– Ну же, убей меня! – произнес Атлатль напряженным голосом. – Потому что, пока я жив, я не позволю тебе убить Тигренка. Он ожидал, что сейчас острие копья воткнется ему в ребра и войдет в грудь. Правая рука Нутау дрожала, удерживая копье на весу. Затем он опустил руку. – Ты… – произнес Нутау так тихо, что Атлатль едва расслышал его. – Ты мне не сын. Он отвернулся и снова уставился куда-то вдаль. Глава девятнадцатая На следующее утро Атлатль проснулся от тепла солнечных лучей. Тигренок еще спал, свернувшись клубком. Юноша сразу же принялся искать Нутау. Отец сидел вдалеке на склоне холма, повернувшись спиной к нему. Плечи Нутау все еще были напряжены, и Атлатль понял, что отец до сих пор кипел от безмолвной ярости. Он вспомнил, как Нутау угрожал ему копьем, и стиснул зубы, с горечью думая о том, что отец полностью его отверг. Атлатль отвернулся, чтобы оглядеть долину, и его боль сменилась ужасом. Накануне вечером, когда солнце садилось за край долины, вода доходила до их уступа. Теперь же уступ был намного выше воды. Великий потоп отступал и заполнял уже только нижнюю треть долины. Атлатль никак не мог понять, откуда могло взяться столько воды. Темная поверхность все еще бурлила, и на ней качались целые деревья. Атлатль задумался, сможет ли он когда-нибудь подобрать слова, чтобы описать все это. Предание Вавацеки, должно быть, оказалось правдой. Что иное, как не ярость разгневанного бога, могло сотворить такой погром? Земля после оттока мощного наводнения стала невообразимо бесплодной. Атлатль, сколько бы ни вглядывался вдаль, видел, что все крупные деревья были выкорчеваны из холмов по обе стороны долины. Бóльшая часть кустарников исчезла, а трава вся залита грязной слякотью. Земля покрылась волнообразными буграми, между которыми вода вымыла почву, оставив одни камни. Не было смысла возвращаться туда, где некогда племя чувствовало себя в безопасности. В этой долине не осталось никакой жизни: ни дичи, ни плодов, которыми можно прокормиться человеку или животному. Должны пройти годы, если, конечно, наводнение снова не повторится, прежде чем здесь вновь вырастут кустарники и деревья. Атлатль перевел взгляд с широкого простора долины на противоположную часть уступа. Вчера между ним и склонами долины была вода – и уступ казался островом. Теперь же по обеим сторонам от подростка, примерно на уровне глаз, вдоль холмов проходила горизонтальная линия, прямая и четкая, как след от ножа. Она очерчивала границу, до которой вчера поднялась вода. Ниже этой линии вся земля была сплошь покрыта грязью и камнями. Выше, вплоть до самых верховий долины, росли не тронутые наводнением травы, цветы и деревья. Там, вдалеке, Атлатль увидел пасущихся оленей, не потревоженных бедствием. За пределами долины были дичь и плоды, как и до потопа. Там можно было выжить. Чтобы добраться до этого оазиса с травой и деревьями, нужно было спуститься с уступа на пространство, заполненное грязью и расколотыми камнями, пройти по пологому грязевому участку, а затем преодолеть короткий подъем по слякоти вверх, к гряде холмов, возвышающихся над линией, которой ранее достигала вода. Грязь была скользкой и глянцевой, как жир, и подниматься на заляпанный холм будет ничуть не легче всего остального, что приходилось делать Атлатлю. Имелся и другой путь: можно было дождаться, когда грязь высохнет. Но на это могли уйти дни, дни без воды. Одно дело – остаться без пищи, но без воды ему было не прожить. У Атлатля уже пересохло во рту: он не пил с полудня прошедшего дня. Юноша не видел иного выбора, кроме как отправиться в путь. Он поднялся, и тут же проснулся Тигренок. Зверь встал и потянулся, довольно рыча. Нутау даже не обернулся на звук. Атлатль часто видел, как Нутау клал руку на плечо Пауоу, и ему больше всего на свете хотелось ощутить тепло этой руки на своем плече. Тогда, возможно, Атлатлю было бы легче смотреть в лицо опасностям, которые ожидали его впереди. Но все, что осталось ему, это слова отца, эхом звучавшие в памяти: «Я должен явиться на Собрание и сказать остальным племенам, что мой сын обманщик? Объяснить, что этот мальчик хочет стать шаманом и, как его дядя Банти, собирается использовать тех, кто охотится и добывает пищу, делая вид, что ему ведома воля богов? Или мне рассказать всем на Собрании, что если бы я мог выбрать себе сына, то выбрал бы Пауоу – того, кто станет охотником и защитником, когда повзрослеет?» – Отец, – позвал юноша, стараясь говорить ровным голосом. Нутау никак не отреагировал. И тем ясно дал понять: он не хочет признавать Атлатля своим сыном. Значит, звать его бесполезно. – Нутау! – попытался Атлатль еще раз. Но тот остался неподвижным. Юноша отвернулся и тихонько заплакал. Он чувствовал, как его плечи вздымались от рыданий, разрывающих грудь, но никак не мог остановиться. И совсем пал духом. Атлатля действительно изгнали и относились к нему так, словно его не существовало. Юноша глубоко вздохнул и почувствовал, как его горе переросло в решимость. Он опустил руку на макушку Тигренка и почесал его шерсть, ощутив довольное урчание зверя. Если Атлатля избегали, то не было никакого смысла оставаться на уступе. Он уйдет от Нутау прежде, чем тот покинет его. И не станет оглядываться через плечо, чтобы узнать, беспокоит ли отца его уход. Он будет сильным. Атлатль взял сумку с орудиями, утешая себя тем, что у него есть рубило для высечения каменных наконечников, дощечка для сверления, чтобы добывать огонь, и каменный резец, чтобы затачивать ветки и наконечники копий. Только это ему и нужно. Добравшись до участка с травой и деревьями, он поймет, как выжить им с Тигренком. Атлатль захромал к краю уступа. Он свесил ноги вниз. Спуск был почти полностью отвесным. Как только он спрыгнет, назад пути уже не будет. Атлатль снял свою кожаную одежду, связал ее в узел и, обхватив руками, крепко прижал к животу. Затем, не оглядываясь, оттолкнулся и заскользил вниз по грязи. В другой раз и при иных обстоятельствах, съезжая на такой скорости, он бы закричал от восторга. Стремительно приближаясь к плоскому дну небольшого ущелья, Атлатль чуть не завалился набок. Когда он поднялся на ноги, рядом с ним взвизгнул Тигренок. Приземлившись на все четыре лапы, он поднимал их поочередно и пытался стряхнуть с них грязь. Но каждый раз, когда опускал на землю чистую лапу, она снова становилась грязной. Тигренок обиженно заскулил. – Что ж, друг, – засмеялся Атлатль. – Похоже, тебе придется идти за мной, если хочешь отмыться от грязи. Обмотав узел с одеждой несколькими кожаными ремнями, он привязал его к плечам и преодолел пологий грязевой участок. Если нести одежду таким образом, то она не испачкается в грязи, как лапы Тигренка. Устоять на ногах в скользкой грязи было сложно. Поэтому, добравшись до противоположного склона, Атлатль встал на четвереньки и пополз. И почти сразу же юноша начал задыхаться от напряжения и острой, как боль, жажды. Продвигаться получалось медленно. После нескольких неудачных попыток Атлатль понял, что единственный способ не соскальзывать назад – это на ощупь отыскивать под грязью выступы твердой скалы и, опираясь о них, подтягиваться вверх. Юноша настолько увлекся, что только на полпути по склону понял, что Тигренка нет рядом. Он посмотрел вниз и увидел, что зверь тоже пытается ползти вверх. Но каждый раз, когда Тигренку удавалось продвинуться хоть немного выше, он сразу же скатывался обратно вниз. Атлатль нехотя отпустил выступ и соскользнул к нему. Он встал позади животного и, подставив плечи под его круп, подтолкнул Тигренка: тот вскарабкался немного выше. Атлатль пошарил рукой в грязи и, найдя твердую опору, подтянулся вверх, кряхтя и сетуя на тяжесть Тигренка. Зверь качнулся, но остался на том же самом месте, практически сев мальчику на шею. Атлатль перебирал ногами по грязи. Он снова потянулся вверх и нашел еще один камень. Ухватившись за него, подтянулся на руках и, отталкиваясь здоровой ногой, смог поднять их обоих еще немного выше. Снова и снова он толкал себя и Тигренка, каждый раз останавливаясь, чтобы отдышаться. Казалось, Атлатль много часов провел вот так, с трудом поднимаясь в гору. И вдруг тяжесть свалилась у него с плеч. Юноша поднял голову. Они наконец добрались до травянистого участка, и Тигренок выскочил на пригорок. Атлатлю хотелось упасть в грязь и лежать, наслаждаясь одержанной в этом восхождении победой. Но он был только на полпути к верховьям долины, и еще нужно было найти воду и место для привала. Атлатль пополз вверх, пока не оказался на травянистом склоне. Его живот, ноги и руки полностью покрылись мокрой плотной грязью. Подняться уже не было сил, но все-таки он заставил себя встать. Дрожащей походкой Атлатль заковылял вверх по холму, опираясь на здоровую ногу, а больную волоча за собой. Нужно было сделать еще один шаг, и еще один, и так до тех пор, пока он не доберется до верха долины. Тигренок всю дорогу шел рядом с ним. Он знал, что Нутау, сидящий на уступе, хорошо различает его на фоне неба, и это доставляло Атлатлю некое мрачное удовольствие: отец наверняка видел, как он преодолел этот трудный подъем. К тому же Нутау теперь поймет, что Атлатль отвернулся от него. Если у него не было больше сына, значит, и у Атлатля нет отца. Теперь ему нужно было решить, куда идти: он мог оставить долину позади и отправиться прямо, к землям, где восходит солнце. Еще Атлатль мог повернуть направо, на юг, и попасть на Собрание. Но там его не примут – Пауоу уж точно позаботится об этом. Был еще третий вариант – пойти на север, параллельно долине. К Горе призраков. В страну богов, живущих за ее пределами. Атлатль, не колеблясь ни минуты, повернулся к северу. Он пойдет туда, откуда Бог-Черепаха наслал потоп, и неважно, сколько займет его путь. Он встретится лицом к лицу с Богом-Черепахой и потребует от него ответа. Почему он уничтожил племя? Часть вторая Бог-Черепаха Глава двадцатая После подъема на вершину холма Атлатля так сильно одолела жажда, что казалось, будто его горло засыпали песком. Отчаянно хотелось пить, и это желание хоть как-то отвлекало юношу от горечи и боли, которые он испытывал, уйдя от Нутау. Мысли о воде захватили весь его разум: она нужна, чтобы напиться и смыть грязь, засыхавшую на коже.