– Алиса, – её голос шелестел подобно сухой листве под ногами. Звучал надломлено, словно каждое слово давалось ей с трудом. Я нервно сглотнула и молча сжала ладонь Елизаветы Андреевны. – Признаюсь, я потеряла надежду, что ты придёшь. Рада видеть тебя. – Она растянула потрескавшиеся губы в улыбке. Трещинки на нижней губе закровоточили. Я судорожно вздохнула, едва сдерживая слёзы. Кто за ней ухаживает? Вряд ли сам Джозеф. – Возможно, я и была тебе плохой матерью. Вернее, вообще ей не была. Не прошу тебя меня понять, но перед своим… – мама замялась, стараясь подобрать нужное слово, – уходом, – она остановилась на менее трагичном варианте, – хотелось бы получить твоё прощение, чтобы уйти достойно. – Я хранила молчание, не отнимая руки и несмело глядела на мать. Елизавета Андреевна первая отвела глаза. – В Чарльза я влюбилась по-настоящему. Пусть это меня и не оправдывает, но мне важно объяснить, почему я тебя оставила с бабушкой. Я была напугана и совершенно не верила, что из меня получится хоть сколько-то приличная мать. Наш брак с твоим отцом – глупая ошибка. Только когда мой покойный второй муж, забрал в наш дом осиротевшего Джозефа – я наконец-то поняла, что такое быть матерью. И вот в один прекрасный день мой сын приводит тебя в нашу семью. И подумать не могла, что Джозеф, встретит мою родную дочь и женится на ней. Но как я могла, разрушить его счастье, сказав, что он выбрал в жёны мою дочь? О которой, к слову, он и не подозревал. О твоём существовании знал только Чарльз. – Мама замолчала. А я почувствовала, как от гнева меня затрясло. Я убрала руку. – Ты имеешь право злиться, но в тот момент, для меня ребёнком был только Джозеф. Милый Джо. Чувство вины подтачивало моё сердце, как могильный червь. Чарльз, ещё при жизни разделил наследство между детьми. У Джо достаточно денег и имущества. Я наследовала после смерти мужа особняк. Конечно, я осознавала, что этого не хватит, чтобы искупить мои грехи перед тобой, но в тот же день, когда нотариус озвучил последнюю волю сэра Чарльза, я переписала завещание и моей наследницей стала ты. Теперь Андерсон Мэнор по праву принадлежит тебе, Алиса. Надеюсь, ты всё-таки станешь счастливой. – Я несколько опешила и в замешательстве вновь посмотрела на мать. Думала удивить меня это семейство уже не в силах. Странно, Елизавету Андреевну я к своей семье не относила. Совсем. – Я очень признательна… Но как же Джозеф? Не примет ли он подобное решение, как предательство? – мама неожиданно рассмеялась. Слабо, хрипло и как-то придушенно. – Джо, разумеется, может быть иногда непредсказуем, спонтанен, но сердце у него доброе. Он любит тебя, не сомневаюсь. – Еле сдерживая своё негодование на такое откровенное нежелание Елизаветы Андреевны замечать очевидные вещи, я принялась разглядывать собственные ногти, которые уже успели отставить отпечатки в виде полумесяцев на ладонях. Когда я разжала кулаки, следы от ногтей налились кровью. Я вытащила салфетку из коробки, стоящей на прикроватной тумбе, и промокнула выступившие алые капли. – Ты была очень прозорлива в своём решении покинуть нашу квартиру и отправиться в Лондон за богатым мужем, но вот в отношении своего приёмного сына, ты совершенно слепа. – Я поднялась с постели и сжимая салфетку в руках, с вызовом глядя на мать. Та в недоумении приподняла тонкие брови. – И чего же я, по-твоему, не замечаю? Прикрыв веки, я сосчитала про себя до трёх. – Джозеф давно утратил все чувства ко мне, вернее, всё, кроме раздражения и неопределённости. – За окном начался снегопад и белые хлопья липли к кристально чистым стёклам. Хотелось распахнуть настежь закрытые наглухо огромные окна и впустить свежий воздух вместе с кружащимися в танце снежинками в эту затхлую комнату. Мне становилось нечем дышать. – А что ты чувствуешь, дочка? – услышав такое простое, но настолько неправильно прозвучавшее из уст Елизаветы Андреевны слово, я отвлеклась от созерцания белой пелены и вновь обратила свой взор на матушку. – Прости мама, но, кажется, я сейчас неспособна что-либо испытывать к мужчинам. Я слишком устала, – уголки рта матери дрогнули. Улыбка на лице мамы, смотрелась так же неуместно, как клоун на похоронах. Снова мысли о смерти. Мне оставалось лишь печально вздохнуть и решиться на один отчаянный поступок. Я подошла к изголовью кровати и наклонившись, оставила невесомый поцелуй на щеке мамы. Это жест вышел столь же неловким, как и всё наше с ней общение. Быстро сделав шаг назад, я отметила, как Елизавета Андреевна медленно дотронулась чуть дрожащими пальцами до того места, где только что были мои губы и, не давая ей возможности прокомментировать случившееся, я стремительно удалилась из покоев матери. Глава III Старый друг Лилии. Этими белыми цветами, запах которых вызывал головную боль, украшали и свадьбы, и дни рождения, и похороны. Я тщетно пыталась стряхнуть с лацкана своего чёрного пиджака оранжевую пыльцу, намертво прилипшую к ткани. Намертво. Мы с Джозефом сидели в первом ряду, откуда был хорошо виден открытый гроб. Организацию похорон родной матери мне не доверили, и потому мой муж полностью взвалил эту ответственность на свои плечи. Местная церковь была до неприличия рада провести панихиду. Для церкви имени Святого Варфоломея, стремительно теряющей прихожан в последнее время, предстоящая поминальная служба известной персоны могла увеличить паству. Я не имела права их винить, скорее чувствовала облегчение, что эта неотвратимая трагедия, хоть кому-то принесла пользу. Сегодня многие жители небольшого городка осмелились присоединиться к нашему трауру. Зал, заставленный треклятыми лилиями, пропахший ладаном, который буквально въелся в деревянные лавки, да и, наверное, в само облачение стола в середине алтаря, был полон. Полон людей, которых я ни разу в жизни не видела, за исключением моей золовки Виктории и её семьи. Не в силах смотреть на выглядящую такой живой стараниями гримёров маму, я переводила взгляд со священника на горящие свечи и обратно. Чуть повернув голову вправо, мы встретились глазами с мужем Виктории. Он тупо пялился на меня и его без того малосимпатичную физиономию уродовала улыбка умственно отсталого. Блестевшую на свету лысину покрывала испарина. Я содрогнулась от омерзения и поспешила отвернуться. Слова священника были неразличимы для меня. Их смысл ускользал, подобно речи на незнакомом языке. В гробу вместо мамы я упорно видела лежащую Джулию. Мои ногти вновь впились в едва зажившие ранки на ладонях. Из меня вырвался тихий стон. – Дорогая, тебе нехорошо? – Джо тронул меня за колено. Нужно было надеть брюки, а не юбку. Я невольно дёрнула ногой. – Всё в порядке, просто голова от запахов разболелась, – шёпотом врала я нелюбимому супругу прямо на похоронах собственной матери. Хотелось встать и уйти. Но я боялась не выдержать любопытных взглядов, которые неизбежно провожали бы меня до самых дверей. Я осталась сидеть на своём месте. Не успев опомниться, мы покинули тесную церковь и направились на кладбище. Я замыкала шествие. Джо, забыв о своей роли верного мужа, спешил отыграть до конца образ преданного и любящего сына, помогая нести гроб четверым неизвестным мне мужчинам. Пальто не справлялось со своей задачей уберечь меня от холода, поэтому, я, подняв воротник и обхватив себя за плечи, дрожала как лист на ветру. Кто-то накинул поверх моего пальто какую-то тяжёлую ткань. Я, вздрогнув, завертела головой по сторонам. Никого рядом не обнаружила. Знакомый, успокаивающий запах лаванды, заполнил мои ноздри. Я медленно перевела взгляд на обретённый предмет. Моя любимая шаль, принадлежащая когда-то бабушке, согревала меня сейчас. Всё же, определённо стоит заглянуть к доктору Белл. Звуки, доносившиеся от толпы людей, одетой сплошь в чёрное, и так выделявшихся на фоне белого снега, стихли. Силуэты превратились в едва различимые точки, мелькавшие где-то в дали. Разве можно было за это короткое время так отдалиться от них? Я прибавила шаг. Но чем больше я стремилась к ускользающим от моего взора точкам, тем дальше они уходили. Остановилась. Обернулась вокруг своей оси. Место казалось смутно знакомым. В окружении каменных надгробий я почувствовала себя весьма неуютно. На кладбище это вполне объяснимо. Вот только погост, на котором я оказалась, находился от нашей церкви в нескольких десятках милях. Тоттенем. Моё больное воображение рисовало сгустившиеся тени скрывавшие в своём мраке голые ветви деревьев. Из звуков только моё сбившееся дыхание да громкий стук сердца. Понимая, что догнать ушедшую вдаль процессию мне не удастся, я развернулась и направилась в обратную сторону. С каждым моим шагом темнота подступала всё ближе, пока вопреки всем законам природы не наступила ночь. Снег скрипел под моими подошвами, запах лаванды исходящий от шали успокаивал. А я чувствовала себя лишённой всякого выбора и безвольно следующей указаниям невидимой руки. Пройдя кладбище, я очутилась на пустой дороге, по моим предположениям, ведущей в никуда. Как и в прошлый раз, когда я провожала в последний путь мистера Миллигана, перейдя шоссе, я оказалась в лесу. Совершенно не понимая, в какую сторону мне следует идти, я всё равно была уверена в том, что сегодня в трамвае выпью чаю со старым другом. Луна освещала обнажённый лес неестественно ярко, и кроме моих собственных неспешных шагов других звуков я не слышала. Вскоре вдалеке замерцали жёлтые огоньки окошек старого трамвая. К своему удивлению, я была почти этому рада. Впрочем, если выбирать между бесцельным блужданием в тёмном лесу и тёплым чаем в компании знакомого лесника, определённо второй вариант импонировал мне куда больше. Ускорившись, я устремилась к трамваю. Едва я достигла цели своего пути, как остановилась и замерла, не дойдя до хижины и пары метров. В груди будто разлили свинец. Забыв, как дышать, я уставилась в горевшие окна. Рассеянный мягкий свет освещал силуэты двух женщин. Очень знакомых женщин. Моя мама и бабушка собирались пить чай. Кажется, я вовремя. Не успела я постучать, как дверца трамвая со скрипом отворилась и передо мной предстала бабушка. Алевтина Анатольевна тепло улыбалась мне и поправив свою же шаль на моих плечах тихонько произнесла: – Ох, Алисочка. Вся в снегу. Заходи скорее, мы тебя заждались. – Потеряв дар речи, я проследовала за бабушкой внутрь хижины. Пахло как в родном доме, в Петербурге. Аромат бергамота и свежей выпечки витал в воздухе. Мама, вполне живая, с румянцем на щеках сидела за круглым столом и медленно размешивала сахар в чашке. Выглядела она лет на десять моложе, чем во время нашего с ней последнего разговора. – Мама? – я сглотнула слюну. Во рту от волнения пересохло. Алевтина Анатольевна обошла маму со спины и положила ей руки на плечи. Моя семья снова со мной. Только вот почему. – Алиса, не стой, садись за стол, – мама всё также разговаривала с лёгким акцентом. Да, ласкового тона от неё не дождёшься даже после смерти. Дрожа всем телом, я опустилась на стул, даже не удосужившись снять с себя пальто. Бабушка, погремев посудой в кухонном шкафчике, вытащила на свет забавную чашку с нарисованным котёнком в розовой юбке. Мою любимую. Твёрдой рукой Алевтина Анатольевна налила мне чай. – А где Эйч? – только и смогла спросить я. – Ты про Гарольда, моя дорогая? Он ушёл. То есть совсем ушёл, навсегда. Хороший парень. Как Лизочку привёл, так и попрощался с нами. Вернулись мы с ней из белого света и не видали его больше. – Бабушка, от переполнявшей её горечи поджала губы и отвернулась к тумбе, чтобы забрать вазочку с вафлями. Хотя от меня не утаилось, как украдкой, Алевтина Анатольевна смахнула выступившие слёзы. – Ты всё это время была с Эйчем? – Потеря Харона для меня стала не меньшим горем, чем гибель Джулии и мамы. Но мама-то сейчас рядом со мной. – Да. Я всегда боялась смерти, и он предложил мне остаться и занять его место. Стать проводником. И я с радостью согласилась. Ведь теперь, я смогу помогать тебе. – Бабушка присоединилась к чаепитию. – Помогать? То есть, тебя не удивляет, что твоя внучка тоже здесь? – подала голос Елизавета Андреевна. Хороший вопрос. Бабушка подула и осторожно отхлебнула из чашки. Мы с мамой терпеливо ждали ответа. – Признаюсь, нет, не удивлена. Алисочка давно мне рассказала о своих приключениях и когда я сама познакомилась с милым Гарольдом, то окончательно убедилась в правдивости её слов. Хоть и поверила тебе сразу, дорогая, – Алевтина Анатольевна прикоснулась своей тёплой сухой ладонью моей руки. Мама нахмурилась. – Этот садовник вовлёк мою дочь в столь тёмную историю, а теперь и ты, мама, вместо того, чтобы Алиса забыла все эти загробные глупости и жила нормальной жизнью, поощряешь её появление? – Я почувствовала, как рука Алевтины Анатольевны дрогнула. Теперь мы для Елизаветы Андреевны мать и дочь. Ну надо же. – Лизавета, – сердито окликнула дочь бабушка. Школьная учительница проснулась в ней в мгновение ока. – Алиса не может это контролировать. Я только почувствовала, что она должна скоро появиться. – Мама ледяным взглядом продолжала пристально смотреть на Алевтину Анатольевну. По всей видимости, преодолевая внутреннее сражение, Елизавета Андреевна сдалась. – Алисе всё равно придётся разобраться с тем, что происходит в реальном мире и… – Вообще-то, я ещё здесь, можно обращаться напрямую ко мне, – не выдержав, прервала я обсуждение моей скромной персоны. Чашки зазвенели, ударяясь о блюдца. Трамвай пришёл в движение. – Что происходит? – Нет, ещё рано, я не готова прощаться. – Мне пора, правда, мама? Бабушка с тоской взглянула на Елизавету Андреевну. – Это не я решаю, дорогая. За окнами начало понемногу светлеть. – Алиса, – почти шёпотом обратилась ко мне мама, – я правда люблю Джозефа и всегда считала его хорошим человеком… Знаешь, не стоит недооценивать моего сына. Я поёжилась, услышав то, как мама назвала моего мужа своим сыном. – Он не знает о нашем с тобой разговоре. Не могу представить, как он отреагирует на завещание. Береги себя. Мне показалось, что белый свет слишком скоро заполнил наш трамвай и поспешно вернул меня на дорожку близ церкви. Я стояла посреди пустой дороги, заметённой снегом и вцепилась руками в свои плечи, на которых больше не было бабушкиной шали. Сдержать непрошенных слёз я не смогла. Что имеем – не храним, потерявши – плачем. – Вот ты где, я всюду тебя ищу, пойдём скорее в машину. Не думал, что ты не захочешь проводить маму в последний путь, – раздался баритон мужа почти у самого моего покрасневшего от мороза уха. Внезапно возникший, словно из воздуха Джо, довольно крепко ухватил меня чуть повыше локтя и потащил к стоянке. – А вот тут ты ошибаешься, я как раз её и провожала, – горько шепнула я куда-то вниз. – Ты что-то сказала? – остановившись, и чересчур серьёзно на меня посмотрев, сказал Джозеф. В его взгляде пронзительных голубых глаз я заметила искру безумия, что некогда скрывалась в зелени глаз Евы. Прогнав наваждение, я смогла выдавить из себя улыбку. – Ничего, мне просто всё ещё нехорошо. Идём. – Удовлетворившись этим ответом, муж отвернулся, и я почувствовала облегчение от того, что он больше не смотрел на меня. Глава IV Наследство Прошла ровно неделя после похорон леди Элизабет Андерсон. Елизаветы Андреевны. Моей мамы. В большом кабинете, заставленном книжными шкафами, за массивным столом из красного дерева восседал маленький невзрачный мужчина. В огромном кожаном кресле он смотрелся едва ли не карликом. Его выпуклую лысину обрамляли редкие седые волоски, а сам семейный нотариус – Питер Николас Копленд, нервно промокал карманным носовым платком блестящий от пота лоб. Нельзя сказать, что в комнате было жарко. Отнюдь. Для оглашения завещания были приглашены мы с Джозефом, моя золовка Виктория, бледная как смерть экономка, да кухарка, страдающая приливами и обмахивающая себя газетой. Повариха и нотариус переглядывались и сочувственно улыбались друг другу. Пока эти двое обливались потом, остальные дрожали от холода. Моё внимание привлекла незнакомая темнокожая женщина, чьи кудрявые чёрные волосы были собраны в высокий пучок, украшенный фиолетовым платком. Её тоже пригласили? Но кто она? Пока эти вопросы крутились у меня в голове, я разглядывала гостью. Женщина стояла, прислонившись к шкафу, набитому снизу доверху книгами в одинаковых переплётах с золотым тиснением. Я отметила её стройную широкоплечую фигуру и высокий рост. Не меньше шести футов. Тонкие запястья украшали золотые браслеты. Сливовый брючный костюм выглядел дорого. Казалось, незнакомка почувствовала мой взгляд и повернулась ко мне. Обсидиановые глаза смотрели прямо на меня. Я не стала разрывать зрительный контакт и едва приподняла уголки губ, не уверенная до конца, стоит ли улыбаться. Женщина одобрительно кивнула и и её полные губы расплылись в широкой белозубой улыбке. Я вздрогнула. Нервное покашливание мистера Копленда возвестило о готовности нотариуса огласить завещание. Собственно, зачем все здесь и собрались. – Кхм. Так. Все указанные лица в завещании покойной леди Элизабет Андерсон присутствуют, – он быстро окинул собравшихся взглядом маленьких сереньких глазок, – думаю, стоит начать с наименьшей части состояния и скорее отпустить мисс Мелтон и миссис Торп. Молодая экономка чуть вздёрнула вверх острый подборок. – Согласно последней воле леди Андерсон, мисс Мелтон завещается коллекция антикварных таблетниц. Я заметила гримасу недовольства на лице экономки, но та быстро справилась с эмоциями, вернув себе равнодушный вид. – Миссис Торп полагается выплата пособия в размере двух тысяч фунтов стерлингов после выхода на пенсию вплоть до самой смерти. Леди Андерсон выражает благодарность за Ваш многолетний труд. – Миссис Торп что-то прошептала, по всей видимости обращение к Всевышнему, сложив полные руки в молитвенном жесте. Я всё-таки улыбнулась. Те трапезы, что выпадали на мою долю за время проживания в особняке были выше всяких похвал. – А теперь я попрошу остаться только членов семьи и миссис Картер. – Когда мистер Копленд назвал знакомую фамилию, я вздрогнула. Картер. Эйч, он же Гарольд – однофамилица? – Миссис Картер, как единственной родственнице покойного Гарольда Картера, леди Андерсон оставила, – нотариус запинается и подносит документ ближе к лицу вчитываясь, – домик садовника с дальнейшим правом наследования. – Мистер Копленд выглядит удивлённым. Разве не он заверял завещание? Я украдкой поглядела на миссис Картер. На её губах играла усмешка и вновь заметив мой взгляд она склонила голову набок. По телу пробежал табун мурашек. Создавалось впечатление, что она что-то знает. Что-то определённо связанное с Эйчем и со мной. – Кхм, раз с кузиной Гарольда Картера мы уладили вопрос, – нотариус многозначительно вскинул брови глядя на миссис Картер. Так она сестра Эйча. Так-так, – то мы можем с вами перейти непосредственно к распределению наследства среди членов семьи Андерсон. Мистер Копленд продолжал сверлить кузину садовника многозначительным взглядом, явно намекая на приватность дальнейшей беседы, но миссис Картер делала вид, что совершенно не замечает намёков. – При всём уважении, мистер Копленд, – Джозеф подал голос со своего места рядом со мной, – разве это законно? Питер вперился взглядом в моего мужа. – Все правила наследования были соблюдены, уверяю. Так, кхм. На чём я остановился? Спустя добрых полчаса, я пыталась прийти в себя после громогласных воплей Джо едва не начавшего драку с несчастным нотариусом. На помощь как ни странно пришла Чалис. Именно так представилась родственница Эйча, шепнув мне своё имя на ухо, будто бы посвящая в некую тайну. Она схватила моего мужа поперёк талии и оттащила от мистера Копленда, в страхе прижимающего завещание к груди. Для миссис Картер сопротивление Джозефа никак не помешало выставить его за дверь кабинета и захлопнув за ним дверь, повернуть торчащий в замке ключ. Прислонившись к двери и не замечая барабанящего по ту сторону Джо, Чалис одарила меня ободряющей улыбкой. Сильная женщина. Как и предостерегала меня мать, её пасынок весьма остро отреагировал на желание Елизаветы Андреевны оставить особняк со всей прилегающей территорией, за исключением домика садовника, мне.