Удивительным? Изумительным? Ошеломительным? Я знаю, он не собирается использовать ни одно из этих прилагательных. — Это было глупо, я знаю. Еще я знаю, что ты хочешь попытаться сделать вид, что ничего этого не было, потому так и сделаем. Обоюдный план. Не могу поверить, что один поцелуй перевернул мой мир с ног на голову. Раньше я думала, что хочу его, но сейчас то, что я чувствую даже не умещается в понятия этой Вселенной. Это необъяснимое влечение. Мощное и неутолимое. Хотелось бы мне вернуться назад к привычной мне неопределенности. Он знал, что это случится. Мне стоило бы его слушать. Он нервно шаркает ногами. — Я приму участие в постановке, что бы она в себя ни включала, но вне сцены мы просто… — Друзья. Ага. Понятно. — Мы должны предотвратить катастрофу, причиной которой можем стать. Держаться на расстоянии и пытаться не стать одержимой. Вот только боюсь, я уже одержима. 8 Е-МЕЙЛЫ И ДЗЕН Наши дни Нью-Йорк Конец четвертого дня репетиций Когда я захожу в свою квартиру, меня встречает шум тропических лесов. Проклятый звук журчащей воды и птиц в сочетании с каким-то раздражительным мелодично-электронным дерьмом, от которого мне хочется рвать на себе волосы.  — Твою мать.  — Я все слышал, — доносится из гостиной расслабленный голос. — Пожалуйста, не загрязняй наше святилище своими агрессивными высказываниями. Ты тревожишь мой покой. Мое эмоциональное истощение давит на меня как свинцовое одеяло. Я бросаю сумку в коридоре, затем плетусь зомби-походкой в гостиную и плюхаюсь на диван.  — Пожалуйста, выключи эту хрень. — Я вздыхаю, откидывая голову назад и вперяясь взглядом в потолок. — Это не расслабляет. От этого мне хочется пытать щенков. И тебя. Мой сожитель, Тристан, сидит передо мной на большом коврике: ноги скрещены, руки на коленях. Глаза закрыты, дыхание ритмичное и размеренное. На нем короткие шорты. Больше ничего. Я задумываюсь о том, как многолетнее занятие йогой сотворило из его шести с половиной футового тела – вершину мужского совершенства. Его длинные черные волосы убраны в конский хвост, лицо расслабленное и безмятежное. От матери-японки и малазийца-отца он унаследовал своеобразную экзотическую внешность, которая должна быть увековечена художником. Из него бы вышла великолепная статуя. Сексуальный Будда. В отличие от меня, он воплощение проклятого Дзен. — Неудачный день? — спрашивает он. Я провела большую часть дня, целуясь со своим очень привлекательным бывшим, которого я и близко не забыла. «Неудачный» – не то слово. — Ты представить себе не можешь насколько. Тристан открывает глаза и оценивает меня взглядом. — О, боже, Кэсс. Твои чакры переполняют комнату. Что, черт возьми, случилось? — Мы с Холтом поцеловались. — Мой голос уставший и охрипший. Мозг словно в тумане. Я так утомлена, что едва могу говорить. Тристан вздыхает и качает головой. — Кэсси, после стольких разговоров. После того, как ты поклялась мне, что не свяжешься с ним снова. После того, как дала Клятву Самосохранения. — Это был не случайный поцелуй, Трис. Это было частью сценария. Он выключает стерео. Слава богу. — Ох. И? — И… Он ждет ответа, но я не могу говорить. Стоит мне открыть рот, как вихрь горечи вырвется из меня и обнажит до костей. — Кэсси? Я качаю головой. Он понимает. Он садится рядом и заключает меня в крепкие объятья. — Девочка моя. — Он вздыхает, и я обнимаю его в ответ так, словно он единственное создание в мире, способное удержать меня в реальности. — Трис, я так влипла. — Ты знала, что будет сложно. — Не до такой степени. — Что насчет него? Как он себя ведет? — Как придурок. — Правда? Я снова вздыхаю. — Нет, не совсем. В основном он ведет себя любезно и обеспокоено, но это еще хуже. Я не знаю, как иметь с ним дело, когда он такой. — Может он изменился. — Сомневаюсь. — Он извинился? — Конечно, нет. — А, что, если бы извинился? Я думала об этом. Приняла бы я его извинения? Достаточно ли мне только одних извинений, чтобы простить его? — Кэсси? — Скажем так: вероятность того, что он извинится, так же ничтожно мала, как и возможность того, что из твоей задницы вылетят мохнатые, крылатые зверушки. Это бы ничего не изменило. Он – по-прежнему он, а я – это я. Мы как те гигантские магниты, которые ударяются снова и снова, притягиваются, затем снова отталкиваются и я просто… я… Я выдыхаю и замираю на месте. Я не могу сказать это. Не могу признать, что впервые за все эти годы почувствовала себя живой, когда он сегодня меня целовал. Осознание того, что он единственный, кто способен пробудить во мне подобные чувства, сводит меня с ума. Я потираю лицо руками. — Не знаю, что мне делать. — Тебе нужно поговорить с ним. — И что сказать? «Итан, тут такое дело, несмотря на то, что ты меня сломил, когда уехал, я все еще хочу тебя, потому что я еще та мазохистка»? Он не дождется от меня перемирия. — Вы двое не на войне. — Еще как на войне. — А он знает об этом? — Должен. Он ее начал. Тристан многозначительно смотрит на меня. Я знаю, он собирается сказать что-то мудрое, просвещенное и чертовски раздражительное. Что бы он ни сказал, он будет прав. Он всегда прав. Ненавижу эту черту в нем.