— Вы и об этом знаете? Для меня большая честь, что моей персоной так интересуются столь ответственные сотрудники милиции. — Вас это удивляет? Стояновская пропустила мимо ушей вопрос и продолжала свой рассказ: — Мы с ним решили, что если Зигмунт не даст мне развода, то обойдемся и без него. Мариан, то есть мой жених, живет на Побережье, точнее, в Гдыне, я просто уйду от мужа к нему. Сначала отправимся в свадебное путешествие за границу, а вернувшись, поселимся в Гдыне. Чтобы избежать скандала с мужем, я сказала, что взяла отпуск и поехала отдыхать в Бещады. Перед самым выездом выяснилось, что мой жених задерживается из-за каких-то своих важных дел. А у меня уже был паспорт на руках, и я обменяла деньги, поэтому я решила ехать одна, а с Марианом мы должны были встретиться в Ёене. — Все правильно. Вашему Мариану не выдали загранпаспорта. Ирена удивленно вскинула брови, а подпоручик Шиманек добавил: — В поезде вы оказались в обществе Гельмута Шульца. Не так ли? — Прошу вас, не напоминайте мне об этой старой жирной свинье! — Видно было, что Ирена с трудом сдерживает отвращение к упомянутому господину. — Шульц приятель Мариана. У них какие-то дела. И вот, когда Мариан не смог поехать, он попросил своего друга опекать меня и в поезде и в Вене, пока сам не приедет. Чесельский в ответ скептически усмехнулся. — Этот Шульц, этот негодяй, когда мы приехали в Вену, поселил меня в каком-то подозрительном отеле на Вимплигергазе и сразу же начал увиваться. Я все пыталась обратить в шутку, а сама старалась держаться от него подальше. Как-то раз эта взбесившаяся свинья наорала на меня, он сказал, что заплатил тысячу долларов Залевскому не затем, чтобы прогуливаться со мной в Шенбруннском парке. Но не тут-то было. Не на такую напал. — Да? Это весьма интересно. Пожалуйста, продолжайте! — с ноткой иронии в голосе воскликнул Шиманек. — Схватив чемодан, кое-как побросав туда свои вещи, я дала стрекача из этой берлоги. К счастью, когда я работала в «Гранд-отеле», я там познакомилась с очень милой женщиной из Австрии, она оставила мне свой адрес и приглашала навестить ее, если я когда-нибудь попаду б Вену. Взяв такси, я поехала к ней, она встретила меня очень приветливо, а узнав все про Шульца, прямо за голову схватилась, предложила поселиться у нее. Прожила я у нее дней десять, надраила ей квартиру до блеска. Знаете, я очень люблю убираться, все приводить в порядок, это меня успокаивает. Единственное, что у нас было общее с Зигмунтом, — он был страшным педантом и любил чистоту и порядок. Когда уже наша совместная жизнь разваливалась и мы без конца ругались, только во время уборки стихали наши ссоры… Если бы я захотела, я могла бы прожить у этой женщины и дольше, она меня оставляла, хотела даже заплатить за уборку. Конечно, я отказалась от денег, но она все же всучила мне отрез джерси на кофточку и мохеровую двойку… — Живя в Вене, вы как-то поддерживали связь с Залевским? — Звонила ему раза три, но не застала дома, потом послала телеграмму с моим новым адресом. Но ответа не получила — видимо, не дошла… Чувствовала я себя в Вене несколько стесненно, живя у чужих людей. Поэтому решила поскорее вернуться. И вот сегодня утром приехала в Варшаву. Сразу же бросилась на Брацкую, где жил Мариан. Там сказали, что он выехал несколько дней тому назад, а куда — неизвестно. Потом поехала к себе домой… а оттуда к вам. — Мариан Залевский действительно внезапно уехал из Варшавы, и не думаю, что в ближайшие несколько месяцев, а быть может, и лет появится здесь, — спокойным голосом проговорил Чесельский. — А почему? — Видимо, решил избежать встречи с нами, с господином Шульцем. И, вероятно, с вами. — Не понимаю… — Вы не обратили внимания, что у Залевского на запястье левой руки якорь? Надеюсь, вы понимаете, что это значит? — Ничего не значит. Мариан все рассказал мне, он еще в школе с двумя своими друзьями наколол якорь, чтобы покрасоваться перед девчонками из младших классов. Ребячество. — Это не ребячество, а пять судебных процессов. Последний раз ваш Мариан был приговорен к семи годам. За сутенерство. — Не может быть! Вы клевещете на него! — возмутилась Ирена. — Простите, но мы не имеем права клеветать на невиновных людей. То, что я вам сказал, подтверждается судебными документами, — сухо подчеркнул Чесельский. — Поскольку я веду следствие по делу об убийстве вашего мужа, я ке мог не заинтересоваться вашей персоной и теми людьми, с которыми вы встречались. Включая Мариана Залевского. — Нет, нет, это неправда, — продолжала твердить Стояновская. — Понимаете, я сам лично собирал все данные о Залевском, — возмутился Шиманек, — и все это могу подтвердить. Первый раз его задержала милиция, когда ему еще было всего-навсего восемнадцать лет. Он с такими же молокососами, как и сам, организовал банду, грабили киоски и небольшие магазинчики. Суд терпимо отнесся к их художествам и вынес мягкий приговор. Выйдя на свободу, ваш Мариан занялся мошенничеством. И опять был пойман, когда со своими соучастниками, выдавая себя за иностранца, ходил по квартирам и предлагал якобы английские отрезы на костюмы. А ткань была наша, отечественная, и далеко не чистошерстяная. Второй приговор. И опять мошенничество. Тут уж дали четыре года. Вскоре после амнистии его выпустили. Тогда он решил переквалифицироваться — занялся сутенерством. Подхватил двух девиц — одну в Сопоте, вторую в Гданьске. А потом и третью нашел. Жертвами его были молоденькие, наивные девицы. Из тех, что приезжают отдыхать к морю. Одна из них, догадавшись, что ее обманывают, сообщила в милицию. — Какой ужас, — простонала Ирена. — За такие дела ваш знакомый получил семь лет. Отсидев их полностью, он опять принялся за старое. Гданьская милиция хорошо знает, что он завел опять двух «птичек», в одну из которых влюбился швед Эрик Янсон и женился на ней, а чтобы откупиться, швед, уезжая в Мальмё, оставил Залевскому свой зеленый «опель». На этой-то машине наш герой прибыл в Варшаву, решил раскинуть свои сети в столице. Высмотрел вас в «Аиде» и смекнул, что вы очень подходите для такой роли. Ну и начал за вами волочиться… Ирена не могла сдержать рыданий, но Антоний Шиманек был неумолим. — Все шло своим чередом, пока вам не захотелось съездить с любимым в свадебное путешествие за границу. Тут-то все и началось. В какой-то степени Залевского вполне это устраивало. Видимо, он большие планы строил на будущее. Однако случилось непредвиденное: столь уникальным личностям мы не выдаем загранпаспорта. — А мне, негодяй, сказал, что его в Варшаве задерживают какие-то срочные дела. — Ирена немного пришла в себя и, перестав рыдать, с трудом выдавила из себя эти несколько слов. — Но, к счастью для Залевского, в этом же кафе «Аида» он познакомился с состоятельным фирмачом из Вены, господином Шульцем, которому приглянулась его возлюбленная, работавшая там официанткой. Залевскому ничего не стоило уговорить господина Шульца за тысячу долларов погулять с вами по Вене. Вручив Залевскому деньги, гордый и счастливый Шульц повез свое «сокровище» в Вену. Представляю, как он был огорчен вашим поведением! Можно себе представить, как жаждет повидаться господин Шульц со своим ловким приятелем. — Думаю, что Залевский не испытывает столь жгучего желания встретиться с ним, — добавил Чесельский. — Что касается Залевского, то в день убийства вашего мужа у него есть бесспорное алиби, ибо тот вечер он провел в ресторане «Будапешт» в обществе привлекательной молодой особы. Официант и портье хорошо его запомнили, так как он не поскупился на чаевые. Надо сказать, пан Залевский умел с небывалой легкостью тратить деньги, достающиеся ему без большого труда. В этот же вечер после восьми он встретился с Шульцем, тот передал ему ключи от своего номера на время пребывания в Вене. Ну а потом они заехали за вами к вашей подруге, у которой вы поселились в тот день, когда якобы уехали отдыхать в Бещады. Оттуда вы втроем отправились на вокзал. Мариан, как и пристало влюбленному, был тих и печален, долго махал вам вслед. Вот и все, — закончил Чесельский. — Спасибо, пан поручик, — взяв себя в руки, проговорила Ирена. — Вы меня, я понимаю, просто спасли. Знаете, наверное, откуда я, в какой семье выросла. И попади я с Залевским на Побережье, не знаю, как бы в дальнейшем сложилась моя судьба. Конечно, я совершила непоправимую ошибку, выйдя замуж за Зигмунта. А этот Залевский казался мне и лучше, и благороднее. Боже, какой он страшный человек!.. Когда-то мне казалось, что я любила Зигмунта. А может, я и правда любила его? Чтобы чего-то добиться в жизни, я после школы поступила работать как раз на то предприятие, где встретилась с Зигмунтом. Мне казалось, что, выйдя за него, буду иметь дом, спокойную жизнь. И вот, совершив одну ошибку, я, недолго думая, готова была совершить вторую, более страшную. Спасибо, что вы открыли мне глаза, такое не забывается. Я ваша вечная должница. — Никакой нашей заслуги в этом нет, вы напрасно благодарите, — объяснил поручик. — Дело Залевского лишь маленький штрих в том деле, какое мы расследуем. Главное — найти убийцу Зигмунта Стояновского. — Значит, я главная подозреваемая? — То, что вы рассказали о себе, совпадает с нашими предположениями. Мне только надо уточнить некоторые детали. — Я готова помочь всем, чем только могу… Я не убивала и никого не подстрекала. Для меня самой очень важно, чтобы всякие там не кричали у нас во дворе, что это я убила мужа. — В таком случае расскажите, что произошло с Ковальским и о своем замужестве. — Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я устроилась на работу, на небольшой завод по производству смазочных масел. Вы уже знаете, в какой семье я росла. Незадолго до этого я окончила среднюю школу-восьмилетку. Сказать про меня, что я была пай-девочка, нельзя. Пай-девочки на Таргувеке не растут. Как только я поступила на работу, тут же за мной, смазливой девчонкой, принялись все ухаживать, проходу не давали и рабочие, и служащие конторы. Среди них оказался и Генрик Ковальский. Голову я от него не потеряла, но в общем-то он мне нравился. Образованный, интеллигентный, не то что мои прежние ухажеры. Он водил меня в рестораны, научил, как вести себя. Я знала, что он женат, у него двое детей и что он никогда на мне не женится. О, этот тип умеет хорошо устраиваться в жизни. В доме покой и порядок и возлюбленная рядом. До поры до времени меня устраивало такое положение, хотелось вырваться с Таргувека. Возможно, вы и осудите меня за это, но… — Да нет, совсем не собираемся вас осуждать, — поспешил успокоить Ирену Чесельский. — А чуть позже я познакомилась с Зигмунтом Стояновским. Он влюбился в меня прямо до потери сознания и этим очень к себе расположил. Потом сделал предложение. Очень нежно и бережно относился ко мне. Вначале и мне казалось, что я здорово в него влюбилась. Только вот после замужества все прошло. — Почему? — Когда я выходила за него замуж, я понимала, что мы разные. Он образованный, хорошо воспитанный. А я простая девчонка из пригорода Варшавы — родители мои едва читать и писать умеют, а у него интеллигентные. Не все так просто давалось, мне надо было дотягиваться до его урозня. Но я решилась на это. Однако выслушивать ежедневные поучения, с утра до вечера, не так-то просто. И все делать по указке, как он велит. Даже пары чулок без его разрешения купить себе не могла. Потом он велел мне поступить в вечернюю школу. Поступила. Первый год ходила каждый день, посещала все уроки, училась в общем-то неплохо. У меня одной было сразу два учителя, один в школе и еще один — дома, который ежедневно проверял домашние задания, ни на шаг от меня не отходил. Чему тут удивляться, назло ему я перестала ходить в школу. — Пожалуй, и я так бы поступил, — не сдержался Чесельский. — Опять возвращаться на работу простой работницей или в магазин продавщицей не к лицу жене инженера. Осталась сидеть дома. Я очень люблю чистоту, вот и наводила порядок в квартире целыми днями. Каждый день одно и то же… А я очень люблю веселиться, танцевать. Зигмунт же все вечера просиживал дома над книжками. Денег он не жалел, это правда, только считал, что человек совершает преступление, если просто так гуляет по городу, заходит в магазины, посещает выставки. Все мои желания всегда вызывали у него удивление. Представляете? И постепенно от моей любви к нему ничего не осталось, я возненавидела его. Наверное, у меня дрянной характер, потому что я стала получать удовольствие от того, что делала ему все назло. Да и он тоже вскоре понял, что совершил ошибку, женившись на мне. И он меня разлюбил, а вот самолюбие его было задето. И из-за своего самолюбия он ни за что не соглашался на развод. А когда я устроилась на работу в «Гранд-отель», у него даже сердечный приступ был. Он тогда сказал, что я «покрыла позором всю семью Стояновских». Даже свекровь со свекром так не думали, хотя и не одаривали меня любовью. А я так надеялась, что меня хорошо примут в доме Зигмунта. — Ничего не скажешь, неудачное супружество, — констатировал Шиманек. — Последний год мы прожили как в аду. Я без конца устраивала скандалы, думала, что тогда он скорее согласится на развод. Зигмунт страдал, это я видела. С трудом сдерживал себя, раза два даже ударил, хотя голоса не повышал. Неожиданно подвернулся Мариан Залевский. Что тут удивляться, если он тронул мое сердце? Да я за самого бы черта пошла, только бы уйти от Зигмунта. К родителям на Таргувек возвращаться не хотелось. Жить одной — где взять силы. — Да, но Зигмунта Стояновского убили, а вы только что подтвердили, как ненавидели его. — Я его не убивала. В злости, когда дело доходило до скандала, грозилась, а по уголовному кодексу это рассматривается, наверное, как готовность к совершению преступления. Я даже руки на него не поднимала. — Вашего мужа убил мужчина. Высокий мужчина. По описанию очень похож на Генрика Ковальского. Ирена не сдержала усмешки. — Это абсолютная чушь. Генрик Ковальский — убийца! Зачем? — Из-за своей любви к вам, хотел вернуть вас. — Такого не может быть. Да из-за меня Ковальский и пальцем бы не шевельнул. Окажись я в страшной нужде, он и двадцати злотых пожалел бы. Для этого человека главное — хорошо устроиться в жизни. И уж если он за кем-то волочится, то это всегда за своими подчиненными. Пообещает им повышение в должности, и уж самое небывалое, на что решается, так это изредка сводить в ресторан. Он и не собирался возвращать меня к себе. Надо сказать, что он довольно часто менял объекты своих привязанностей. А вообще-то Ковальский трус. Неужели он станет хоть чем-то рисковать? Такого не может быть. — Да, но он угрожал Зигмунту. — Знаю. Просто болтал со злости. Да еще при любом удобном случае свинью Зигмунту подкладывал. — А ваш муж ему тоже? — Само собой. Дело кончилось тем, что обоих выгнали с работы. — И ваши родственники тоже ведь грозились… — Пан поручик, неужели вы их угрозы всерьез принимаете? Когда отец узнал, что Зигмунт хочет на мне жениться, он так обрадовался, решил, что с таким зятем не пропадет, свои две сотни на водку всегда получит. Но муж быстро дал ему понять, что из этого ничего не получится. Здесь я была полностью с ним согласна. — Так кто же в таком случае убил вашего мужа? — повторил свой вопрос Чесельский. — Если бы я знала! Когда наш дворник, пан Ротоцкий, сказал, что в доме совершено убийство, я сразу не поняла, о ком он говорил. Зигмунт был человек тяжелый — и в супружеской жизни, и на работе. У него никогда не было близких друзей. Его все недолюбливали. Даже в домике своих родителей на Вёнзовной он требовал, чтобы мебель была расставлена так, как он считал нужным. Он решал, на какой грядке что сажать, где редиску, где помидоры, где салат. Поживи с таким, на всю оставшуюся жизнь сыта им будешь. Только одно дело — не любить, а другое дело — убивать. Муж был очень хорошим специалистом. Наш завод совсем разваливался. Он наладил производство новых масел, навел порядок, и производство продукции величественно пошло вверх. Когда же он оттуда ушел, все стало рушиться, пошло по-старому. Сплошной балаган. — Ваш муж говорил когда-нибудь, что у него есть враги, что он кого-то боится? — Нет. Совсем наоборот, хвастался своими успехами. Часто повторял, что только благодаря ему Лазенковская трасса была проложена в срок. Да и в последнее время, хотя мы уже жили как кошка с собакой, не уставал рассказывать, как хорошо идут работы на Торуньской трассе. Думаю, он не врал. Ума не приложу, кого он мог бояться? — Да, кого? Вот и мы никак не можем понять причины убийства. Кому он мешал? — Он мешал только мне, только мне было выгодно убрать его со своего пути: освобождаюсь от нелюбимого мужа, становлюсь безраздельной хозяйкой хорошей квартиры в центре города. Свобода и жилплощадь — это целое состояние. Но я мужа не убивала, хотя понимаю, что для вас я единственная подозреваемая, пока не будет найден убийца. Поручик молчал. И даже не пытался возражать. Ирена была права. — Поэтому, — продолжала она, — я больше, чем кто-либо, заинтересована, чтобы убийца как можно скорее был найден. Если я хоть чем-то могу вам помочь, я готова. — Спасибо за все те сведения, которые вы нам сообщили. Вот ключи от вашей квартиры. Распишитесь в их получении. А завтра в десять прошу пожаловать сюда Необходимо составить официальный протокол вашего допроса. Постарайтесь в деталях восстановить все события последних дней. Быть может, какая-нибудь мелочь, деталь. Часто такие вещи неожиданно проливают свет на определенные факты, помогают следствию. Сейчас я попытаюсь найти какую-нибудь автомашину, она отвезет вас домой, на Вильчую, ибо такси в этой части Варшавы найти довольно трудно. — Спасибо, спасибо, ни в коем случае. Стоит мне подъехать к дому ка милицейской машине, как соседи еще больше распустят языки. Я доберусь сама. Отсюда доеду на трамвае до самого дома, а чемодан, хоть он и огромный, много не весит.