– Папа прямо так и говорит? – уточняю на всякий случай. – Да, – кивает Артем, отчего я возмущаюсь еще сильнее. Это очень непедагогично! И не по-родительски! С трудом удается включиться в игру после услышанного. Какой-то день противоречий. Почти два часа мы с Артемом проводим за его бродилкой. Это здорово отвлекает. Но когда в гостиную заходит Езерский вместе с Шаховым, фишка падает из рук, а сама я подскакиваю с дивана, словно на меня вылили ведро холодной воды. Перед глазами летают черные мушки. Несколько секунд даже кажется, что у меня галлюцинация, а потом слышу голос Григория: – Заберу кое-какие бумаги, и поедем домой, – говорит Шахов, и взгляд у него при этом такой, что меня словно пробивает током. Ноги совсем не держат от слабости, опускаюсь обратно и смотрю вслед Григорию, который вместе с Езерским скрывается в кабинете. Отмираю, лишь когда Артем, спешно собрав нашу игру, пулей летит на второй этаж. – Артем! – окликаю его, но мальчик даже не оборачивается. Я собираюсь пойти за ним, но в гостиной появляется домработница и принимается убирать за нами посуду. Мы с Артемом устроили небольшое пиршество, пока играли. – А почему Артем ушел? Я его чем-то обидела? – интересуюсь у нее. – Не вы. У него сложные отношения с отцом. Платону Евгеньевичу побольше бы внимания уделять сыну… – Надежда! – доносится строгий голос Езерского, отчего мы обе вздрагиваем. Григорий и его помощник, оказывается, уже вышли из кабинета. – Да-да, не мое это дело, но однажды все плохо закончится. Помяните мое слово! – Вашего совета никто не просил. Домработница, шумно вздохнув, ставит чашки на поднос и уходит. – Поехали? – Взгляд Шахова мельком задевает мои трясущиеся руки и поднимается к лицу. Сердце в груди радостно дергается от мысли, что Григорий на свободе. Это ведь говорит о том, что он невиновен? Или о том, что у него хороший адвокат… – Завтра после обеда подъезжай в офис, еще раз посмотрим бумаги. – И подсчитаем убытки? – Григорий приподнимает уголок губ в улыбке, но на лице нет и тени веселья. – Доедем с ними до участка, – отвечает Езерский. На улицу мы выходим втроем. Я обнимаю себя руками и от волнения еле иду. Шахов открывает пассажирскую дверь и ждет, когда я займу место в салоне. Перекидывается еще несколькими фразами с Платоном Евгеньевичем насчет завтрашнего дня и садится рядом. Кажется, что мы прямо сейчас все обсудим и разъедемся по своим домам, но у Григория, похоже, другие планы на этот вечер. Всю дорогу он на телефоне и занимается делами. По обрывкам разговоров понимаю, что отпустили только Шахова, а Полина находится под следствием, и через несколько дней суд изберет ей меру пресечения. – Дай мне еще полчаса. – Григорий целует меня в макушку, когда мы заходим в его квартиру. В течение нескольких секунд мы смотрим друг на друга, после чего Шахов идет в кабинет и закрывает за собой дверь. Слышно, как он говорит с кем-то на повышенных тонах, сильно злится. Если бы он со мной хоть раз так поговорил – ноги моей в этом доме явно не было бы. Сижу в гостиной в полутьме и пытаюсь отвлечься на фильм, который идет по телевизору. Здесь все такое родное и в то же время чужое. Не знаю, зачем я согласилась приехать. Сейчас по живому режут воспоминания. И почему-то есть уверенность, что наш разговор мне не понравится. Иначе почему Шахов его откладывает? Спустя час Григорий появляется в гостиной. Мрачный, серьезный. К этому времени мысли в моей голове окончательно превращаются в кашу. Впору взять тайм-аут и уехать домой, но я этого почему-то не делаю. – Я хочу объяснений, – твердо заявляю, чувствуя, как нервы опять приходят в напряжение. – Вместо пятнадцати минут я дала тебе несколько часов и извожу себя невероятными догадками. Почему в ресторане был ОМОН? Почему тебя задержали? Ты все-таки причастен к каким-то нехорошим делам? – Пытаюсь сохранять остатки благоразумия и спокойный тон, но получается так себе. Лихорадочно горящий взгляд чертит дорожки на моем лице. – Я давал показания. Против Полины. Ее задержание было заранее спланировано. – Почему нельзя было сразу сказать как есть? Разве не видишь, к чему это привело? – Я шумно втягиваю ртом воздух, борясь с желанием расплакаться. – Ты сказала, что тебя не устраивают отношения, где тебя будут опекать, и ты хочешь, чтобы было по-другому, а сама даже не знаешь, как это. Ни один твердо стоящий на ногах мужчина не будет свою женщину вмешивать в грязь. – А заставлять нервничать? – Я увез тебя на остров, чтобы выждать время, и всячески изолировал от плохих новостей. – А мой бывший муж? Почему ты не сказал, что не причастен к его гибели? – Я говорил, что завязал с криминалом. Повисает пауза. Мне снова хочется плакать. – Доверие, Агния. Это очень важно. Может, в глубине души ты и доверяешь мне, но на деле совершаешь глупости и, рыдая по подлецу, обвиняешь в том, чего я не совершал. – Я плакала и переживала, потому что не знала, как продолжать отношения с мужчиной, который убивает других людей! Твое молчание все только усугубило! И эти ужасные шрамы… – Поднимаю свои руки. – В них виновна твоя бывшая жена? – Полина и Михаил объединились с человеком по фамилии Патрушев, который давно не желает мне ничего хорошего. Вместе они пытались потопить мой бизнес. Полина клянется, что не имеет отношения к нападению на тебя, твой бывший муж говорил то же самое. Однако с подачи Патрушева на тебя совершили покушение, а чуть позднее наши компании понесли серьезные убытки. Враг попытался найти мои слабые места. И как итог – нашел их. Сильно зажмуриваюсь. Потому что вот-вот расплачусь. Весь день держалась. Одной слезинке все-таки удается пробиться, потом еще одной. И больше я не могу остановиться. – Ну все, Агния, – слышу шепот Григория, а следом чувствую его руки на своей талии. – Все позади, девочка. Тебя больше никто не обидит, обещаю. – Обещаешь? – всхлипываю я. – А сам? Я из-за тебя плакала в тот вечер! Сочинила в голове красивую сказку, а реальность оказалась совсем иной! Мне больно, Гриша! Я ничего о тебе не знаю! Ни-че-го! Ни о твоих делах, ни чем ты живешь, что чувствуешь, что происходит в твоей жизни. А вдруг из тебя получится такой же бесчувственный отец, как из Езерского? – Платон здесь при чем? – При всем! Он запрещает Артему заниматься тем, что нравится, говорит, что сын должен быть продолжателем его дела. Ты тоже считаешь, что это правильно? Подавлять волю ребенка и навязывать ему свои решения? Григорий щурится. Карие глаза пристально смотрят в мои. – Я так не считаю. Но и вмешиваться в жизнь Платона и его сына, о котором он еще недавно ничего не знал, не собираюсь. Разум подсказывает, что надо вскочить на ноги и бежать из этой квартиры и от Шахова как можно дальше, вряд ли это последние мои переживания и слезы. Только сердце тянется к этому мужчине, едва удерживаюсь от порыва вцепиться в плечи Григория и больше никуда от себя его не отпускать. – Как ты думаешь, что главное в жизни, Ася? Шахов достает из кармана кольцо – то самое, что я оставила в фужере в ресторане. – Не знаю… То есть знаю, но… – Осекаюсь, потому что на глаза опять наворачиваются слезы, а в горле образуется ком. Все-таки решаю сбежать, но Гриша, словно считав мое намерение, берет меня за руку и, поглаживая, поднимает ее, прикасается губами к шрамам. – Главное в жизни – это найти своего человека и успокоиться. Я такого встретил. Все будет хорошо. Натяжение в груди становится нестерпимым. Пытаюсь вырваться, но Шахов не дает. – Если сейчас останусь, то не уйду уже никогда. Отпусти… – шепчу я. – Нет, – произносит он уверенно. От строгости, которая была на лице Григория последние пару часов, не остается и следа. Он обнимает так крепко, что желание расстаться с Шаховым навсегда окончательно сходит на нет. – От судьбы ведь не убежать, Агния. – Его голос теплый, слегка насмешливый. Гриша переплетает наши руки и смотрит мне в глаза. Как все-таки жизнь разумно ставит подножки. Раз споткнулся, второй, а на третий уже не захочешь падать. Остановишься, осмотришься и обязательно сделаешь верный шаг. В сторону того, кто встанет за тебя горой. – Ты опять все сводишь к тому, что я не могу отказать… – А хочется? Отрицательно качаю головой, на что Шахов улыбается: – Какая досада… – Что? – Непонимающе смотрю на него. – Недолго ты ходила с девичьей фамилией. Вскоре опять менять, да? – Я еще не дала согласия… – Намекаешь, что мне придется уговаривать? – Он опрокидывает меня на диван и ведет ладонью вверх по ноге. Последняя наша близость была на острове, три недели назад. Сначала моя болезнь, потом все эти кошмарные события. Сейчас кажется, будто и не было ничего плохого, не было этого бесконечно длинного дня! Точнее, первой его половины.