Вот оно! У Исаака сердце захолонуло от страха, и он ничего не ответил. – Тебе бы следовало приехать ко мне и купить землю, – сказал ленсман. – Хорошо. Ленсман говорил об оценке, размежевании, обложении, государственном налоге, – и чем больше уяснял Исаак суть дела, тем слова ленсмана казались ему все менее и менее фантастическими. Ленсман обратился к своему спутнику и сказал: – Ну, землемер, как велики угодья? Но ответа он ждать не стал и записал площадь участка наугад. Спросил Исаака, сколько он привез возов сена и сколько накопал мер картофеля. А как же быть с межеваньем? Ведь в лесу по пояс в сугробах межеванье не проведешь, а летом сюда не добраться. Во сколько сам Исаак определяет лес и выгон? Этого Исаак не знал; до сих пор он считал своим все, что видел. Ленсман сказал, что казна требует определить границы надела. – Чем больше у тебя участок, тем дороже он стоит, – сказал он. – Так. – Да. И дадут тебе не все, сколько ты охватишь глазом, а по твоей потребности. – Так. Ингер принесла молока, и ленсман с землемером выпили его. Она принесла еще молока. Это ленсман-то строгий? Он даже погладил Элесеуса по голове и сказал: – Он играет в камешки? Дай-ка мне их посмотреть. Что это? Какие тяжелые, должно быть, в них содержится какой-нибудь металл. – Таких в горах очень много, – сказал Исаак. Ленсман вернулся к делу. – Наверно, тебе всего дороже земля, что идет на юг и на запад? – спросил он Исаака. – Скажем, четверть мили на юг? – Целых четверть мили! – воскликнул его спутник. – Не две же сотни локтей обрабатывать, – оборвал ленсман. Исаак спросил: – А что стоит четверть мили? Ленсман ответил: – Не знаю, да этого и никто не знает. Я назначу невысокую цену, ведь это глушь, за много миль от жилья и никаких средств сообщения. – Да, но целых четверть мили! – опять вмешался землемер. Ленсман записал четверть мили на юг и спросил: – А в сторону гор? – Тут надо бы дотянуть до воды. До большого озера, – ответил Исаак. Ленсман записал. – А к северу? – Туда не так важно, – ответил Исаак. – Там болото и нет хорошего леса. Ленсман записал по своему усмотрению восьмую мили. – А на восток? – Тоже все равно. Там сплошь горы до самой Швеции. Ленсман записал и это. А после этого он с минуту что-то подсчитывал и потом сказал: – Владенье, разумеется, получилось большое, и, находись оно возле села, ни у кого бы не хватило средств на его покупку. Я назначу за все про все сто далеров. Как ты считаешь? – спросил он землемера. Тот ответил: – Да разве это цена! – Сто далеров! – воскликнула Ингер. – Не бери такого большого участка, Исаак! – Не буду, – сказал Исаак. – Вот и я говорю! – подхватил землемер. – Что вы станете делать с таким большим участком? Ленсман сказал: – Обрабатывать. Он сидел и старательно писал, изредка в горнице раздавался плач ребенка, а ему, должно быть, не хотелось переписывать все сызнова, и так ведь попадет домой не раньше ночи, да нет, не раньше утра! Он решительно сложил бумаги в портфель. – Иди запрягай! – сказал он землемеру. Потом повернулся к Исааку и заявил: – Честно говоря, следовало бы отвести тебе это место даром, да еще приплатить за твои труды. Я так и напишу в своем докладе. А там посмотрим, сколько с тебя возьмет казна. Исаак – одному Богу известно, как он к этому отнесся. Он, похоже, ничего не имел против того, чтобы участок и его непомерные труды оценили высоко. Должно быть, он вовсе не считал невозможным выплатить со временем сто далеров, потому ничего и не ответил; он будет работать как и раньше, будет возделывать землю и превращать сухостой и валежник в дрова. Верхоглядом Исаак не был, на случайности не рассчитывал, он просто работал. Ингер поблагодарила ленсмана и попросила его заступиться за них перед казной. – Конечно. Но я ведь ничего не решаю, я только сообщаю свое мнение. Сколько лет вашему младшему? – Ровно полгода. – Мальчик или девочка? – Мальчик. Ленсман был не строгий, но беспечный и не очень добросовестный. Своего землемера и судебного пристава Бреде Ольсена он и слушать не стал, важную сделку провел кое-как, крупное дело, решающее судьбу Исаака и его жены и судьбу их потомков, быть может, в бесчисленных поколениях, он закрепил письменно наобум, знай только писал. Но к новоселам он отнесся очень ласково, достал из кармана новенькую серебряную монету и вложил в ладошку маленькому Сиверту, потом кивнул головой и пошел к саням. Вдруг он спросил: – Как называется это место? – Как называется? – Ну да. Какое у него название? Надо записать название. Об этом никто и не подумал. Ингер и Исаак только переглянулись. – Селланро? – проговорил ленсман. Слово это просто вдруг пришло ему в голову, вряд ли даже оно вообще подходило для названия, но он повторил: – Селланро! – кивнул головой и уехал. Все наугад – границы, цена, название… Несколько недель спустя, приехавши в село, Исаак узнал, что у ленсмана Гейслера не все благополучно – подняли вопрос о каких-то деньгах, в которых он не смог отчитаться, и его вызывали к амтману. Вот как бывает неладно: случается, люди ковыляют по жизни на авось, пока не наткнутся на тех, что ходят с открытыми глазами! Однажды Исаак отправился в село с одним из последних возов с дровами, а на обратном пути домой подвез на своих санях ленсмана Гейслера. Ленсман вышел из лесу с небольшим чемоданчиком в руке и сказал: – Подвези-ка меня! Некоторое время ехали молча. Только раз ленсман достал из кармана бутылку и хлебнул из нее, предложив и Исааку, но тот отказался. – Боюсь, не застудить бы живот, – сказал ленсман. Потом он заговорил о земельных делах Исаака: – Я сразу же отослал все бумаги и дал благожелательный отзыв. Селланро – красивое название. Собственно, тебе следовало бы отвести участок бесплатно, но если б я так написал, казна непременно бы заартачилась и сама назначила цену. Я назначил пятьдесят далеров. – Так. Разве вы написали не сто далеров? Ленсман сдвинул брови, припоминая. – Насколько мне помнится, я написал пятьдесят далеров. – Куда вы сейчас едете? – спросил Исаак. – В Вестерботтен, в семью моей жены.