Оператор переключил изображение на основную камеру, Дарина Минасян была тут как тут. Она протараторила название канала и свое имя, затем на экране появился возбужденный Громов с затаенной улыбкой победителя. Он вошел во вкус и командовал теперь не только оперативниками, но и телевизионщиками. «Покажите купюры. Вы видели, что они принадлежали этому человеку. Он задержан за фальшивомонетчество». «Десять штук», — насчитала репортер. «Возьмите крупным планом. Это подделки, там должно быть написано пять тысяч бублей». «Нет, все купюры по пятьсот. — Дарина подняла одну из банкнот, показала ее на камеру и громко прочла: — Пятьсот рублей». «В чем дело? Это мои деньги. Они настоящие», — включился в диалог пришедший в себя Апостол. Оперативники обыскали его и доложили Громову: «Пусто. Других купюр у него нет». «Пять тысяч рублей — это крупная партия? Что грозит задержанному?» — приставала с вопросами корреспондент. «Отпустите. Я буду жаловаться!» — возмущался Паша. Чего-чего, а качать свои права перед ментами он умел. «Должны, должны быть, — злился Громов, решая, что делать. — Так! Едем к нему домой, проведем обыск». Лис злорадствовал: — На тебе, выкуси! Там ты тоже ни хрена не найдешь. «Оставайтесь с нами. Ждите следующего включения из квартиры подозреваемого», — призвала телезрителей Дарина Минасян. Репортаж прервали рекламой. — Док, вы голова! — похвалил меня Лис. — Они даже не проверили наши новые пятисотки. Это действительно был риск, но я пошел на него осознанно. Мне нужна была не просто победа над полицией, а триумф на грани возможного. Моя жизнь теперь — это хождение по лезвию бритвы, точнее, по лезвию денег. Деньги, как и бритва, созданы для пользы, но могут и убить. Я должен привыкнуть к ежедневному риску. И доказать подельникам, что мои планы безупречны — я главный. Спустя два часа мы снова увидели на экране шуструю корреспондентку. Дарина была из тех, кто умеет высосать сенсацию при любых обстоятельствах. «Мы продолжаем репортаж о рейде полиции против фальшивомонетчиков. Только что закончился обыск в квартире подозреваемого. Я была понятой и могу засвидетельствовать, что ничего криминального в квартире не найдено. Как это прокомментирует капитан полиции Громов?» Она сунула микрофон под нос моего брата. Тот сморщился, как от зубной боли: «Выключите камеру, уберите микрофон. Что здесь делают посторонние?» «Вы принесете извинения задержанному? Он до сих пор в наручниках». «Снимите с него браслеты». Изображение перескакивало с одного на другое, чувствовалось, что полицейские хотят прекратить съемку. Но оператор знал свое дело, цеплял крупные планы, а репортер не унималась, разоблачая самоуправство полицейских. Мы увидели, как Пашку освобождают от наручников. Он изображал праведный гнев: «Эй, капитан, вы ничего не забыли?» Громов, пряча лицо, вернул пакет с изъятыми деньгами. «Не подменили?» — разошелся Апостол. «Да пошел ты!» — этих слов не было слышно, но выражение лица моего брата не оставляло других версий. «Блин, вы здесь все перевернули, нарушили мои планы. Давай везите обратно», — нагло требовал Паша. «Обойдешься», — буркнул Громов, стараясь исчезнуть. Оператор запечатлел его унылую удаляющуюся спину и отъезд полицейских машин из двора. Дарина продолжала репортаж, теперь уже с явным сочувствием к пострадавшему: «Каждый из нас может стать жертвой произвола полиции, что мы вам сегодня и продемонстрировали. Признать человека виновным может только суд, а до тех пор надо проявлять уважение к гражданину, а не обвинять его в том, что он не совершал. Как вы себя чувствуете, Павел?» — обратилась она к Апостолу. «Спасибо, вы меня спасли. Если бы не телевидение, мне бы подбросили фальшивки и состряпали дело. Они требовали какие-то бубли, а я понятия не имею, что это такое. Вот все мои деньги. Я хотел погасить кредит, завтра наступят штрафные санкции». «Мы отвезем вас в торговый центр, где вас незаконно задержала полиция. Мы надеемся, что если не капитан Громов, то его начальство принесет вам официальные извинения». — Доктор, мы сделали их! Сделали! — подпрыгивал от радости Лис. Меня тоже распирала гордость, но я сдерживал эмоции: — Это еще не победа. Дуй туда, потом вернешься, — приказал я. Лис кивнул и умчался в торговый центр. 18 Если есть победитель, то есть и проигравший. Пока я наслаждался заслуженным успехом, мой брат получал разнос от начальства. Он стоял навытяжку перед суровым полковником, а в его кармане вибрировал телефон с отключенным звуком. Сашка догадывался, что звонит жена Наталья. И был уверен, что ее слова будут еще более безжалостными, чем гнев начальства. — Капитан Громов, что за спектакль ты устроил? Только кретин мог до такого додуматься! — негодовал полковник. — Была информация, я рассчитывал… — Хватаешь невиновных — это пол беды. Какого черта пригласил телевидение? Ты выставил себя идиотом, очернил полицию. — Ранее мы зафиксировали у подозреваемого фальшивки. — Те бумажки, что ты мне показывал? Да это не фальшивки, а детские рисунки. — Мы что-то не учли, поторопились. — Не мы, а ты! Заруби себе на носу, это ты лично ничего не продумал и вляпался! — грубо осек подчиненного полковник. — Если продолжить наблюдение… — Что? Опять на те же грабли? Не приближайся больше к этому типу. Это приказ! — Слушаюсь. — И запомни, Громов, крепко запомни, ты все делал по собственной инициативе. Я узнал о твоей дурацкой операции только из телевизора. Уяснил? — Так точно, товарищ полковник. — И теперь мне приходится прикрывать твой зад и расхлебывать то, что ты заварил. Это же надо — притащить телевидение! У тебя мозги есть? А если наверху увидят? А там посмотрят, доброхоты покажут. И кому генерал будет звонить? Мне за тебя отдуваться. — Виноват. — Да из-за таких как ты… — Полковник шумно выдохнул, покачал головой и протер салфеткой побагровевшее лицо. — Попробую спасти ситуацию. Телефон репортерши знаешь? — У меня записан. — Громов достал сотовый, сбросив назойливый вызов супруги. — Набирай с моего аппарата. Сначала я поговорю, а потом ты извинишься. Как ее зовут? Телезрители стали свидетелями заключительного репортажа Дарины Минасян. Она услышала, кто ей звонит, дала знак оператору и попросила повторить эти слова публично. Включив громкую связь, Дарина передала трубку Павлу Носкову. Тот с округлившимися глазами слушал вежливые извинения сначала полковника, а затем и капитана полиции. Дело происходило у тех же банкоматов, где три часа назад Павла ткнули носом в пол и скрутили руки. Апостол приосанился, стал стройнее, мне даже показалось, что над его головой проявляется светлый нимб. Разумеется, это были проделки ловкого оператора. «Полковник полиции принес извинения честному человеку, — комментировала репортер. — Мы прощаемся с нашим героем. Теперь он может сделать то, ради чего пришел сюда. Мы вынуждены удалиться, не имеем права снимать банкомат. Ждите новых сенсационных репортажей на нашем телеканале». Павел еще несколько минут улыбался свидетелям съемки, и выслушивал слова поддержки. Оставшись один, он сунул в банкомат кредитную карту и пятьсот рублей: на экране высветилась информация, что на счет карты будет зачислено пять тысяч. Он сунул следующую банкноту — снова пять тысяч. Это не был сбой техники, так работало мое новое изобретение. Купюроприемник послушно считывал вкрапление от обожженной пятитысячной купюры, добавленное в нужном месте к пятисотке, и распознавал банкноту как подлинные пять тысяч. Десять купюр по пятьсот добавили на карту сумму в десять раз больше. Такую же операцию одновременно проделал в другом крыле торгового центра и высокий Апостол. Через час Лис вернулся в лабораторию в приподнятом настроении. Он протянул мне две кредитки: — Есть! Сработало, как вы задумали. На каждой по пятьдесят тысяч. Я взял карты, в душе клокотала гордость. Наверное, подобное чувство испытывают олимпийские чемпионы при вручении медалей. Как же приятно, когда твои умственные способности получают быстрое весомое вознаграждение.