И тут ей впервые пришло в голову, что Эбенезер, должно быть, чем-то ее опоил. Перед тем как отправиться в Мартиндейл-Холл, она не брала в рот ни крошки и была очень голодна, но и с двух-трех глотков вина, казалось ей, она навряд ли могла впасть в беспамятство. Потом девушка вспомнила, что почувствовала какое-то странное ощущение почти сразу после того, как пригубила вина. Вспомнила она и фигуру священника, возникшую подле Эбенезера с другого конца стола. Впрочем, тогда она не догадывалась, наяву ли все это или ей только чудится. Вдруг Эбби обмерла: она задыхалась, ей снова стало дурно. Ясное дело, не кто иной, как Эбенезер Мэйсон задумал все это! Он завлек ее к себе, пообещав дать денег, потом опоил каким-то зельем и позвал священника. Какой же коварный он был человек — ни стыда, ни совести! А ведь она знала: его ничто не могло остановить, вздумай он заполучить то, чего хотел. Она понятия не имела, как и отчего Мэйсон умер, и поступила бы немилосердно, если бы обрадовалась его смерти, но при всем том он был виновником гибели самых дорогих ей на свете людей — отца и Нила. Вслед за тем Эбби задумалась о том, что и вообразить-то ей было противно. Уж не надругался ли над нею Эбенезер Мэйсон, перед тем как испустить дух? — О Господи! — громко вздохнула она. При одной только мысли об этом ей стало тошно. Ничего подобного она еще никогда не испытывала, да и что это за состояние, она тоже не представляла, потому как еще никогда не была близка ни с одним мужчиной. В своих мыслях Эбби зашла еще дальше. Что, если она теперь ждет ребенка? — Прошу тебя, Боже, избавь меня от этого! — взмолилась она. За несколько часов Эбби успела одолеть не одну милю и вдоволь наговориться сама с собой. Она избегала дорог — шла через фермерские угодья, а самих ферм сторонилась. Перебрав в уме свои возможности, девушка поняла, что жалеет себя по слабости. Она не знала, что с нею случилось, и боялась, что теперь уже ничего не исправить: ведь Эбенезер Мэйсон был мертв. Эбби надеялась, что идет в сторону Клэр, памятуя о том, что если Алфи с Уинстоном будут ее искать, то непременно в Берре. К счастью, Клэр находился всего в нескольких милях от Минтаро и в противоположной стороне от Берры. К вечеру, вконец обессилев от голода, Эбби упала под тенистыми эвкалиптами на склоне невысокого холма. На солнце у нее здорово обгорело лицо. Час назад она напилась из поилки для животных на какой-то ферме. Вода была мутная и теплая, но ее мучила такая жажда, что ей было все равно. Кроме того, она сорвала несколько перезревших яблок и теперь, помимо душевной боли, у нее еще скрутило живот. Она закрыла глаза, решив малость передохнуть, перед тем как идти дальше. Эбби вздрогнула и проснулась. Она заметила, что прошло довольно много времени — и уже стемнело. Спать она не собиралась, но, как видно, все же ее сморило. Девушка не представляла, куда теперь идти и откуда она пришла. Но тут ветерок донес до нее запах снеди, и у нее нестерпимо засосало под ложечкой. Эбби поднялась на ноги и принюхалась, пытаясь определить, откуда веет стряпней. И направилась на запах. Совсем скоро она заметила за холмом дым костра. А взобравшись на вершину, увидела группу аборигенов, сидевших в низине вокруг костра. Эбби насторожилась, поскольку знала, что между аборигенами и овцеводами нередко случались стычки из-за земли, которую последние скупали у властей под свои угодья. Но Эбби была очень голодна, а запах был уж больно соблазнительный. Группа состояла из четырех мужчин и трех женщин. При виде женщин Эбби решилась подойти ближе. Еще никогда в жизни она не испытывала такого голода, и сейчас это чувство было сильнее всех ее страхов. Аборигены вели меж собой разговор и не видели, как к ним приближается девушка, пока она не подошла совсем близко. Они ели мясо, запеченное на углях, и жаркого у них было в избытке. У Эбби от такого изобилия аж слюнки потекли. Ей захотелось наброситься на мясо, рвать его на куски и есть, есть… без удержу. Тут одна из женщин заметила ее, окликнула на своем наречии остальных сородичей — те разом повернулись и уставились на Эбби. Мужчины встали, один из них вскинул копье и двинулся на нее. Он что-то кричал, размахивая перед нею окровавленным копьем, но Эбби, собрав всю волю в кулак, даже не шелохнулась. — Пожалуйста, я умираю с голоду. Не могли бы вы дать мне поесть? — взмолилась она. Туземец не сводил с нее черных, лишенных всякого выражения глаз. Он опять что-то прокричал и замахал руками, прогоняя Эбби прочь. Видя, что он ее не понимает, девушка расплакалась, показывая пальцем то на их мясо, то на свой рот. Туземец заметил припухлость у нее на виске, что-то сказал своим, и они дружно заспорили. Эбби не догадывалась, что они решили, будто из-за полученной раны она прониклась к ним враждой, а может, и вовсе рехнулась. Когда туземец снова прикрикнул на нее, она закрыла лицо руками и разрыдалась. Туземец посторонился, и к Эбби подошли две женщины, но она их не увидела, потому что закрыла лицо руками. Туземки обошли ее кругом и заметили, что она обгорела на солнце и что руки у нее сплошь в ссадинах и кровоподтеках. Какое-то время они о чем-то переговаривались, а Эбби между тем пришла в себя. Запах еды был нестерпим — Эбби уже было все равно, что они скажут и что сделают. Она направилась прямиком к костру, села, схватила несколько кусочков мяса и жадно набила себе рот. Аборигены с любопытством наблюдали за нею. Потом собрали свои нехитрые пожитки и отправились восвояси. Эбби едва обратила на них внимание. Единственное, о чем она помышляла, так это о том, как бы побольше мяса отправить себе в рот и поскорее его проглотить, чтобы наконец утолить голод. Она даже не представляла, что это за мясо, пока не заметила рядом кусок шкуры — должно быть, кенгуру. Раньше она ни в жизнь не притронулась бы к кенгурятине, но сейчас у нее была только одна мысль — наесться до отвала. Насытившись же вполне, Эбби почувствовала, как на нее навалилась невыносимая усталость. Уже совсем стемнело — она улеглась рядом с догорающим костром и сомкнула веки. Эбби проснулась, оттого что ее растолкали. Она ожидала, что это Уинстон или Алфи, но каково же было ее удивление, когда она увидела, что ее со всех сторон обступили аборигены. Мигом вскочив на ноги, Эбби обвела их взглядом. В лунном свете она узнала двух женщин, которых видела прежде. Неужто они вернулись, чтобы поквитаться с нею за то, что она украла у них еду? Ей стало страшно. — Простите, что я взяла ваше мясо. Но мне очень хотелось есть, — сказала она со слезами на глазах. Женщины стали совещаться, предоставив Эбби догадываться — о чем. Говорили они отрывисто, быстро и горячо. Девушка поняла — они спорят, что с нею делать. — Пожалуйста, не трогайте меня! — в голос взмолилась Эбби. Она чувствовала, что попала из огня да в полымя и что новую беду ей уже не пережить. Потрясенная до глубины души, она снова ощутила, как силы оставляют ее, опустилась наземь и сжалась в комок. Наконец женщины угомонились, после чего одна из них присела на корточки подле Эбби, осмотрела шишку у нее на виске и затянула песню, тогда как остальные ее сородичи стояли рядом и молча наблюдали. Эбби закрыла глаза и не видела, как туземка раскрыла плетеную сумку, висевшую у нее на поясе, достала пригоршню какого-то порошка, наподобие костной муки, и принялась посыпать им девушку. Эбби не сопротивлялась. У нее не осталось на это сил — ни физических, ни душевных. Ей хотелось только одного — чтобы папа с Нилом были живы и чтобы все снова стало так, как было еще несколько дней назад. На следующее утро Эбби разбудили жужжащие вокруг мухи и яркий солнечный свет. Она чувствовала себя отдохнувшей, хотя первое время не могла вспомнить, что с нею было минувшей ночью. И лишь когда она встала и заметила, что как будто обсыпана пылью, ей вспомнилось, как с нею что-то проделывала туземка. Не будь этого вещественного доказательства, которое девушка стряхнула со своего платья, она бы сочла, что все это ей приснилось. Эбби посмотрела, как на востоке встает солнце, и заключила, что все время шла на северо-восток. И с этой уверенностью снова тронулась в путь. ГЛАВА ПЯТАЯ — Мама, а ведь одна из этих девушек вполне сгодилась бы в компаньонки. Они все вроде как хваткие. — Джек Хокер уже битый час торчал в конторе по найму Шарпа со своей матерью, Сибил, а та все никак не могла определиться с девицами, значившимися в кандидатском списке Милтона Шарпа. — Они же все равнодушны и к музыке, и к театру, да и молоды они слишком, так что, думаю, ни одна из них не подойдет, — посетовала Сибил. — У меня с компаньонкой должно быть хоть что-то общее, а что общего у меня может быть с молоденькой девицей? У нас в доме уже есть две дурынды, и сам знаешь, никакого с ними сладу. — В таких выражениях отзывалась она о прислуге. — Не суди так строго об Эльзе и Марии, мама. Они очень даже старательные. Что же до этих девушек, может, они и питают тягу к искусствам… А ежели нет, сделай так, чтоб она у них пробудилась. Тебе и карты в руки, — посоветовал Джек. — Через твои руки столько девиц прошло в театре, что и не счесть, стало быть, и с этими можно сладить при желании, — точно подметил он. Сибил воззрилась на сына с сомнением. — Городские девицы, которых я вышколила, хотели стать актрисами, их не надо было тащить за уши — только направлять. — Да уж, миссис Хокер, угадать по внешнему облику, что за девица перед тобой, дело непростое, — с пониманием заметил Милтон. — Но если вам угодно подыскать среди них какую-нибудь особенную, да хоть бы и не одну, что ж, думаю, это можно устроить. — По-моему, это пустая трата времени… — вздохнула Сибил. — Но выбирать-то тебе, мама, — теряя терпение, сказал Джек. — И потом, ты же сама всю дорогу жалуешься, что днем, пока я на ферме, тебе не с кем душу отвести, так что кто-то все же лучше, чем никого. — Уж если мне придется проводить с нею целый день, хотелось бы, чтобы она умела поддерживать занимательную беседу, — заметила в свое оправдание Сибил. Сибил Хокер, проведя почти год у сына Джека на ферме в Бангари, полагала, что нет ничего хуже, чем мыкать одиночество в провинции. До этого она вместе с Джеральдом, отцом Джека, жила в Аделаиде, пока того не настигла внезапная кончина, и принимала не последнее участие в театральной жизни города. Когда-то, перед тем как выйти замуж за Джеральда, она и сама была актрисой, но пожертвовала подмостками ради сыновей, которых они поднимали вдвоем с мужем, проживая в Лондоне. Когда же их мальчики подросли, они всем семейством перебрались в Австралию, потому как Джеральду взбрело, будто на фермерстве в заморских краях можно сколотить целое состояние. Он взял у местных властей в аренду большой участок земли в долине Клэр и счел нужным поделить его между тремя сыновьями, чтобы те исправно трудились на земле. Однако Сибил решительно настаивала на том, чтобы они вдвоем с Джеральдом переехали на жительство в город, где она сможет вернуться на театральное поприще. Джеральд согласился, но только через полгода, после того как поможет сыновьям встать на ноги. Сибил тогда казалось, что эти полгода никогда не закончатся. Поначалу Джек прикупил пять тысяч голов мериносов и засеял свой надел зерновыми. Его братья, Уильям и Том, тоже купили по три сотни голов крупного рогатого скота для разведения на своих угодьях, а помимо того по небольшому стаду овец. Однако крупная скотина нуждалась в пастбищах попросторнее, особенно летом, к тому же Уильям с Томом скоро обнаружили, что на их угодьях и грунтовых вод маловато, не то что на земле Джека, поэтому братья, случалось, ссорились. Ко всему прочему, у них на троих было полторы сотни голов лошадей. После скоропостижной смерти отца Джек упрашивал мать переехать к нему в Бангари, где ему было бы сподручнее заботиться о ней. Поначалу Сибил противилась, но после того, как однажды заболела, впрочем ненадолго, наконец согласилась. И все же она сильно скучала по жизни в городе, где с головой уходила в изготовление декораций и костюмов для частной труппы Рубинштейна, дававшей спектакли на сцене «Театра Ее Величества» на улице Грот в Аделаиде. К тому же она с превеликим удовольствием отдавала всю себя воспитанию начинающих актрис. Оказавшись вдруг в провинции, среди овец, мух и навоза, Сибил пережила самый натуральный культурный шок. В ее сердце поначалу еще теплилась надежда, что в Клэр все же есть какая-никакая театральная жизнь, но скоро она убедилась, что у этих провинциалов лишь одна забота — домашняя скотина, урожаи да цены на шерсть. Джек смекнул, что выход все же есть — подходящая компаньонка. Будь он женат, Сибил не маялась бы от одиночества в их большом доме, но жениться он покуда не сподобился и посему решил, не мешкая, подыскать матери компаньонку на стороне, к вящему ее неудовольствию. Время от времени Джек встречался с Клементиной Фибл, портнихой из Клэр, но жениться на ней не помышлял. Клементина была девушка видная, хотя становилась занудой и злюкой, как только что-то было не по ней. А Джек всегда мечтал найти себе жену покладистую, такую, которой жизнь на ферме была бы по нраву. Но, поскольку никого подходящего у него на примете не было, он, за неимением лучшего, возлагал надежды на Клементину. — Хорошо бы сейчас чашечку доброго чаю, — с грустью сказала Сибил. — Может, заглянем в чайную, Джек, тут неподалеку? Джеку стало неловко перед Милтоном Шарпом: ведь тот уже угощал Сибил чаем, который, правда, успел остыть. — По-моему, мама, сперва лучше покончить с делами, — сказал он, сочтя, что «добрый чай» послужит ей наградой, если она наконец выберет себе компаньонку. Он еще раз пробежался по милтонову списку. — А как тебе мисс Марсия Баджон? Вроде миленькая. — А ты почем знаешь? — съязвила Сибил. — По сведениям мистера Шарпа, она служила гувернанткой, к тому же ей двадцать один год. — В графе «Личные качества» сказано — покладистая. А покладистость для вашей компаньонки — качество незаменимое, — возразил Джек. Сибил метнула в сына испепеляющий взгляд. — Батюшка Марсии мой приятель, — вступился Милтон. — И я знаю ее как облупленную, она премилая юная леди. — Вот видишь, — вставил Джек. — У Марсии отличная рекомендация. — Я не желаю коротать время в компании с девицей, которая будет нянчиться со мной, как с малым дитятей, — буркнула Сибил. Джек поднял глаза к небу в полном разочаровании. — А я говорю, не будет, — решительно возразил Милтон.