Глава XII УБИЙЦА ОШИБСЯ В этот день обитатель 38-й камеры, как обычно, вернулся с прогулки, сел на табурет и уставился в белый прямоугольник стены. Он часто сидел так по нескольку часов или глядел в раскрытую книгу, не видя ни единой буквы. Апатия — состояние, хорошо знакомое людям, долго находившимся в одиночестве, причем необязательно взаперти. Вдруг Павельский сорвался с места, подбежал к двери и забарабанил в нее кулаками. В тюремной тишине удары по железу, которым была обита дверь изнутри и снаружи, прогремели словно выстрелы. Послышались тяжелые шаги бежавшего по коридору охранника. — Что случилось? Что за шум? — Пан надзиратель, прошу немедленно сообщить в канцелярию, что Ежи Павельский требует свидания с прокурором. И как можно скорее! — Вы с ума сошли? Лупите в дверь, словно в камере пожар. Я бегу что есть сил, а ему, видите ли, захотелось побеседовать с прокурором. С просьбой надо обращаться при раздаче завтрака. — И он хотел было отойти от двери. — Очень вас прошу, пан надзиратель. Крайне срочное дело. Пусть прокурор немедленно приедет. — По-вашему, прокурору делать нечего, как только лететь к арестанту, которому непонятно что в голову взбрело? — Это и вправду очень срочно, крайне важное дело. Очень, очень вас прошу, пан надзиратель, передать в канцелярию. Что-то в голосе заключенного убедило охранника. — Ладно, сообщу. Но не думайте, что из этого что-нибудь выйдет. Если вы понадобитесь, он сам вызовет вас к себе. — Большое спасибо. Надзиратель ушел. До вечера арестованный прислушивался к каждому шороху в коридоре. Но ничего не произошло. Его никто не вызвал. Ночью Павельский спал куда хуже обычного. Ах, если б можно было разнести все здание и бежать на улицу Сверчевского, в дом, где на шестом этаже находится прокурор Ришард Ясёла. Наутро Ежи Павельский нетерпеливо ждал, когда принесут завтрак и откроют дверь камеры. Наконец лязгнул замок. Двое заключенных поставили у порога котел. Один налил кофе в кружку, другой подал хлеб. Но арестованный не проявил к завтраку никакого интереса. Он обратился к надзирателю: — Вот письмо. Прошу передать в канцелярию. — Письмо? — удивился охранник. — Верно… Вам разрешено иметь письменные принадлежности. Хорошо, давайте, — он протянул руку за письмом. — А может, меня вызывают к прокурору? — Нет, Снизу прислали список всех, кого надо доставить. Вас там нет. — Тогда, пожалуйста, отдайте письмо, — Павельский подал надзирателю сложенный вдвое листок бумаги. — Ладно. — Надзиратель взял и развернул листок. В тюрьме тайна переписки не соблюдается. Здесь читается все, что напишут заключенные. Текст был краток: «Гражданин прокурор, я открыл совершенно новые обстоятельства дела. Они очень важны и подтверждают мою невиновность. Умоляю срочно допросить меня. Ежи Павельский». Надзиратель закрыл дверь и унес письмо. Арестованный начал считать уже не часы, а минуты и секунды. Около одиннадцати послышались шаги. Раздалась команда: «На прогулку». — Пан надзиратель, вы передали письмо? — Передал, не задержал. В отделении как раз собирали тех, кто отправлялся в суд. Знаю, что канцелярия письмо переслала прокурору. — Странно, что меня не вызывают. Опытный надзиратель усмехнулся. Сколько таких заявлений прошло через него за годы службы? Конечно, без последствий они не останутся, но знал он и то, чего заключенные не могли понять: не прокурор к услугам арестованного, а наоборот. Заключенного он вызовет, когда сочтет нужным. — Вызовут, вызовут, не волнуйтесь. Если не завтра, то через пару дней. И верно, на четвертый день вечером надзиратель предупредил Павельского: — Утром будет машина. Поедете к прокурору. Оказавшись в прокурорском кабинете, арестованный увидел там и капитана Витольда Лапинского. Он сидел на обычном месте, у окна. — Мне передали ваше устное заявление, а потом еще и письмо. Что случилось, почему такая срочность? — спросил прокурор. — Совершенно новые обстоятельства. Теперь, пан прокурор, вы наконец убедитесь, что я не убивал Зарембу. Как я сразу не сообразил! — Бы знаете убийцу? Располагаете доказательствами? Я слушаю. Павельский страшно разволновался. Не спрашивая разрешения, схватил графин с водой и единым духом выпил полстакана. Руки у него дрожали. Капитан с улыбкой и не без удивления смотрел на человека, который раньше в самые напряженные моменты следствия так хорошо владел собой. — Пан прокурор… — голос помощника режиссера звучал тихо и отчетливо. — Пан прокурор, главная улика против меня основывалась на том, что среди тех, кто мог подменить пистолет, только я был заинтересован в устранении Мариана Зарембы. Месть оскорбленного мужа. Is fecit cui prodest. Тот сделал, кому это выгодно. Следствие установило, что у других лиц была такая же возможность подменить пистолет директора Голобли с холостым патроном в стволе другим пистолетом, с боевым зарядом, но у них не было оснований убивать. Вот главный аргумент обвинения. Все остальное — это его подтверждение и доказательство, что у меня была техническая возможность совершить преступление. Верно? — Можно, пожалуй, и так сказать. — Днем и ночью я ломал голову, почему один из пятнадцати человек, считая и мою жену Барбару — хотя ее нелепо подозревать, — решился убить Зарембу. Все умозаключения ничего не дали. Знаю, прокуратура выясняла, был ли хоть намек на мотив у каждого, кто был тогда в театре. Только капитан Лапинский упрощенно подошел к делу. Для него с самого начала я был убийцей, которого во что бы то ни стало, даже не брезгуя провокацией, надо склонить к признанию. Услышав выпад в свой адрес, офицер милиции рассмеялся. Павельский тем не менее продолжал: — Все считают, что повод к убийству Зарембы был только у меня, и имеют к тому основания. Лишь у меня были причины желать, чтоб популярный актер отправился на тот свет. Лишь мне преступление было выгодно: месть любовнику и надежда вернуть жену. Я-то прекрасно знал, что преступник не я. Но доказать этого не мог, потому что все убийство Зарембы рассматривали как предумышленное. — А вы считаете, что это не так? — удивился прокурор. — Не так, пан прокурор. Это ошибка. Убийце не повезло. И Заремба погиб вместо другого. — Пожалуйста, выражайтесь яснее. Не понимаю всей этой путаницы. — Было так. Убийца ждал удобного случая, чтобы подменить пистолет. Второй был заранее приготовлен. Он выбрал момент, когда за столиком с реквизитом никто не следил, и совершил задуманное. Безразлично, положил ли он незаряженный пистолет в карман и вынес из-за кулис или подвесил у стола. Это теперь неважно. Механизм преступления был запущен еще до спектакля. Оставалось спокойно ждать результата. Этот человек, наверняка один из пятнадцати, хорошо знал, что Баська, в прошлом чемпионка по стрельбе, не промахнется и попадет прямо в сердце актеру, играющему Ружье. Я логично рассуждаю? — Согласен. Но все это известно и версии обвинения нисколько не меняет. — Сейчас изменит. Итак, повторяю, убийца сделал все, чтобы актер, который играет в пьесе «Мари-Октябрь» роль предателя Ружье, погиб тут же на сцене от пули, выпущенной Баськой. Но мы не учли, кто в этот день должен был исполнять роль Ружье… — Как это?! — воскликнула машинистка, которая слушала заключенного с большим вниманием, стремясь не пропустить ни слова. — Да, да, — с торжеством произнес Ежи Павельский. — Об одном все забыли. Двадцать восьмого сентября в пьесе «Мари-Октябрь» в роли Ружье должен был выступить Зигмунт Висняк. Висняк и Заремба эту роль играли по очереди. Лучшее доказательство — театральная программа. Несколько ее экземпляров находится в деле. Фамилия Зарембы вычеркнута красным карандашом. Прокурор достал программку и глянул на список действующих лиц. — Вы правы. Фамилия Зарембы зачеркнута. — Преступник привел машину в действие. Он хотел убить Зигмунта Висняка. Работая в театре, он прекрасно знал, что в этот день играет Висняк. И вот в последний момент, за двадцать минут до представления, случай перечеркнул его план. Висняк, уже в гриме, направлялся на сцену. На лестнице он поскользнулся. Это не первый случай. Там очень неудобные, стершиеся ступеньки, не проходит недели, чтоб кто-нибудь не свалился. А тут случай посерьезнее. Висняк вывихнул ногу. Играть не может. Пришлось бы отменять представление, когда зал уже полон. Но дело до этого не дошло. Пострадавшего Висняка увозит «скорая помощь», а Заремба выходит на сцену, заменяя Висняка. И гибнет вместо него. Видно, убийце не удалось остановить запущенную машину. За считанные минуты до начала это было невозможно. За кулисами стояли готовые к выходу актеры. Режиссер там тоже вертелся. Бегал директор Голобля, нервничая из-за того, что Заремба слишком долго, по его мнению, одевается. Рядом с реквизитом всегда кто-то есть. Если даже слегка прикоснуться к какому-нибудь предмету, лежавшему на столике, — это было бы сразу замечено. Потому-то Заремба и погиб вместо другого. — Рассуждение, близкое к истине, — согласился Лапинский, — во всяком случае, весьма интересное. — Вам, пан капитан, не по вкусу мои слова. Жертва ускользает от петли. Капитан еще выразительнее улыбнулся. — Невиновность моя бесспорна. — Павельский перешел к главному. — Директор Голобля показал, что после несчастного случая с Висняком взял со стола пистолет и был удивлен. Это помогло вам установить, что в преступлении фигурируют два пистолета. Ясно, что пистолеты были заменены до случая с Висняком. Мотив убийства отпадает. Я столько же заинтересован в убийстве Зигмунта Висняка, как и любой из тех, кто мог подменить пистолет. В этом вы, кажется, не сомневаетесь, капитан? — Я ни в чем не сомневаюсь. — Но вы мне не верите. Вы злитесь, что я ускользнул от петли? — Не говорите глупостей. Вы предубеждены против моей скромной особы. Со временем вы это поймете. Не будем спорить. Это ни к чему. Вы сказали много интересного. И отчасти верного. Даже большей частью. — Я говорил только правду, ничего кроме правды. — Вам это только кажется. Впрочем, я не упрекаю вас во лжи, но субъективных истин много, а объективная одна. И для меня она всего важнее. — Вы будете по-прежнему настаивать, что я убийца? Пытался убить Висняка, а роковое стечение обстоятельств привело к смерти Зарембы? — Нет. Не знаю, вы ли убийца Зарембы. Во всяком случае, ваше положение решительно улучшилось. Наконец-то я слышу логически стройные умозаключения, которые могут исключить ваше участие в убийстве. Но пока это лишь интересная гипотеза, которая говорит в вашу пользу. Надо выяснить, как обстояло дело в действительности, вернуться к некоторым деталям следствия.