– В детстве мы с тобой играли в одну игру. Я начинала предложение, а ты заканчивала. До вечера могли твои фантазии перебирать. – Не помню такого… – Ну вот, например: мне нравится, когда светит солнышко, потому что… Почему? Выглядываю в окно. – Нет сейчас никакого солнышка, бабуль. Тучи и темнота кругом, – хмыкаю я. – В том-то и дело, Асенька. Когда маленькая была, ты даже не замечала плохой погоды, да вообще ничего плохого не замечала. Была сгустком положительных эмоций, постоянно улыбалась. А теперь одни преграды, стены, причины, почему нельзя. Понимаешь, о чем я? – Зачем ты мне это говоришь? – начинаю хмуриться. – Ты бы съездила к нему, раз сам не едет. Объяснились бы. Горло перехватывает спазмом. Я бросаю взгляд на Дмитрия, который все слышит. Охранник смотрит на меня через зеркало заднего вида, но тут же отворачивается, когда наши глаза встречаются. – Какой в этом смысл? – Большой, Ася. Пока люди идут навстречу друг другу, поддерживают, помогают, все у них и складывается хорошо. Партнерские отношения – это не про безмолвствование и игнор, это про поддержку, я вам недавно с Дашей рассказывала. Гриша ведь и раньше нечасто появлялся, много работал, но тебя это так сильно не задевало. Сейчас чувства обострились, ты принимаешь перемены близко к сердцу. Надо немного иначе, со здравым смыслом подходить к ситуации. К тому же у человека могут быть неурядицы, о которых он говорить не хочет. А может, и вовсе не любит показывать свою боль… Бабушка права. Как всегда. Но задетое эго мешает сделать первый шаг. Ну и еще страшно услышать, что Григорию я не нужна. Дима помогает нам занести пакеты домой. Размышляю ровно секунду и, поддавшись порыву, прошу охранника подождать меня внизу. Быстро переодеваюсь и возвращаюсь в машину. На улице зарядил дождь. Я забираюсь на переднее сиденье и стряхиваю с себя влагу. Несколько минут мы едем в тишине. Наблюдаю, как дворники счищают воду с лобового стекла, а потом тихо интересуюсь: – Шахов сейчас один дома или с бывшей женой? – Один, – отвечает Дмитрий, не поворачивая головы. – И лучше бы, конечно, его не тревожить. – Почему? – У него мать умерла. – Что? Не может этого быть… Ирина Анатольевна недавно у меня была… Волоски на коже встают дыбом от этой новости. Почему я ничего не знала? Какой кошмар… – Почему ты не сказал? – Вы не спрашивали. Нервно закатываю глаза, вспоминая сцену у СИЗО. Может, Полина рядом с Шаховым, потому что с его мамой близко общалась? – Ее уже похоронили? – Завтра. Я нахожусь в ступоре. Собираюсь отдать Дмитрию указание ехать обратно, но замечаю, что мы почти у дома Шахова. Да и не хочу я уезжать! Я мечтаю увидеть Григория. А в свете последних событий – еще и поддержать. Прошу охранника проводить меня до квартиры. С недавних пор боюсь заходить в подъезды одна. Мы поднимаемся на нужный этаж, Дмитрий говорит, что подождет в машине. Я киваю, прокручивая в голове слова, которые скажу Григорию. Но, когда он открывает дверь, забываю обо всем на свете, думая лишь о том, что надо было остаться дома. Я впервые вижу Григория таким помятым и пьяным. Сердце разбивается вдребезги. Инстинктивно делаю шаг назад, но Шахов успевает поймать меня за руку и резко тянет на себя. Падаю прямо ему на грудь, утыкаясь кончиком носа в его футболку. – Только не говори, что собираешься сбежать, – произносит Григорий слегка хрипло. – Нет… Просто… – Язык заплетается, я ужасно волнуюсь. – Мне очень жаль… Соболезную твоей утрате… Шахов тяжело дышит и молчит. От него пахнет алкоголем, но мне все равно нравится. Все в нем нравится. И безумно жаль, что такое происходит в его жизни. Что отчасти я виновата в том, что он находился в тюрьме. Еще неизвестно, как Ирина Анатольевна умерла… По ней не было заметно, что она болела или плохо себя чувствовала. – Как это случилось? – Стало плохо с сердцем. – Ты успел с ней проститься? – Успел. Столько боли в его голосе, сожаления! Отстраняюсь и смотрю на Григория. Обхватываю ладонями его лицо. Опускаю глаза к небритому подбородку. Такой Шахов сейчас родной и близкий. Может, совсем не это Грише необходимо, но я тянусь к нему и оставляю легкие поцелуи на губах, щеках. А потом обвиваю его шею руками и нежно обнимаю, глубоко вдыхая аромат кожи. Шахов не обнимает в ответ. Тогда жмусь к нему сильнее. – Я ведь уничтожу его, Агния, – звучит его голос возле уха. – Это ты, надеюсь, понимаешь? Речь идет о моем бывшем муже. Без пяти минут бывшем муже. Скоро придут бумаги и официально я не буду иметь к этому человеку никакого отношения. У нас даже фамилии теперь разные. – Если причина твоего молчания только в этом, то я никуда не уйду. Так понятно? – произношу с вызовом. Григорий наконец обнимает меня. В его руках тепло и спокойно. Я ощущаю себя в безопасности. – Секунду… – шепчет Шахов. С силой пинает дверь ногой, закрывая ее, и возвращается ко мне. Мы обнимаем друг друга крепко, грубо, даже немного жестко, у меня почти «вслух» трещат ребра. И это самый счастливый момент в моей жизни за последние несколько недель. Хоть и с привкусом горечи. Глава 30 Иногда нам нужна поддержка близкого человека, какое-то доброе слово или действие с его стороны, которые могли бы облегчить наши страдания в трудный момент. Григорий не говорит, что ему тяжело, но это видно по его потухшему взгляду. Да даже по тому, что ранее идеально чистые поверхности его квартиры теперь под слоем пыли. Все указывает на то, что Шахову сейчас паршиво. В прошлом я пережила потерю близкого человека. И неважно, что Миша свою смерть подстроил, оплакивала я его по-настоящему, и апатия надолго стала моим спутником после того трагического события. – Выпьешь? – интересуется Шахов, когда мы оказываемся на кухне. Замечаю на столе бутылку виски и пепельницу. – Я лекарства сильнодействующие принимаю. Мне нельзя. Григорий хмурится. – Что-то не так с анализами? – Он опускает взгляд на мои руки. – Да. Врач отложил операцию и назначил лечение. В груди неприятно колет. Я думала, Шахов об этом знает. Он подходит и берет мои ладони. Чувствительность вернулась наполовину. И это уже не неприятные ощущения, как было вначале. Григорий переворачивает свою руку и сравнивает с моей. Шрамы похожи, но не идентичны. О чем я и говорю вслух. Он улыбается. Когда вижу его улыбку, странное тепло щекочет изнутри. Может, это огромная глупость – всецело доверять такому человеку, как Шахов, но, находясь рядом с ним, именно это я и делаю. Не понимаю, как несколько недель назад могла отказаться от предложения перевезти свои вещи в его квартиру. Сейчас бы здесь явно не было настолько пыльно и безжизненно. Шахов отпускает мои руки и гладит меня пальцем по щеке. Это так волнующе, что с головы до ног покрываюсь мурашками. – Я соскучился, Ася. Не Агния, а Ася. Григорий редко называет меня сокращенным именем. Вероятно, я совсем без памяти влюблена, но рядом с Шаховым невозможно оставаться спокойной. Григорий смотрит на меня внимательно, так пристально, будто видит все мои страхи, всю меня, какая есть. Не исключено, что видел с самого начала. – Может, ты больше не будешь пить? – киваю на бутылку на столе. Не хочу, чтобы он топил грусть и усталость в алкоголе. – Буду. Нужно отключить мозги. Если ты голодна, я закажу еду. – Хочешь устроить что-то вроде ночи откровений на кухне? Я не против. Шахов хмыкает и берет телефон. Отдает Дмитрию распоряжение привезти что-нибудь из еды, которую я люблю. После этого охранник может быть свободен до утра.