— Тейлор, — перебивает он. — Я поимел тебя как гребаную собаку. Перед нашим преподавателем по актерскому мастерству. Что, черт побери, со мной не так? — Холт… — Оливия права. Надо мной нужно провести психологическую экспертизу. Всякий раз, когда я оказываюсь рядом с тобой, я теряю голову. Это какое-то безумие, не говоря уже о том, что абсолютно неправильно. — Но мы можем просто… — Нет, ничего мы не можем… — Прекрати перебивать меня! Я пытаюсь… — Я знаю, что ты пытаешься сделать, но это не подлежит обсуждению! То, что мы делаем, прекращается сейчас, пока одному из нас не стало больно. Я хочу парировать остроумным ответом, но на ум ничего не приходит. Вместо этого, я рассматриваю возможность просто вмазать ему. Выражение его лица смягчается, и он делает шаг ко мне. — Слушай, путь, по которому мы идем, не закончится ничем хорошим ни для одного из нас. Поверь мне. Я уже чувствую, что ты хочешь от меня того, что я дать тебе не могу. А что если ты влюбишься в меня? Что ж, это будет самый тупой поступок в твоей жизни. Есть дохера девушек, которые могут подтвердить это. Во мне разжигается гнев. — Боже, а не слишком ли ты высокого мнения о себе? Может, мне ничего от тебя и не надо. — Тогда скажи мне, что я не прав, — говорит он и вскидывает руки. — Скажи мне, что взгляд на твоем лице, когда ты увидела меня мгновением раньше, не был восторгом с оттенком «пожалуйста, трахни меня прямо сейчас». Скажи мне, что ты не думаешь обо мне. Не фантазируешь обо мне. Я ничего не отвечаю, потому что не могу отрицать этого. Но мне не понятно, почему испытывать подобные чувства столь плохо. Он говорит об этом так, словно сближение между нами равносильно преступлению. — Ты тоже хочешь меня, — говорю я. — Я и не отрицаю, — говорит он, делая шаг ближе. — В этом-то и есть часть проблемы. Ты уже и так достаточно сильно меня отвлекаешь. Если мы начнем поддаваться искушению, то потом… господи, Тейлор, это всё, что будет нас волновать. Забудь о том, что мы должны быть сосредоточены на актерстве. Твоя девственность? К черту. Мое здравомыслие? К черту. Наше время здесь будет состоять только из траха и гормонов, а я не хочу вовлекаться в это ни с одной из девушек, и особенно с тобой. — И что, черт побери, это значит? Он наклоняется вперед, так близко, что я улавливаю запах его одеколона. — Это, черт побери, значит, что тебе всегда будет мало. Тебе захочется эмоций, держаний за ручки и прочей романтической лабуды. И ты всего этого заслуживаешь, но не со мной. Теперь уже нет. — Почему нет? Он смотрит вниз и не отвечает. — Боже, Холт, какая-то девушка всерьез задела тебя, да? Случайно не та, которую мы вчера встретили? Следует молчание, но он кидает на меня предупреждающий взгляд – намек не вдаваться в это. — Что она тебе сделала? — Ничего. Произошедшее между нами – моя вина, и я не допущу ту же ошибку. Уверен, она сказала тебе держаться от меня подальше. Послушайся ее совета. У меня возникает такое чувство, будто он бросает меня, хотя фактически мы никогда не были вместе. Вдруг я чувствую сильную усталость. Такое ощущение, что я всегда борюсь за то, чтобы быть с ним, тогда как он отбивается, пытаясь меня оттолкнуть. — Ладно, — говорю я. — Ты прав. Я не должна испытывать к тебе чувств. Ты, очевидно, этого не стоишь. Мне ненавистна боль, что пересекает его лицо. — Очевидно. Чувствуя себя слишком вымотанной, чтобы спорить, я направляюсь ко входу в театр. Перед тем как открыть дверь, я поворачиваюсь к нему. — Холт, в мире полно людей, которые взаимодействуют так, как мы по тем или иным причинам, и разговоры о том, что мы не должны этого чувствовать, ничего не изменят. В один прекрасный день, ты, возможно, поймешь это, но к тому времени будет слишком поздно. Я поворачиваюсь к нему спиной и закрываю за собой дверь. — Хорошо, мисс Тейлор, давайте начнем с фразы: «Что он в руке сжимает?». Мы репетируем сцену смерти. Холт лежит передо мной, неподвижный. Ромео отравил себя. Идиот. Как Джульетта, я безутешна, поскольку вижу безжизненное тело любимого на земле. Убит своей собственной рукой, потому что не мог больше жить без меня. Он не знал, что я просто спала. Хотя мог бы проверить пульс, верно? Я пытаюсь приподнять его тело и приобнять его, но он слишком тяжел, поэтому я смиряюсь и ложусь поперек его груди. Слишком потрясенная, чтобы плакать; слишком переполнена эмоциями, чтобы выразить их. Я провожу по нему руками, словно сила моего желания вернет его к жизни. Спасет от себя самого. Но его уже никак не спасти. Его опрометчивое решение убило нас обоих, ведь без него я мертва изнутри, хоть еще и подаю признаки иллюзии жизни. После того как мое сердце принимает его смерть, я начинаю искать выход. Провожу ладонями вдоль его рук и обнаруживаю в кулаке маленькую склянку. — Что он в руке сжимает? — говорю я хриплым от волнения голосом. — Это склянка. Я подношу её к носу и вдыхая, стону от горькой муки. — Он, значит, отравился? Я заглядываю внутрь, нуждаясь лишь в остатке, но там пусто. Разъяренная, я отбрасываю склянку в сторону. Хватаю Ромео за голову и выговариваю ему, проливая слезы на его умиротворенное, красивое лицо. — Ах, злодей, все выпил сам, а мне и не оставил! Его губы размыкаются, и я наклоняюсь, закрывая полные слез глаза, когда наши лбы соприкасаются. — Но, верно, яд есть на его губах. Тогда его я в губы поцелую. И в этом подкрепленье смерть найду. Я осторожно прижимаюсь своими губами к его. Все еще такие мягкие. Как можно быть бездыханным, но ощущаться столь живым? Я нежно посасываю его губы, отчаянно пытаясь найти остатки яда. Холт напрягается подо мной. — Какие теплые, — выдыхаю напротив его губ. Он напрягается еще сильнее. Я провожу языком по его нижней губе, он стонет и его тело дергается. — Стоп! — кричит Эрика. Холт садится и злобно смотрит на меня. — Что ж, Джульетта, — говорит Эрика. — Кажется, твои губы обладают чудодейственными целебными свойствами. Если бы Шекспир написал для Ромео такое волнительное воскрешение, которое только что сымпровизировал мистер Холт, у этой пьесы был бы намного менее трагичный конец и зрители могли бы разойтись по домам, насвистывая веселую мелодию. — Она облизала мои губы, — возражает Холт. — Именно это и сделала бы Джульетта, — говорю я. — Она пытается принять яд с его губ. Тебе повезло, что я не засунула язык в твой рот, и не закружила им как ершиком для унитаза. — О, потому что это сделала бы Джульетта? Не ты. — Да. — Пустой треп. — О, мой бог, может вы двое уже потрахайтесь! — кричит Джек Эйвери из зрительного зала. Актерский состав взрывается оглушительным смехом, и мы с Холтом обмениваемся смущенными взглядами. Если бы все было так просто, Джек. Эрика призывает актерский состав к тишине. — Мистер Холт, то, что сделала мисс Тейлор, показалось мне вполне приемлемым. Возможно, вам просто стоит умерить вашу реакцию. Вы мертвы. Не имеет значения, даже если она вылижет весь ваш рот вплоть до миндалин. Вы не двигайтесь. Понятно? Холт качает головой и едко усмехается, после чего снова одаривает меня уничижительным взглядом. Моя улыбка не могла бы стать более самодовольной, даже если бы я купила ее у Самодоволя Самодовольного в Лавке самодовольства в Самодовольграде.