Когда Атлатль вместе с Тигренком поднялся на плоскую вершину новообразованного острова, он увидел там еще больше птиц всех размеров, которые сидели на траве и ютились небольшими группками в ветвях низкорослых деревьев. Стало ясно, что из всех живых существ, оказавшихся на пути наводнения, птицам легче всего удалось спастись от стремительно поднимавшейся воды. Они странно притихли, словно тоже были ошеломлены произошедшим. Нутау будет рад: по крайней мере, они смогут охотиться на птиц. У Атлатля все еще была с собой метательная палка, и камней вокруг имелось очень много. Возможно, теперь-то его отец увидит преимущества нового оружия. Атлатль оставил Тигренка и пошел обратно к каменистому уступу, на который они с Нутау спрыгнули с дерева. Вода опустилась ниже уступа, на котором он стоял, и можно было увидеть холмы, которые она еще недавно полностью покрывала. Обломки деревьев покачивались в мутной воде, кружась в смертоносном потоке. Атлатль не смог бы за ними угнаться, даже если бы захотел. Дерево с Пауоу и Тахи выглядело крошечной точкой, плывущей туда, где поток уже с меньшей силой падал за нижний край долины. Атлатлю оставалось только надеяться, что, когда течение наконец отнесет туда Пауоу и Тахи, они выживут в наводнении. Нутау стоял неподалеку и сверху оглядывал долину. Атлатль собрался было подойти к нему, как вдруг его внимание привлекло движение чудовищной огромной черной тени в небе справа. На мгновение юноша застыл в изумлении. Затем тень захлопала крыльями, и Атлатль понял, что это птица. Он никогда не видел столь огромных птиц. Размах ее крыльев казался больше, чем расстояние от хобота до хвоста мамонта. Птица подлетела ближе, сделав несколько взмахов гигантскими крыльями. Это могло быть только одно существо. С тех пор как Атлатль был ребенком, никто из племени не видел эту птицу, и некоторые считали ее всего лишь вымыслом. Громовая птица. Неужели наводнение заставило ее подняться в небо? – Нутау! – крикнул Атлатль. Его отец должен был это увидеть! Но тот не обернулся. По его напряженной спине и плечам было видно, что Нутау одолевает гнев. Громовая птица пролетела прямо над головой. Ее оперение было столь насыщенного черного цвета, что отливало пурпурным. Атлатль мог отчетливо разглядеть огромный загнутый вниз клюв, когти размером с палец взрослого человека и длинные, острые перья на концах крыльев, приподнятые вверх, чтобы ловить встречный ветер. – Нутау! Видимо, тот не слышал Атлатля из-за шума воды. Отец все еще не обращал на него никакого внимания. Атлатль смотрел, как Громовая птица полетела к ближайшим холмам. И только тогда Нутау наконец обернулся. Несколько мгновений он смотрел на сына. – Нутау, – сказал Атлатль. – Тебе стоило на это посмотреть. Это была Громовая птица. Она… Атлатль махнул в ее сторону, но теперь Громовая птица была слишком далеко и казалась всего-навсего маленьким пятнышком в небе. Нутау взглянул в ту сторону. – Даже сейчас ты лжешь, – произнес он. Нутау снова отвернулся и продолжил смотреть на долину. – Это правда! – возразил Атлатль. – Правда… И замолчал. Чувство вины давило на Атлатля, и он вдруг подумал, что появление Громовой птицы не имеет никакого значения. Он сам был виноват в том, что отец избегал его. Атлатль выжил только из-за своего себялюбия. Именно по этой причине он держал при себе Тигренка и пренебрег приговором об изгнании. В этом наводнении должен был погибнуть Атлатль, но вместо этого потопом смыло все племя. Его утешала единственная мысль: благодаря себялюбию Атлатля спаслись Пауоу, Тахи и Нутау. Если Пауоу и Тахи выживут, то успеют попасть на Собрание и смогут присоединиться к одному из других племен. А что же Атлатль? Солнце пригревало, и уже наступил полдень. Он находился на суше и, пока ее окружала вода, был защищен от хищников – лютых волков, саблезубых тигров и гепардов. Зима только наступила, поэтому ночью будет не слишком холодно. Вероятно, пару дней он точно сможет здесь прожить: за это время вся вода должна будет уйти из долины. Но имеет ли теперь какое-либо значение то, что Атлатль все еще жив? Он остался совсем один, и его ненавидел собственный отец. Держа в зубах птицу, к ним подбежал Тигренок. Атлатль, молчаливый и унылый, остался на месте. Теперь Тигренок научился охотиться, и даже ему юноша был больше не нужен. Зверь подошел к его ногам, нагнулся и положил птицу на мокрый камень. Потом он попятился и наклонил голову, глядя на Атлатля. Юноша опустился на колени и поднял еще теплую тушку. Зверь выжидательно наблюдал за ним. Атлатль представил, как мать Тигренка приносила в логово добычу и бросала ее к лапам своего детеныша. Точно так же делал Атлатль вместо того, чтобы оставить Тигренка на произвол судьбы. Наверное, это был подарок? Атлатль полез в свою сумку с орудиями и достал из нее каменный резец. С его помощью он снял с птицы перья и кожу, а потом выпятил грудь и сделал вид, что опускает кусок окровавленной тушки себе в рот. Тигренок снова наклонил голову. Атлатль, улыбаясь, повторил его движение. Но вдруг он услышал голос отца: – Перережь горло этому животному! Атлатль повернулся к отцу. Нутау с такой силой сжимал в руке копье, что на предплечьях у него вздулись мышцы. – Нас послали убить зверя, – произнес Нутау ледяным, как вода, голосом. – Сделай это сейчас же. Атлатль знал, что отец прав. Он снова и снова ставил Тигренка выше своего племени, и это привело к беде. Юноша опустился на колени рядом с питомцем и взял каменный резец. Ему нужно было всего лишь обнять зверя за грудь и быстро резануть тому по горлу. Но какой теперь был толк от смерти Тигренка? – Убей животное, – повторил отец, еле сдерживая ярость. Атлатль вдруг отчетливо ощутил, что чувство обиды, испытываемое им долгие годы, достигло своей высшей точки, острой, как наконечник копья. – А что потом? – спросил он. – Тогда ты станешь относиться ко мне как к сыну? Я наконец сделаю что-то, о чем ты сможешь с гордостью рассказывать ос-тальным? – А остальных и нет, – ответил Нутау. Его голос сипел от ярости. – Их унес потоп. Потоп, который произошел из-за тебя. Ты отнял у меня титул вождя и уничтожил само племя. Будет Собрание, на которое придут только Пауоу и Тахи. Они всем расскажут, как Атлатль, сын Нутау, навлек на племя гнев богов. Ты хочешь, чтобы я об этом говорил? Атлатль ничего не мог с собой поделать. Он разразился горькими рыданиями. – Или я должен вспомнить о том, что ты не можешь охотиться и вместо этого, чтобы понравиться людям, предпочитаешь сочинять сказки? – продолжал Нутау. – Или мне рассказать всем историю о том, как на тебя напала Громовая птица, которую ты выдумал себе в оправдание? Или о том, что ты, как и мой брат Банти, играешь со словами и с их помощью мучаешь окружающих? Или я должен явиться на Собрание и сказать остальным племенам, что мой сын обманщик? Объяснить, что он хочет стать шаманом и, как его дядя Банти, собирается использовать тех, кто охотится и добывает пищу, делая вид, что ему ведома воля богов? Или мне рассказать всем на Собрании, что если бы я мог выбрать себе сына, то выбрал бы Пауоу – того, кто станет охотником и защитником, когда повзрослеет? Атлатль почувствовал, что из его горла снова выр-валось рыдание. Он опустил голову, не желая, чтобы отец видел его слезы. Ему всегда хотелось знать, что именно испытывал Нутау по отношению к нему, но эти слова ранили юношу так, словно отец сбросил его со скалы. – Может, наше племя выжило, – пробормотал Атлатль сквозь слезы. – Они придут на Собрание и… – Этот потоп вызвал ты, – с горечью произнес Нутау. – Неужели думаешь, что кто-то мог пережить его? Неужели нет больше Вавацеки? Нет больше Нуны? Нет Киви? Нет старейшин? Не может этого быть. Каким-то образом они должны были выжить. Но даже рассуждая так, Атлатль все равно понимал, что его надежды напрасны. Он захлебнулся рыданиями. – А что ты так печешься о Собрании? – спросил его Нутау. – Чем ты заслужил право присутствовать на нем? Ты изгнан. В нашем племени осталось трое людей – не четверо. Пауоу, Тахи и я. – Нет, отец! Нет! – страдальчески выкрикнул Атлатль. – Убей животное! – закричал тот. – Убей животное, или я сам это сделаю! Юноша поднял голову и увидел, что Нутау сделал еще шаг вперед и замахнулся копьем, чтобы метнуть его в Тигренка. Несмотря на боль от отцовских слов, Атлатль почувствовал, как его накрыла волна гнева, и встал перед зверенышем. – Отойди, – прорычал Нутау. – Нет, – ответил ему Атлатль. Он стоял, скрестив руки, и вызывающе смотрел на отца. В тот момент Атлатль уже не чувствовал никакой боли. Он сам не знал, почему встал между Тигренком и копьем: то ли действительно хотел спасти зверя, то ли сам был готов проститься с собственной жизнью. – Тебе хочется гордиться мной, но ты никогда не относился ко мне по-отцовски, – Атлатль дрожал, произнося вслух мысли, которые так долго пытался в себе подавить. – Ты хочешь, чтобы я стал охотником, но ни разу не объяснял мне, как охотиться. Все это время ты показывал лишь, как тебе стыдно за меня! Если отец так ненавидел его, если его действительно изгнали, из-за него погибли все, кого юноша знал и любил, тогда почему бы ему не принять смерть в наказание?